«Перед натиском грядущих бурь»: монастыри в Советском Союзе и их положение до начала 1950-х годов

Московская Сретенская  Духовная Академия

«Перед натиском грядущих бурь»: монастыри в Советском Союзе и их положение до начала 1950-х годов

Сергей Платонов 10755



Возрождение веры в России и изменения институционального порядка актуализировали обращение научного сообщества к проблеме пересмотра ранее принятых оценок многих событий в Российской истории. Особое место в Церкви и обществе на протяжении столетий занимали монастыри. Являясь крупными образовательными, социальными, культурными центрами, они собирали вокруг себя значительную гражданскую силу. Речь пойдет о том, что происходило со святыми обителями России на фоне усиливающейся в 1918 г. антирелигиозной борьбы советской власти.

Содержание:

  • Монастыри в структуре государственно-церковных отношений советского периода истории
  • Русская Православная Церковь накануне «нового курса» государственно-церковных отношений
  • Монастыри в структуре государственно-церковных отношений советского периода истории

    На протяжении советского периода истории государственно-церковных отношений православные монастыри всегда играли особую роль.

    С первых своих законодательных актов советская власть объявила инспирированную «войну» православным монастырям. По мнению советских идеологов и партийных руководителей, монастыри являлись очагами «мракобесия», оплотами «контры», поэтому против них должны были предприниматься особые меры. И эти меры не заставили себя долго ждать. Большевики были прекрасно осведомлены о том, что экономической основой Церкви являлась монастырская экономика.

    Политика экспроприации имущества и ослабления экономической базы Церкви 1922 г., официально атрибутированная властью как помощь голодающему населению Поволжья, стала наглядным свидетельством целенаправленной политики по ослаблению влияния обителей на верующих. Газеты тех лет отмечали, что монахи сопротивлялись изъятию очень сильно. За 1922-1923 гг. физически были уничтожены 1962 монаха и 3446 монахинь[1].

    Одними из многих свидетельств такой политики являлись показательные изъятия и демонстрирование верующим святых мощей, глумление над ними прямо в стенах обителей. Главная цель правительства, конечно, не могла быть достигнута одномоментно, и руководство страны это понимало. Поэтому целенаправленная травля церковной иерархии и монашествующих в периодической печати должна была подорвать, по мнению власти, авторитет населения к монастырям и со временем ослабить их влияние.

    К 1941 г. монастыри на территории СССР практически полностью прекратили свое существование, совершенно выдавленные органами государственной власти из церковной жизни.

    Многие акции, которые проводило государство, мыслившее себя без Бога, затрагивали не только монастыри, но монашескую жизнь и традиции в целом. В 20-е ―30-е гг. XX в. государство проводило кампанию по закрытию всех самых известных монастырей: Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, Александро-Невской Лавры, Киево-Печерской Успенской Лавры и многих других значимых монастырей, пустыней, скитов. Но верующие различными способами пытались хоть каким-то образом сохранить монастыри. «В первые годы советской власти верующим удавалось зарегистрировать монастырские храмы как приходские. Это позволило продлить фактическое существование ряда обителей»[2]. Например, Высоцкий Богородицкий Серпуховской мужской монастырь, основанный в XIV в., продолжал существовать вплоть до 1930-х гг. Но во многом эти старания были напрасны ― лишь отдельные обители удавалось сохранить на несколько лет и продлить в них монашескую жизнь.

    Уже с самого начала установления власти Советов происходит музеефикация многих монастырских комплексов. В той же Троице-Сергиевой Лавре многие монашествующие и послушники оставались работать в монастыре на должностях смотрителей или сторожей, и, когда Лавра начала свое возрождение, они вновь образовали братию. Многие монастыри также пытались переделать и в трудовые артели. В условиях нехватки продовольствия власть активно использовала монастыри как источники снабжения населения. Эта форма сохранения монастырской жизни была особенно популярна в южных регионах. Стоит отметить, что практически все Московские и Питерские монастыри до конца 1920-х гг. сумели сохранить за собой по одному действующему храму.

    Принятое 8 апреля 1929 г. Постановление ВЦИК «О религиозных объединениях» стало началом нового массированного наступления на Церковь, что в первую очередь отразилось на сокращении духовенства, донельзя стесненного в своем материальном и правовом положении. Конечно, общецерковные тенденции не могли не коснуться и монастырской сферы. Отказ в регистрации от местных органов по сути переводил священника или религиозную общину на другую сторону закона. Этим же постановлением деятельность священника как настоятеля и главы прихода сводилась на нет, а его место занимали групповые объединения верующих. С этого момента функции священника на приходе превращали его в «требоисправителя», да и то действия которого ограничивались пределами молитвенного дома или храма. Совершение богослужений или Таинств за пределами церковной территории означало бы вызов государству и неизбежное наказание. С этого времени и без того незначительное число монастырей начинает резко сокращаться.

