Беседа с протоиереем Андреем Галухиным — настоятелем московского храма преподобного Андрея Рублева в Раменках и храма Архистратига Божия Михаила при Военной академии Генерального штаба Вооруженных Сил Российской Федерации. Отец Андрей делится интересными фактами своей биографии, рассказывает о том, какие несет послушания на своем пастырском поприще, приводит примеры возможной помощи людям и делится поучительными случаями из жизни.
― Здравствуйте, отец Андрей! Расскажите, пожалуйста, о том, как Вы решили стать священнослужителем? Что Вас к этому подтолкнуло?
― Я никогда не помышлял о том, что буду священником, у меня никогда не было детского духовного опыта, потому что я был далек от Церкви. С детства мне были привиты идеалы коммунизма, хотя и семечки веры все-таки были заложены, причем моим же отцом. Он всю жизнь служил в армии, был военнослужащим, прапорщиком, старшиной роты… И был такой момент в жизни, когда, еще ребенком, я к нему в ротную каптерку заглянул. Ну что ребенок первым делом ― по всем ящикам полазает. Вот и я заглянул тогда в один выдвижной ящик стола, а он полон маленьких железных иконок, образочков, крестиков. Я спрашиваю отца: «А что все это такое, пап?» Он говорит: «Это у меня солдатики, когда в армию приходят, их мамы благословляют иконочками, крестиками, а в армии нельзя ничего носить на шее, это травматично. Поэтому я у них все забираю, а вот когда будут увольняться, пускай приходят, забирают. Только вот никто не забирает ― целый ящик накопился». Я говорю: «Выброси!» «Неее, сынок, ― говорит ― выбрасывать нельзя, тут же ведь Бог изображен». В подсознании отца было заложено, что это святое, это нужно беречь и ни в коем случае нельзя выкидывать.
Первое соприкосновение с Богом произошло после того, как я познакомился со своей будущей женой: она оказалась верующей девушкой, сразу потащила меня в храм и тут же дала мне в руки первую духовную книжку ― детскую Библию
Вот этот случай с самого детства глубоко запал в душу, а больше таких, скажем, соприкосновений с Богом в детстве никогда и не было. Потом только, когда я завершил обучение в Рязанском командном военном училище связи, со мной следующий случай был (с отцом связан опять-таки). В 1986 году на последних курсах учебы началась перестройка, а в 90-е все начало рушиться ― зарплаты ни у кого нету, отец с матерью, можно сказать, живут впроголодь, и тут я ни с того ни с сего приезжаю и привожу деньги. Отец мне и говорит: «Надо же, я вот только вчера молился, чтобы Господь деньги послал». Это наш-то папа-коммунист ― молится!
А во мне самом не было ничего заложено. Первое соприкосновение с Богом произошло после того, как я познакомился со своей будущей женой: она оказалась верующей девушкой, сразу потащила меня в храм и тут же дала мне в руки первую духовную книжку ― детскую Библию. Кто постарше ― помнит: синенькие такие, американские, красочные, на каждой страничке картинка, описание, расписано все по-детски ― это была моя первая религиозная книга. Потом уже взахлеб был прочитан Новый Завет, от корки до корки. И тогда начались первые мои шаги в храме.
Помню, в храм зашел курсантом в парадной форме, в фуражке (фуражку, естественно, не снял). И никакие бабки на меня не накинулись, а спокойно подошла тихая бабулечка и говорит: «Сынок (или милок), фуражечку-то сними, не положено в храме в фуражке-то быть».
Кстати, крестился я, уже будучи лейтенантом. Событие это произошло летом, я был в отпуске, у ребенка поднялась высокая температура, и он весь покрылся какой-то сыпью. Тогда жена мне и говорит: «Пока не крестишься ― ребенок не выздоровеет». Пошли мы с женой и ребенком в храм, где я так и сказал: «Мне нужно срочно креститься». Происходило это все в городе Коврове, батюшка, о. Дмитрий, немедленно меня окрестил, и на следующий день ребенок выздоровел.
Стоит отметить, что жена у меня была верующей, но перед Причастием могла спокойно чай попить (получается, считалась верующей, но невоцерковленной в нашем понимании). После Крещения мы все вместе пошли к Чаше (ребенок уже был крещеным). Я, конечно, от чая отказался, но перед храмом спокойно покурил, пошел, исповедался, затем снова вышел покурить и только потом пошел причащаться. Господь принял, допустил.
Ну что ты мучаешься? Увольняйся из армии и иди в ближайшую церковь служить
Через некоторое время мне в руки попалась книжка протоиерея Георгия Чельцова «Закон Божий» ― это что-то наподобие известного учебника Закона Божиего Серафима Слободского, но только дореволюционного издания. И я после этой книжки все свободное от службы время только читал и читал. За окном шел 1992 год, появлялись первые духовные издания, и подвернулось мне «Добротолюбие». Помню, сразу же пять томов себе купил, сидел, взахлеб читал ― так вот накрыло меня после Крещения. Вскоре, видя мою увлеченность, жена посоветовала: «Все, езжай к отцу Науму, он тебе скажет, что делать».
Я поехал в Лавру к отцу Науму, простоял весь день, старец под вечер принимал людей во дворике, выходит и говорит: «Что ты здесь сидишь? Ты не мой, иди отсюда». Я ему говорю: «А куда мне идти?» «Иди к отцу Кириллу». А отец Кирилл уже не принимал в этот день. Представьте себе: 1992 год, Черниговский скит только-только начал восстанавливаться… Так в скиту на матрасиках на полу и переночевал. Утром вернулся на братский молебен, там к отцу Кириллу подошел, он меня благословил прийти в его келью. Потом полдня к нему пробивался, попал, и он меня утешил: «Ну что ты мучаешься? ― а я в гражданке. ― Увольняйся, ― говорит, ― из армии и иди в ближайшую церковь служить». А ближайшей оказалась церковь архангела Михаила в Тропарево, я сразу туда и пришел к отцу Георгию Студенову. Тот в свою очередь говорит: «Раз отец Кирилл благословил, значит, так тому и быть. Давай, пиши рапорт на увольнение, приходи, будем тебя учить жизни духовной». Так и началось все. Через полгода стал диаконом, а через три года ― священником.
Конечно, такое резкое становление бывает вредно. Только первые шаги в духовной жизни начинаешь, а уже мнишь себя святым. И не выдерживаешь, бывают падения — от недостатка смирения. Так со мной к старцу такой же офицер приходил, но в итоге не выдержал, все бросил и ушел из Церкви. Мое состояние неофита прошло благодаря опытному руководителю ― я каждую субботу ездил к отцу Кириллу, он тогда в Переделкино из Лавры переехал и, пока не болел, принимал меня. Он поддерживал меня, потому что искушений и прелестей было множество. Все хотелось стать молитвенником, все хотелось духовных подвигов. Огромная бородища у меня выросла. Из-за этой бороды столько всего претерпел. Настоятель требовал ее подстричь. Я же, как баран, уперся, и начались конфликты. А потом отец Кирилл говорит: «Борода ведь и у козла растет, что ты так за нее переживаешь! Уступи настоятелю, и он сразу изменит к тебе свое отношение». Я прихожу к настоятелю с ножницами: «Отче, вот ножницы, вот моя борода, делайте с ней, что хотите». Он кончик бороды отрезал, чтоб крест было видно, и все. После этого, как смирился перед настоятелем, так сразу отношения с ним наладились.
Молодежь зачастую не умеет ни мысль свою сформулировать, ни на бумаге ее изложить, только вот в смсках, поэтому и ум не развивается, и памяти тоже из-за этого никакой нет, потому что вся память в телефоне
Опыт, так сказать, духовный, личный, я у отца Кирилла брал, а опыт уже практический, священнический ― у отца Георгия Студенова воспринимал. У него есть, чему поучиться, особенно в отношении благоговейности Богослужения и организации хозяйственной деятельности на приходе.
― Батюшка, Вы говорили о том, как у Вас появилась тяга к духовной литературе. Что Вы еще читали и читаете сейчас?
― Поначалу я читал все взахлеб, потом времени становилось все меньше и меньше, я поступил в семинарию на заочное отделение, поэтому читал только то, что положено читать учащемуся: все учебные материалы, экзаменационные ответы и все в этом роде. Потом, до 2004 года, преподавал в гимназии при Администрации Президента Закон Божий. Готовишься к занятиям, на руках был только Слободской, поэтому все по нему. Затем воскресная школа ― опять занятия. У меня была группа взрослых и детей, поэтому все только для уроков и читал: Священное Писание, толкования, объяснения ― в основном все по-детски, потому что люди приходят такие, что им по-взрослому вообще ничего нельзя говорить. А сейчас нужно на еще более примитивном языке с людьми разговаривать ― настолько они, оказывается, далеки от всего!
Если не может человек участвовать в Таинстве, то помолись над ним, покропи водой, прочитай молитву, если видно, что он отходит, то молитву отходную прочитай ― есть специальный чин
Вот, например, современная молодежь не знает, кто такой Ленин или кто написал Полонез Огинского. Прям спрашиваешь: «Кто написал Полонез Огинского?» А он говорит: «Я не знаю». Понятно, что уж библейских героев они и подавно не знают, им не то чтобы по-детски ― им на детсадовском уровне надо объяснять, и азы не то чтобы Православия, а вообще библейской истории, и только потом к Православию переходить. У современной молодежи уровень очень низкий, они со своими гаджетами совсем деградировали. Не умеют ни мысль свою сформулировать, ни на бумаге ее изложить, только вот в смсках, поэтому и ум не развивается, и памяти тоже из-за этого никакой нет, потому что вся память в телефоне.
― Отец Андрей, расскажите о том, как началась Ваша пастырская практика? Какие запоминающиеся случаи были?
― Что касается практики, так скажем, приходской, требной, можно сказать следующее. В Тропарево, в храме Архангела Михаила, где я прослужил 20 лет, приход очень многолюдный, поэтому, когда меня только рукоположили в священники, приходилось крестить и по 20, и по 30, и по 60 человек за раз. Сами представляете, что это такое ― это, наверно, напоминает Крещение на Днепре во времена князя Владимира. Рукоположили меня в 1996 году, но все равно наплыв людей был огромный, конечно, у меня не было такого, чтобы я 60 человек за раз крестил, но свидетелем этого был, помогал батюшкам: там и вдвоем, и втроем крестили. Я сам лично крестил 20-25 детей одновременно: все орут, духотища, по стенам вода течет, надышали...
Храм Архангела Михаила в ТропаревоОчень много интересных моментов происходит во время исполнения приходских треб и Таинств. Часто призывают священника причастить, исповедовать, а то еще и окрестить каких-нибудь больных, неходячих на дому. Был опыт Венчания лежачих больных на дому и множество других интересных моментов. Все знают, что существует такая практика: причащать и участвовать в Таинстве возможно только тогда, когда человек находится в сознании, поэтому, на основании этого постулата, священники отказываются ехать к больному, когда он без сознания. Считают, что соборовать тоже нельзя, но некоторые говорят, что нужно ехать и соборовать по вере родных, хотя бы маслом помазать, а я говорю, что нужно ехать в любом случае. Если не может человек участвовать в Таинстве, то помолись над ним, покропи водой, прочитай молитву, если видно, что он отходит, то молитву отходную прочитай ― есть специальный чин.
Были и еще более интересные случаи. Вот один из них
Сколько раз я ни приезжал, человек приходил в себя, спокойно причащался и умирал. Сколько раз ни приедешь, только начинаешь читать молитвы, и человек приходит в сознание. Может быть, не говорит, может быть, какими-то знаками показывает, но все равно приходит в сознание и причащается Святых Христовых Таин.
Были и еще более интересные случаи. Вот один из них. Приходит женщина и говорит, что у нее умирает папа, он всю жизнь был коммунистом, высокопоставленным начальником, что он всегда очень сильно ругался, чуть ли не бил, когда увидит в доме икону или если кто-нибудь помолится, перекрестится. И вот он, умирая, попросил, чтобы пришел священник. Дочь говорит: «Не знаю, для чего, может быть, он хулить будет, может, еще чего-то, но он просил священника». Ну, я собираюсь: Дары после Литургии взял, пошел. Прихожу, только в дом вошел, а этот умирающий больной человек (дочь сказала, что он уже давно лежит, не встает вообще, только в памперсах), встает и поет Символ веры. Весь! Наизусть! Потом запел «Отче наш», потом «Богородице Дево». Дочь огромными глазами смотрит на него, а он говорит: «Я все свое детство, до того, как повзрослел и ушел уже во взрослую жизнь, в хоре церковном пел. Но гонений на Церковь испугался, ушел, стал коммунистом, прожил всю свою жизнь и боялся». Поэтому и ругался на всех, боялся, что безбожная власть покарает его или его семью за то, что они молятся, и что он может потерять работу, достаток, то есть боялся за семью. «Но знаю до сих пор наизусть все вечерние и утренние молитвы, все равно в душе всегда сам читал молитовки, всегда!» Вот такой вот дедуля оказался. «И сейчас я, ― говорит, ― умираю и хочу причаститься Святых Христовых Таин». Причастился, и на следующий день умер.