    Политика всеобщей коллективизации и создание колхозов лишили оставшиеся обители источника существования — маленьких земельных участков. Следует отметить, что только благодаря фрагментарному проведению коллективизации в Молдавской республике и совершенному ее отсутствию на территориях, вошедших уже после завершения этого процесса в состав СССР, в западных областях Украины (Закарпатье), Молдавии и прибалтийских республиках монастыри смогли не только сохранить свое существование, но также пользоваться землей и жилыми помещениями.

    Итог антирелигиозной борьбы был ошеломляющим. К 1941 г. монастыри на территории СССР практически полностью прекратили свое существование, совершенно выдавленные органами государственной власти из церковной жизни. Но за годы войны на оккупированной территории возникает целый ряд обителей, и одновременно с этим несколько монастырей продолжают существовать в западных районах страны[3].

    Наличие в законодательстве противоречивых норм и положений давало властным структурам, особенно на местах, основания для дополнительных злоупотреблений в отношении Церкви.

    В Великую Отечественную войну государственная политика в отношении Русской Православной Церкви и отношение высшего руководства страны к Русской Церкви значительно меняется. Еще в то время, когда до Победы оставались долгих два года, был образован специальный орган — Совет по делам Русской Православной Церкви. Основной целью его деятельности явилась плановая реализация государственной политики в отношении к Церкви. При этом Совету приходилось пресекать излишнюю ревность своих подчиненных на местах по закрытию православных обителей. «В первые послевоенные годы по распоряжению Правительства Совет разослал уполномоченным на местах указание о том, что монастыри не следует закрывать, монашествующие не должны подвергаться преследованию. Некоторое время уполномоченные Совета по делам Русской Православной Церкви следовали инструкции, но в ходе изменения отношения центра к положению монастырей изменилась и ситуация в провинции. Монастыри представлялись советским чиновникам лакомым куском, монашествующие же были в глазах советских граждан плутами и «темным народом», поэтому притеснение монастырей вовсе не воспринималось как гонение, а мыслилось как помощь «одурманенным религиозным опиумом» трудящимся»[4].
     

    Как уже отмечалось выше, значительный поворот в отношении государства к Русской Православной Церкви не мог не отразиться на такой важной структуре как монастыри. После знаменитой «кремлевской встречи» и создания специального органа управления Церковью — Совета — изменения произошли и в области законодательства о культах. В это время назрела необходимость принятия нормативных актов, обеспечивающих реализацию новой государственной церковной политики. Особенно это было необходимо для православных монастырей, находившихся на территории СССР, положение которых, в отличие от приходских храмов, не было определено даже подзаконными актами.

    Первая попытка определения места обителей в жизни государства была предпринята 22 августа 1945 г., когда СНК СССР принял Постановление, предоставлявшее Патриархии, епархиальным управлениям, приходским общинам ограниченные права юридического лица. Им разрешалось заключать сделки, покупать строения, открывать предприятия, осуществлять найм работников. De jure как подразделения Московской Патриархии, православные обители также получали возможность ограниченного юридического лица, могли открывать банковские счета, заводить мастерские, обрабатывать принадлежавшую им ранее землю, при условии, если на момент выхода постановления она не была занята. Далее последовало принятие Постановления от 29 августа 1945 г., согласно которому обители и их насельники освобождались от уплаты военного налога и налога на холостяков, одиноких и малосемейных граждан СССР, а система налогообложения, регламентированная указом Президиума Верховного Совета СССР от 30 апреля 1942 г. «О подоходном налоге с населения», упорядочивалась по заданным правилам. Этим постановлением доходы монастырей от сельскохозяйственных и других источников также приравнивались по уровню налогообложения к доходам свечных заводов и предприятий при епархиальных управлениях[5]. Закрепление отмены обложения монашествующих налогом на холостяков, одиноких и малосемейных граждан СССР произошло в результате принятия Постановления № 2584 СМ СССР от 3 декабря 1946 г. «О порядке обложения налогами служителей религиозных культов»[6].

    Следующим, еще более важным документом, явилось Постановление СМ СССР «О православных монастырях» от 29 мая 1946 г., которое не только легализовало религиозную и хозяйственную деятельность обителей, но и кардинальным образом закрепило сложившееся изменение в отношении власти к монастырям. Изменение положения монастырей, по сути противоречащее Ленинскому декрету 1918 г., вызывало неоднозначные мнения на местах.