Еще очень интересный случай был с моим тестем. Тот еще гонитель христианства. Заболел раком, тяжелая форма, лежачий больной, а младшая дочка замуж собиралась. Он и говорит: «А что вы ждете, чтоб я помер? Давайте свадьбу играйте сейчас». «Мы, ― говорят, ― будем венчаться». «Ну хорошо, ― отвечает,― я тоже хочу, чтобы меня в храм отвезли». Привезли его в храм, на стул посадили, батюшка (отец Павел Пономарев, благочинный Тейковского района Ивановской области) из Царских врат выходит, а тесть тут и говорит теще: «Слушай, жена, мы с тобой тоже не венчаны, пойдем тоже венчаться. Подожди, батюшка». Поставили их в один ряд с молодыми, так и повенчал их отец Павел.
Давайте прервемся и немного порассуждаем. Можно ли венчать по две пары? Идеально ― это, конечно, индивидуально крестить, венчать, отпевать и т.д. И в чинопоследовании таинств и отпевания все молитвы и священнодействия указаны в единственном числе. Но на практике часто бывает, что крестим толпой, венчаем «паравозиком». Это последствия советского периода нашей истории. Духовенства и по сей день не хватает, храмы людей не вмещают. Духовно проснувшихся от сна безбожия людей, особенно в начале 90-х годов, ― несметное количество. «Жатвы много, делателей мало». Вот и вынуждены были крестить и венчать по многу людей сразу. Сейчас ситуация меняется. Можно возвращаться к индивидуальному совершению таинств.
Надо всегда ко всем подходить индивидуально. И при этом быть не только требоисполнителями, но и учить людей
Теперь относительно оглашения. Оно необходимо, и мы это познали на практике. Это наша обязанность, данная нам Господом: «Идите и научите…» Но вот вопрос: позвали крестить умирающего. Какое оглашение? Сразу окрестил коротким чином, есть такой Краткий чин Крещения. Если человек или ребенок не умер ― восполняешь крещение. Вот тут и беседуй с ним, учи, оглашай.
Также и краткий чин Соборования: пособоровал, один раз молитву прочитал, семь раз человека помазал, а потом можешь стоять все остальные молитвы читать, если он еще не умер. Поэтому, если человек умирает, надо все сразу успеть сделать, страха ради смертного. Если умер, Таинство получится незавершенным. Лучше сразу, как апостол эфиопского вельможу крестил: вот вода, вот желание человека ― давай креститься. Никакого оглашения, никаких двух обязательных бесед. Вот так и тут: надо всегда ко всем подходить индивидуально. И при этом быть не только требоисполнителями, но и учить людей. В таких случаях можно, и даже нужно, во время совершения таинства объяснять и основы вероучения, и сам ход таинства. Считаю, что это надо делать всегда. По ходу таинства и оглашать, и объяснять, что ты сейчас делаешь, какое священнодействие выполняется.
Они так часто причащались, что попугай все выучил, а по бороде, одеянию и епитрахили он сразу же и батюшек узнавать стал
Вернемся к тестю. Повенчали их. На следующий день тесть сам приехал, сразу же попросил пособороваться, исповедаться, причаститься. Батюшка пришел, да еще и квартиру заодно ему освятил ― все в один день. Он потом еще месяц прожил, а перед смертью, с утра, теще говорит: «Давай быстрее за отцом Павлом, он должен меня причастить, я после обеда умру». Теща быстрее в храм, батюшка приехал, причастил, и тесть после обеда умер. То есть всю жизнь прожил грешником, а умер как святой человек. Такие вот примеры, они постоянно совершаются, и разве это не чудо? Это как раз и есть чудо, которое мы часто совсем не замечаем.
Были и смешные случаи… Прихожу как-то дедку с бабкой причащать. Они все время причащались, раз в неделю, и приглашали к себе священников со всей Москвы, по очереди. А у них жил попугай. Я захожу, бабушка еле-еле ковыляет ― меня приветствует, дедушка лежачий, прохожу дальше в комнату, там в клетке попугай как закричит: «Батюшка пришел! Батюшка пришел!». Я на попугая покосился, надо же, думаю, какой умный, даже батюшку распознал. Прочитал я молитовки, стал причащать, только бабушка руки скрестила, а попугай: «Причащается раба Божия, Пелагея!». Я аж чуть Дары не выронил. То есть они так часто причащались, что попугай все выучил, а по бороде, одеянию и епитрахили он сразу же и батюшек узнавать стал. И так как Причастие при нем происходило, он фразу и перед принятием Даров выучил. Такой был «верующий» попугай.
А вот один грустный случай: приехал причащать бабушку, поговорили, исповедалась, все рассказала, молитовку прочитал разрешительную, стал Дары давать, а она их выплевывает. И ни в какую: ни уговоры, ни объяснения ― ничего не помогает. Не принимает и все. Пришлось Дары обратно в Чашу и потреблять на следующий день. Так и не смог причастить. И что это? Как это объяснить? Я не знаю.
― Сама бабушка как-то объясняла происходящее?
― Она ничего не объясняла. Непонятно и все. Позже позвонил я отцу Георгию Брееву, спрашиваю: «Что делать-то?» Он посоветовал соборовать ее. Ну я, конечно, пособоровал, а причаститься она так и не смогла.
Был другой случай. Приехал к женщине без сознания ― в коме она после ДТП, страшная черепно-мозговая травма, много переломов, вся в трубках ― все отказывались ехать к ней: «Мы ничего не сделаем, она без сознания, она не может участвовать в Таинстве и т. д.». Я приехал, просто отслужил молебен о здравии, прочитал молитву, окропил святой водой и уехал. Эта женщина до сих пор ходит в храм и благодарит, что ее с того света вытащили. Видела все со стороны, наблюдала, как над ее телом совершается молебное пение и как ее святой водой окропили ― в коме была и вернулась. «Ну все, ― говорит, ― тело освятили, теперь можно возвращаться». Она об этом по сей день всем рассказывает ― поэтому и говорю я, что отказывать никому нельзя. Надо ехать, зовут ― значит надо.
У меня на приходе пять священников, и я их ко всем посылаю, и тоже учу тому, чтобы никому ни в чем не отказывали, потому что не всегда можно применить букву закона, ко всякому индивидуальный подход должен быть. Да, объяснять надо, рассказывать надо, учить надо. Еще раз повторяю: это наша обязанность, это нам Господь заповедал: идите, учите, крестя. Это наша задача с вами: учить, крестить и молиться за всех.
Сила-то где наша? Надо понимать, что не мы совершаем Таинство, а Господь. Там и источник сил всех
На исповеди тоже бывают разные случаи: иногда такие тупиковые моменты назревают, что даже не знаешь, как быть. Вот как раз после Оптинской трагедии, когда там трех монахов убили, приходит ко мне парнишка один. Смотрю ― у него глаза бегают, видно, что не все с ним нормально. Говорит мне: «Мне нужна исповедь индивидуальная». «Пойдем, ― отвечаю ему, ― в крестильный храм, там сейчас нет никого». Заходим, а он прям тут же и говорит мне: «Батюшка, я убить вас пришел». Стоим один на один с ним в храме, я аж дар речи потерял, думаю, что ж делать то, потом спрашиваю: «Зачем?» Начался разговор. Он в сумку руку запустил, видно, нож там держал, но так и не достал. Поговорили, он голову повесил и ушел.
Человеку объясняешь, даешь наказ, как поступать, чтоб больше не совершить такой проступок, ― вот что такое наказание
Может, трагедия 90-х как-то людей спровоцировала, не знаю. Какая-то атака происходила, в 90-е годы много таких случаев было ― печальных и трагических. Люди от отчаяния, от желания выжить в тяжкие грехи пускались, и голову теряли, и душу свою закладывали. Кого только не приходилось исповедовать… И очень тяжело после этого бывало. Помню у отца Иоанна Кронштадского читал, что, когда он после исповеди приходил, то в бессилии на кресло валился и даже пошевелиться не мог. Действительно бывает такое состояние после некоторых людей ― как исповедуешь их, так и хочется упасть без сил. И опять же: сила-то где наша? Надо понимать, что не мы совершаем Таинство, а Господь. Там и источник сил всех.
― А епитимьи назначаете?
― Никогда сам епитимьи не назначал. Мне отец Кирилл сказал, что к нам люди приходят за утешением, им епитимьи в жизни хватает, особенно это было в те годы, в 90-е. Да и сейчас, что ― жизнь разве легкая? Это 2-3% населения нормально живет, а остальные ниже черты бедности. Какие им епитимьи? Их утешать надо ― это мое мнение и мнение отца Кирилла. Утешь, объясни, расскажи. Если вдруг человек не готов ко Причастию ― пусть. Вспомни себя. Сам-то в первый раз пошел причащаться, накурившись. А жена ходила причащаться, так всегда чай с бутербродиком выпивала: «Ой, как же я натощак, у меня животик заболит». Это потом, когда я в Церковь пришел, объяснил ей, что причащаться то надо натощак, а она этого и не знала. Никто никогда ей этого не объяснял, и на Исповеди не говорили.
Вот поэтому-то учить надо людей. Что бы там ни говорили про возрождение Церкви, все равно ведь знаний ноль, люди вообще все забыли. Не знают ни истории, ни Закона Божиего ― все заново приходится объяснять. И так будет постоянно, это наша обязанность из века в век: учить, молиться, крестить. Вместо епитимии же всегда людям толкую: знаете, вот сегодня, так как вы не готовились, лучше не причащаться, давайте сейчас вы подождете (народу бывает очень много, не успеваешь сразу со всеми переговорить), а я к вам после службы подойду, все расскажу и потом вместе подготовимся, придете ко мне снова и я вас допущу до Причастия. Как правило, люди все понимают. Но есть такие батюшки, которые епитимьи направо и налево раздают: полгода не есть того-то и не пить того-то, к другому батюшке не идти, а то епитимия не поможет ― и все, люди за ним привязанные как зомби ходят. Так делать нельзя ― это неправильно.
Ещё одно. Недавно я посмотрел видео, где один священник десантников после присяги святой водой окропляет, при этом еще и речь говорит, построенную на поговорках десантных войск. Такого тоже нельзя допускать ― эта клоунада никому не нужна, это ― дешевое шоу. Я считаю, что за такое наказать надо, потому что назначение священника не клоуном быть, не стрелком и не парашютистом, не супергероя из себя строить, а Слово Божие нести солдатикам, офицерам и т.д. Так нельзя. Но это я так считаю, а он считает по-другому.
Что такое епитимия? Наказание или исправление? Это же греческое слово, в переводе с греческого ― наказание. Слово «наказание» ― это что? Это же не бичевание ― это вразумление! Человеку объясняешь, даешь наказ, как поступать, чтоб больше не совершить такой проступок, ― вот что такое наказание. Наказание ― епитимия ― это духовное лекарство, ведущее к исправлению.
Смотришь на бумагу ― выглядит здорово, а когда начинают строить ― за голову берешься
Так что епитимия, должна исправлять, а не лишать человека чего-то. Хотя вот, например, возьмем моих детей ― избаловал я их, да. К своим детям нужно строже относиться, иначе они совсем от рук отбиваются, потом начинаешь что-то исправлять, пытаешься их вернуть обратно в исходное состояние, но это уже трудно.
― Хватает времени на детей?
― Нет! Меня нет дома. Меня вообще нет дома! Жена с детьми далеко от меня живут, я раз в неделю приезжаю на один-два дня, а то, бывает, за неделю вообще и не приезжаю. Если только на редкие выходные попадаю… То есть, у меня все дети на жене, все на жене, поэтому она часто срывается. Раньше я всякие «умные» слова говорил: «Вот, ты должна терпеть!» ― а теперь просто тоже ее жалею, добрые слова говорю, и она терпит, справляется со всем.
― На другом конце Москвы живут?
― Они в Мытищах живут, квартира у нас там, а служу я на западе Москвы. Если я утром служу, то с вечера уезжаю, ну и так далее, а сейчас, как заботы со строительством храма начались, то я и вовсе при храме живу. Установил себе, что вторник, среда ― выходные, я дома, а все остальные дни ― в храме.
Семья отца АндреяС первым ребенком я, конечно, занимался, с ним проблемы нет. Он хорошо отучился, да и другие в плане учебы не расстраивают, вот только никто по моим стопам не пошел и, видимо, не собирается идти. Сын первый ― электронщик, хотя тут можно сказать, по моим стопам в каком-то роде все-таки пошел, у меня же училище связи за плечами. Второй пошел в медицину, а всего их у меня пять. Дочка в Свято-Тихоновском учится. Остальные два школьника пока еще все голову ломают, куда поступать. Один из сыновей ― спортсмен, самбист, разрядник ― то в военное училище, то в армию идти хочет, или вдруг захотелось ему просто в педагогический на физкультуру пойти. Насмотрелся сериала «Физрук» и все… Физруком захотел быть. Я ему говорю: «Неужели ты в эти сказки веришь?»
― А как Вы считаете, насколько нужно балансировать между храмом, всеми пастырскими заботами и семьей?
― Считаю, что как я нельзя! Там, где отец каждый день, или хотя бы каждую ночь, там порядка больше. Ни в коем случае нельзя так делать как я, как в моей жизни. Священник-отец должен дома быть каждый день!
― Ну а выход есть какой-то?
― Только через себя переступить, несмотря ни на что стараться выполнять свои семейные обязанности, потому что опять-таки и перед Богом будем отвечать, да и здесь уже, на Земле, начнем пожинать плоды своего отсутствия, как я теперь пожинаю. Видите, пока с вами говорил, уже и покаяться перед вами сам успел.
― Расскажите, пожалуйста, о строительстве храма. С чего все начиналось?
― Я был назначен на стройку, которая уже велась. С одной стороны, облегчение: земля есть, на землю документы есть, проект какой-то был, возьми и строй дальше ― только денег нет, не на что строить. После этого началась процедура возобновления строительства на брошенном объекте, который уже полтора года простоял без движения (его в 2008 году начали строить, полтора года им занимались, потом бросили до 2011 года, пока мне не передали). Пришлось назначать экспертизу: проектировщик, который занимался проектом храма, не согласился внести изменения по улучшению объекта, сделанные по благословению владыки Арсения, и забрал все документы. Получилось, что документов больше нет и все нужно начинать сначала: выпускать на землю постановления правительства Москвы и т.д., а это очень сложно. Начал я тогда с того, что прямо на стройке молебны стал с прихожанами служить. Потом везде бегал своими ногами, потом нашлись люди, которые заменили меня в этом деле ― но это было не сразу. Сначала везде нужно сунуть свой нос: и как рабочие работают, и как проектировщики чертят, и что они там тебе начертили ― потому что смотришь на бумагу ― выглядит здорово, а когда начинают строить ― за голову берешься: «Что вы здесь делаете? У меня Храм, а не какой-нибудь цех по изготовлению колбасы».
Есть такие, которые и не ждут, что ты напишешь: увидели храм, мимо проехали, посмотрели, позвонили, узнали, раз ― денежку прислали какую-нибудь
Сейчас, когда делают вентиляцию, корректирую проект вентиляции на месте, потому что монтажники готовы тебе трубы запихнуть везде, куда только можно. Им не важно: алтарь это или не алтарь, храм собственно, где молящиеся стоят, или нет ― они везде тебе суют трубы и везде приходится все останавливать, отменять, снова вызывать проектировщика, переделывать ― все на ходу. Из-за этого, конечно, много недовольств, но по-другому нельзя, священник для этого на стройку и назначен. Без батюшки строители наши такого понастроят, что потом все переделывать придется.
Строительство храма преподобного Андрея Рублева в РаменкахКазусы разные бывают. Например, стоит каменщик, кладку делает, внутреннее помещение выделяет, я ему говорю: «Иди сюда, ― а он уже по плечи кладку сделал, ― видишь у тебя чертеж: это окна, это дверь… Где дверь?! Ты как выйдешь оттуда? Сам себя сейчас заложишь».
Другими словами, каждый день я сюда приезжаю, или, проснувшись, прихожу на стройку, и пошел: с низу и до верху. Сейчас у нас внешний вид храма практически завершен.
Стройка стройкой, все можно построить, если деньги есть, а если нет ― надо бегать, искать. Мне в этом плане повезло, потому что я очень много лет связан с военными, и они все обычно рано увольняются: представьте себе в сорок пять, в пятьдесят лет военный человек уходит на пенсию. Куда дальше? Чаще всего идут во власть, в коммерцию, или в народное хозяйство. Так и все мои знакомые. Поэтому я составил список, получилось где-то около двух тысяч человек, и давай обзванивать: «Дашь десять тысяч?» — «Дам, приезжай давай». Еще обзвонил, еще по десять тысяч привезли ― вот и сумма появилась такая, что стройка шевелиться начала. Проект переделали, запустили стройку, а там в итоге и человек нашелся, который, спустя некоторое время раздумий, сказал: «Помогу я тебе». Правда, сказал он это через два года, после начала стройки, но все равно раскачивались потихоньку: хоть кирпичик, но клали. А потом, благодаря этому человеку из военной среды, много чего сделали ― уже больше ста миллионов он пожертвовал нам на строительство храма, еще столько же надо: на отделку, убранство, на иконостас. Но он обещает, что доделает ― доведет дело до конца, это черта такая у военнослужащих!
― Очень интересует вопрос: как Вы ведете себя, когда просите человека о пожертвовании? Потому что бывает, что батюшки любыми путями пытаются добиться того, чтобы им пошли на уступки.
― Большой человек, он же недосягаемый. Я вижусь с благотворителем раз в год. Вся работа идет с его окружением, так как наш благодетель из огромной государственной корпорации, которая включает в себя всю нашу оборонную промышленность. В общем, раз в год мы встречаемся на собрании с попечительским советом, а все остальное ― это работа с помощниками ― дружу с ними, причем еще до назначения настоятелем. Ну а дружба предполагает постоянное общение: на день рождения приехать, поздравлять, приглашать к себе, на Афон съездить или еще куда-то по святым местам… Но именно как священник, а ни как друг или товарищ, с которым можно все. Я для всего такого окружения стал духовным наставником: крещу, освящаю, беседую, слушаю, по святым местам езжу ― это необходимо. По любым вопросам, духовным или церковным, всегда помогаю, они часто обращаются ко мне. В итоге я родителей нашего жертвователя и соборовал, и причащал, и папу отпевал.
По-другому никак. Здесь главное ― искренность. Не работа за пожертвования ― это будет фальшь, она раскроется и будет видна, ― а именно искренняя дружба. Есть и другие жертвователи, которым просто официальное письмо напишешь и все на этом. Есть такие, которые и не ждут, что ты напишешь: увидели храм, мимо проехали, посмотрели, позвонили, узнали, раз ― денежку прислали какую-нибудь. Есть и такие.
Ну что мы всё говорим о камнях и деньгах ― это одно, должна еще быть и приходская жизнь в храме, нужно и ее налаживать. Я пришел, скажем так, в сформированный приход, который существует чуть ли не с 1993 года, а я появился в 2011 году. Представьте себе, сколько там уже прошло людей, сколько батюшек побывало, и тут я такой свалился на их голову. Поначалу было, конечно, непросто, были конфликты двоевластия, потому что на приходе был авторитетный батюшка, который постоянно служит, он всеми управляет. А тут я появился и всё по-своему начал устраивать. Но, скажу честно, ни одного человека я не выгнал. Те, кто не смог со мной сработаться, сами ушли: староста ушел, казначей ушла ― я, естественно, своих привел, тоже не сразу, потому что сразу и не найдешь людей на такие должности, но нашлись все же, заменили, опять-таки, через друзей, через знакомых, все вставало на свои места. Батюшка один старчествовал там у меня. Например, благословляю человека по служебным обязанностям на что-то, а он бежит к этому батюшке спрашивать благословения. Я к священнику подошел и говорю: «Так нельзя. Ты, пожалуйста, советуй, можно ему есть колбасу или нельзя, можно ему в театр сходить или нельзя, решай его духовные вопросы, можно ему спать лечь, не помолясь, и т.д. А как сотрудник храма он подчиняется мне, и он не должен к тебе бежать за благословением выполнять мои поручения. А если увижу, что он к тебе снова бежит, значит, будет уволен, и к тебе придется применять прещения». Ну, видно, он понял это, и больше такого недопонимания, вроде «я сделаю, если меня духовник благословит» у меня не возникало. Сам батюшка сначала ворчал, поэтому пришлось ему еще несколько слов сказать: «Хочешь от своих чад послушания, сам сначала покажи пример послушания, а то всех учишь, сам же не умеешь».
― Пожилой священник?
― Нет, мы с ним одногодки, но у него настрой такой ― духовно руководить. Его хлебом не корми, дай всех себе в духовные чада взять. Сам он духовное чадо отца Димитрия Дудко, но у отца Дмитрия было все по любви, а у него все, как мне кажется, грубовато и жестко. У него, конечно, много последователей и духовных чад. Но я слышал от других людей, что они в наш храм они не ходят, потому что у нас тут очень строгий батюшка есть, он сразу же все запрещает, сразу же всех строит. Сейчас, кроме него, еще четыре священника, теперь уже не только к «старцу» можно на исповедь придти. А то раньше: «Раз пришел ко мне на Исповедь, больше ни к кому, если я увижу, что пришел к кому-то другому, я тебя выгоню». Ну что это за бред? Это что ― духовное руководство? Зомбирование какое-то. Так нельзя. Людям все-таки дана свобода, и никто не в праве ее отнимать, ни батюшка, никто. Но привлекать прихожан для работы на приходе надо: кто-то у меня листовочки печатает, кто-то картинки рисует, кто-то объявления готовит, и его чада тоже в послушании по приходским делам находятся. Он каждое воскресенье проводит беседы, я иногда тоже туда заглядываю. Вместе беседы проводим.
― А проблемы с болящими бывают?
― Я к себе притягиваю их. Нищие и болящие постоянно меня сопровождают ― это будет каждого священника сопровождать, и их, кстати, тоже нельзя гнать.
Есть агрессивные болящие. У меня один из бывших военнослужащих был, старший лейтенант по званию, он в Чечне воевал, ему в голову осколок попал, осколок вынули, но часть мозга осталась поврежденной, и он очень агрессивный: воюет до сих пор, везде у него война, может руку поднять на кого угодно, даже на батюшку. На меня не может ― я в звании майора, а он старший лейтенант, поэтому могу приказывать ему: «Равняйсь, смирно!» Он и стоит смирно, подчиняется мне, как старшему по званию. Я говорю: «Так, Серега, выходи за мной!» И все, идет за мной, плакаться начинает: «Ой, простите, я не сдержался, я же не могу сдержаться». Такие есть страшные люди. С ними очень тяжело. Когда в храм приходит, я сразу молюсь: «Господи, помоги, опять Серега пришел, лишь бы только никаких казусов не было». Но в последнее время он редко стал ходить, потому что я ему установку дал: «Давай так, в один храм тебе ходить нельзя, а то тебя выгонят или запретят ходить вообще, или милицию вызовут. Ты лучше по очереди во все храмы ходи, к нам хотя бы раз в месяц приходи и уже будет все тише и спокойнее, раз в месяц мы тебя точно выдержим». Он так и делает, просто лень ему иногда, тогда он у нас, там, где поближе. С ним надо договариваться, а вот другие тихие: придут, благословение за подсвечником постоять возьмут.
Есть нищие реальные, которые приходят, а есть те, которые так зарабатывают, то есть у них артель своя, с каким-то дядькой во главе, сначала он их расставляет, а потом деньги собирает по вечерам. Таких я гоняю. Сразу говорю: «Работать на этого дядю у меня на территории вы не будете. Вот тут у меня территория заканчивается, рынок начинается, на той стороне дороги сиди и собирай, здесь ― нет». У меня охрана есть, они и отвадили таких.
― Вы сами видели, как за ними кто-то приходит?
― Да, их собирают в машину. И фильмы про это сняты, и это реально. Подъезжает машина, оттуда выносят бомжа или инвалида и он стоит, зарабатывает. А вечером его забирают. Если он мало заработал, еще и побьют, а то и хлеба не дадут. А живут они все вместе возле кольцевой дороги в каком-нибудь бараке. Кстати, к настоятелю приходит очень много сомнительных людей с разными коммерческими предложениями. То «давай мы сейчас у тебя здесь на территории храма откроем какое-нибудь похоронное агентство», то «построим какую-нибудь пекарню», или еще что-нибудь. Мне от таких приходится отбиваться, потому что все хотят на тебе денег заработать. «Ты давай открой, а мы будем здесь у тебя деньги зарабатывать» ― таких очень много. И предложений по стройке тоже немало приходит: «Мы тебе сейчас крышу сделаем… Мы тебе сейчас иконостас воздвигнем… Почти что за так...» Отвечаю им: «Хорошо, давай проект, давай смету. Посмотрим, что такое значит за так». Ну и все. Оказывается, за так ― это только уловки. Все стремятся на тебе заработать.
― Какой еще посильный труд возложен на Вас?
―
Пастырское окормление военнослужащих. Здесь, с одной стороны, все очень сложно: Академия Генерального штаба, практически нет личного призывного состава, сплошь полковники или генералы. Большинство из них прошли советскую школу, большинство из них были коммунистами. Но, с другой стороны, я тоже воспитанник советской системы: коммунистом был, присягу принимал, поэтому с ними у меня нашелся общий язык.
Для того чтобы авторитет укрепился, езжу с ними на все учения: и на Северный флот, и в военный московский округ, и на запуски ракет, и на Плесецкий космодром, и на полигоны танковые, и в Монино, где центр подготовки космонавтов. Все это своими ногами, как и в строительстве. Потому что, если ты с ними везде, если ты с ними в тяжелых условиях, приближенным к боевым: под дождем, под снегом, за столом или где бы то ни было ты с ними, то к тебе и уважение. А если только на словах, если ты только парадный генерал, то и не будет никакого уважения. И опять-таки, стоит помнить ― надо быть с ними, но не быть, как они. Все равно ты должен оставаться священником и помнить свое назначение ― принести слово Божие, слово утешения. Например, идет генерал-лейтенант, я смотрю ― печальный. «Сергей Васильевич, что с тобой?» ― «Отца похоронил». ― «Пойдем». ― «Куда»? ― «В храм». ― «Зачем»? ― «Молиться». ― «Зачем молиться?» ― «Как зачем? Ты отца похоронил. Пойдем, панихиду послужим». ― «Пойдем». Все, стоим служим панихиду. Один на один ― я и он. Он стоит сзади и плачет.
Через день звонит мне: «Отец Андрей, пойдем еще панихиду послужим». И вот с этого момента он теперь всегда по любому поводу звонит мне, он всегда теперь в храм идет молиться с удовольствием. У него уже потребность появилась на все испросить благословение у Бога. И это, наверное, так у каждого.
По поводу молитвы: священник обязан молиться всегда, за всех, с кем он в жизни своей соприкоснулся, за всех, кто его о чем-то попросил. Вот, скажем, подходит ко мне бабушка, говорит: «Батюшка, помолись за меня». Отвечаю: «Давай повернемся в сторону куполов». И хотя бы кратенько молитовку своими словами прочитаем, потом благословлю ее, а она уже довольная: и помолилась, и батюшка помолился ― не завтра, не когда-то потом помолится, а сейчас это свершилось. И я знаю, что эта молитва действует. Так делал Иоанн Кронштадтский ― сразу, не отходя в сторону.
Никогда никому не говорил: «Ты мне записочку напиши». Да, хорошо, когда записочку напишут. Можно потом еще помолиться. Но опять-таки, в общей массе огромного количества имен это не то. А когда ты с человеком индивидуально молишься и за него молишься, то, ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них (Мф. 18:19). Молитва получается гораздо действенней. Так делаю, когда люди просят: «Батюшка, благослови, вот я там дело открываю». Я говорю: «Нет, так не годится. Становись рядом со мной». Достаю требник, Евангелие, крест выношу, читаю молитву.
Вчера прибегает двое молодых: «Батюшка, мы в ЗАГС завтра идем». Отвечаю: «Вот какие молодцы! А венчаться будете?» ― «Да, ну там потом как-нибудь». ― «Ну пошли молиться!» Приходим, тут ― крест, Евангелие, рассказал им, что такое брак и, независимо от того, повенчались они или нет, с момента росписи на веки вечные, аминь. Помолились, благословились, Евангелие поцеловали и пошли. Уже ведь осознаннее будет. У них сразу что-то мелькнуло ―уже не просто так побежали расписываться.
― А кто и кого окормляет в вооруженных силах?
В основном священники у нас в Вооруженных силах окормляют солдатиков. Есть и штатные помощники, и командиры по работе с верующими военнослужащими. Но у них функции сводятся к тому, чтобы окормлять призывников или контрактников. Ну вот, например, сейчас наши в Сирию летают. Там сейчас и храмик построили, там у нас и священники есть ― монахи. Бывает, что и другие батюшки в командировку приезжают. В Чечню, Дагестан, на Кавказ, в другие регионы ― везде, где боевая или приближенная к боевой обстановка, существуют полевые или стационарные храмы, куда приезжают священники, которые состоят в штате Вооруженных Сил.
У нас есть такие штатные должности, их больше двухсот, но они не полностью укомплектованы. Трудность в том, что у штатных священников в Вооруженных Силах зарплаты очень маленькие, а отдавать служению приходится всего себя. Оттого сейчас в армии только те священники, у которых горит сердце.
У меня в Академии Генштаба солдатики были, с ними тоже беседы проводились и молебны совершались. А поскольку там еще и храм, то я всегда приходил к начальнику и говорил: «Давай мне солдатиков, на службу». И вышел как-то следующий случай. Командир говорит: «Так, кто желает на службу»? Никто не хочет. «Хорошо, чистим территорию». Зима, снег, все чистят. Следующая служба: «Кто желает на службу»? Все хотят на службу. «Нет, ― говорит, ― пойдет только десять человек». Десять человек выбрали, остальные чистят территорию. Третий раз: «Кто желает на службу»? Опять все хотят. И тут у него открылся дар миссионера. Он говорит: «Пойдет на службу тот, кто знает “Отче наш” наизусть». Весь батальон выучил «Отче наш». Потом Символ веры. Потом «Богородице, Дево». И стал он отправлять только тех, кто знает все три молитвы. Представляете, с одной стороны казус, а с другой стороны ― вот такой интересный момент.
― Отец Андрей, скажите, пожалуйста, как Вы считаете, может ли окормлением военнослужащих заниматься священник, который сам по каким-либо причинам не служил в армии?
― Вот, допустим, отец Михаил Васильев в армии не служил: ни срочно, ни офицером не был, но окормляет десантников ― они ему рукоплещут.
― Насколько это эффективно в таком случае? Или же, наоборот, это ущербно для самого священника?
― У отца Михаила, так скажем, подход следующий: «Делай, как я». Он сам и бегает, и прыгает, и с парашютом прыгал до того момента, пока у него парашют не раскрылся. Грохнулся на землю! Чудо! Это чудо Божие, что он живой.
Но у него все чудесно… Он, например, когда был в Чечне в командировке, подошли они как-то с колонной к минному полю. Отец Михаил первым пошел и позвал всех: «Идите за мной!» Он шел по минному полю, а за ним весь караван, и ни на одну мину не попали ― чудо. Но это от слова «чудак». А если бы взорвался кто-нибудь, или он бы взорвался? Но он имеет особое уважение среди военнослужащих, среди десантников, они его очень почитают. И если кто-то скажет про отца Михаила плохо, то может крепко получить за это. Наверное, десантникам и нужен такой священник. Потому что у десантников работа такая. И, возможно, без такой харизмы там не выдержать.
Каков бы ни был архиерей, без него мы не священники ― это наше обязательное послушание
У меня сейчас в Академии располагается другой батальон, не подчиняющийся ей, а просто занимающий там помещение ― это батальон сопровождения воинских грузов. Ребята постоянно в боевой готовности, выполняют самостоятельные задачи с оружием, с патронами. Например, едет куда-нибудь воинский эшелон, туда сразу караул, который на стоянках поезд охраняет, чтобы к нему никто не подходил ― одни солдаты, человек 10. Живут в теплушке, до сих пор, со времен Великой Отечественной войны, с буржуйками. И бывает месяца на 3-4 эшелон уходит, если, например, едет от Москвы до Дальнего Востока. Ведут его только по ночам, а потом он весь день стоит на станции, поэтому и медленно едут. А обратно потом простым гражданским поездом с автоматами в купе едут. Представляете, какая ответственность? И они вот сейчас попали под мое духовное окормление. Но, к сожалению, у меня у самого времени очень мало, поэтому пришлось назначить туда другого батюшку.
Мне известен один диакон. Он занимается всем: школой, молодежной работой, студентами. Но не легитимный, так как у него отношения с правящими архиереями не сложились. А все потому, что он был рукоположен в возрасте 16 лет. Ему не объяснили, что потом уже нельзя будет жениться, и он стал диаконом, будучи ребенком. Когда он повзрослел и привел к епископу свою будущую жену за благословением, в ответ послышалось: «Нельзя». ― «Как нельзя?» ― «А вот так, ты уже в сане, ты целибат» ― ответил епископ. У него челюсть отвисла, и сразу же возникла обида на всю Церковь. До сих пор он диаконом числится, но и не женился. Служит только от случая к случаю, иногда причащается. Сам не хочет: «Меня обманули, ― говорит, ― я не хочу». А священник и диакон являются священником и диаконом только тогда, когда находятся под властью епископа. Если им не руководит епископ, то служить он не может. Потому что, каков бы ни был архиерей, без него мы не священники ― это наше обязательное послушание. Мы же учим всех слушаться Бога, а сами тоже должны быть послушными. Ввиду этого меня часто удивляет фраза: «Вот, батюшка на Владыку обиделся и ушел». А куда он пойдет-то? К кому ему еще идти-то? Непонятно. Ну, провинился ты, ослушался Владыку, иди, падай на колени, умоляй, проси, чтоб простил, снял запрещение. Нет, начинают включать гордыню свою. К епископу должно быть отношение как к своему пастырю. А вот с властями отношения разные складываются. У меня, например, на территории района Раменки за шесть лет моего служения шесть районных глав сменилось. Не успеваешь с одним наладить отношения ― другой приходит. Каждый раз подстраиваешься под нового, а тут снова новый приходит. Идешь, знакомишься. Приводишь к себе. Показываешь, что ты делаешь. Сразу все обещают помочь, но зачастую только обещают. Помогают редко. Сейчас вот пришли молодые руководители ― молодцы. Очень помогли в благоустройстве территории, все тротуары мне сделали, асфальт положили. И землю все время вывозят, песок привозят, бетон где-то достают. Я благодарен новой команде.
― Что помогает давать утешение людям, уметь дать правильный ответ?
― Духовный опыт. Но это совсем непросто. Сначала начинаешь жалеть, это во-первых. Потом наставлять, что так делать нельзя ― это грех. Если раз сказал, два сказал, а он все никак не исправляется, то потом говоришь: «Дорогой мой, когда причащаемся, что мы слышим до Причастия? “Святая святым!” Мы должны быть святыми, чтобы принять святыню. А ты ― грешишь. Ты каешься, а потом совершаешь снова свой грех. Скажи, можно ли тебе причащаться? Господь-то допускает тебя до Причастия по немощи твоей. Но с грехом же нужно бороться». Один потихонечку справляется. А некоторые ― нет. Порой попадают в еще худшее состояние. Падают, все падают, нет никого, кто бы не пал. Нет никого без греха. Блуд и другие грехи всех поражают. Но никого гнать нельзя. Рано или поздно, но практически все поднимаются, каются, спрашивают что-то, благословения берут. Как-то пытаешься понемногу взбадривать, в каждого семечко покаяния и веры закладывать, хоть как-то пытаешься к Богу их приблизить.
― Бабушки не мучают?
― Нет. Я их тоже учу, чтобы они прихожан не доставали, а к каждому со вниманием и снисхождением относились. Надо помнить, что именно на их плечах православие наше в годы советской власти сохранилось. Поэтому я им просто пальцем погрожу и все. Спасибо бабушкам, потому что без них было бы тяжело.
Ну и в заключение хочу сказать Вам, что вся моя жизнь, моё служение ― это действие милости Божией над грешником. Слава Богу за всё!
Из беседы прот. Андрея Галухина со студентами 1 курса магистратуры
Ключевые слова: протоиерей Андрей Галухин, Православие, окормление, пастырь, семья, храм, строительство, благотворительность, 90-е годы, епитимия, приход.
Очень проникновенно и познавательно для того кто хочет открыть свою душу Богу, жить с Богом. Все беды наши от незнания нашего Законов Божих. Но лучше поздно, чем никогда. Слава тебе Господи, Слава тебе.
Христиане ли мы?
В обыденной жизни (и это проверено на практике) бесполезно обращаться к христианину за помощью. В 99 случаях из 100 он не поможет. Порой доходит до невероятной банальности – нецерковные люди оказываются более отзывчивыми, чем те, которые ходят в храм. А как бы поступил Христос?