    Таким образом, в период утверждения нового политического курса в отношении религии и Церкви, в военный и послевоенный периоды был издан ряд законодательных и других нормативно-правовых актов. Однако они не урегулировали всех вопросов религиозной жизни и государственно-церковных отношений, которые в тот период динамично развивались. Кроме того, некоторые из них были недостаточно продуманы и согласованы между собой, что значительно усложняло практику их применения. Наличие в законодательстве противоречивых норм и положений давало властным структурам, особенно на местах, основания для дополнительных злоупотреблений в отношении Церкви.

    В силу этого важно отметить, что, несмотря на поворот руководства государства к Церкви и перемены на законодательном уровне, местные власти считали, что эти изменения вызваны политической необходимостью руководства СССР и не обязательны для исполнения на местах. Такой подход длительное время встречался в разных регионах, особенно в Украинской СССР, где лишь административными методами можно было обеспечить исполнение нового религиозного законодательства.

    К 1948 г. интересы советского государства в мировой геополитике изменились, вместе с этим изменилось и положение Русской Церкви, а следовательно, и православных обителей в том числе. К примеру, можно заметить, что помимо приходского духовенства именно насельники православных монастырей Закарпатской области в 1948 г. привлекались к миссионерской работе среди населения. Зачастую роль и место монастырей как в системе религиозной политики, так и в системе интересов советской власти определялись условиями, прежде всего, личного отношения руководства страны к этому вопросу.

    Конечно же у государства были свои интересы, и в первую очередь это связано с внешнеполитическими планами руководства страны, которое после Великой Отечественной войны отводило в них Русской Православной Церкви особую роль. Что касается внешней политики, то Церковь сделала немало усилий для укрепления авторитета СССР на международной арене, в это время происходили действительно очень важные изменения в мировой политике, которые до сих пор отражаются и в современном мире.

    На эти годы приходится начало создания лагеря социализма в Европе и начало «холодной войны». Как уже было сказано выше, монастыри занимали определенное положение в используемом властью инструментарии, что сказывалось в первую очередь на различного рода уступках и незамедлительной реакции первых лиц республиканского уровня власти на возникавшие в обителях проблемы. Тонкость и чуткость в отношении власти к православным обителям, к примеру, западных областей УССР и регионов МССР, также была обусловлена большим влиянием обителей на население, воспринимавшее монастыри как центры религиозной жизни. Это касается западно-украинских территорий и связано с противостоянием влиянию Ватикана.

    Преодоление влияния Ватикана, выражавшегося в существовании и деятельности Униатской церкви в СССР, потребовало ликвидации последней, что и было успешно совершено государством административно-запретительными мерами. Как уже было сказано выше, при ликвидации греко-католиков в Закарпатской области епархиальное управление привлекало к миссионерской работе монашествующих по требованию власти. Более того, важно заметить, что сам процесс воссоединения происходил в переданном, незадолго до этого, православном Успенском Мукачевском монастыре, бывшем резиденцией правящего архиерея.

    Ситуация по отношению к монастырям начинает кардинально меняться в 1953 г., но окончательное уничтожение обителей наступило намного позже смерти И. Сталина.

    В 1947 г. вновь появляется стремление оживить практически свернутую атеистическую пропаганду. И. Сталин не мог не знать неудовольствие ряда членов партийных структур забвением, со стороны ВКП(б), в области антирелигиозной работы. Игнорировать такие настроения было нельзя, поэтому И. Сталин советовал новому секретарю ЦК «не забывать об атеистической пропаганде среди народа», в то же время отметив, что этот вопрос сейчас не самый главный. Уже эти факторы указывали на грядущее изменение положения Московской Патриархии в СССР.

    Со второй половины 1948 г. прекращается выдача разрешений СМ СССР на открытие православных храмов, а все ходатайства об этом, поступающие из Совета по делам Русской Православной Церкви, игнорируются. Но в общегосударственном масштабе это изменение церковной политики некоторое время не сказывается на монастырях. Конечно, не нужно забывать об усилившемся, и в ряде случаев успешном, стремлении региональных властей закрыть целый ряд монастырей, но эти факты указывают пока лишь на фрагментарные «вспышки» наступающих перемен.

    Ситуация по отношению к монастырям начинает кардинально меняться в 1953 г. Монастыри закрывались под благовидным предлогом передачи помещений под культурные учреждения, школы, детские дома. Монашествующих в таких случаях отправляли в ближайший действующий монастырь. Эта практика получила свое распространение еще с 1948 г. Первыми пострадали монастыри, которые находились на оккупированных территориях, а также в тех местностях, которые были включены в состав Советского Союза после войны. Это территории западной Украины и западной Белоруссии, Молдавии и юга Одесской области, Прибалтики. По сравнению с пиком деятельности монастырей — 1947 годом, их число к 1952 г. составило 62 с количеством насельников 463 939[7], т.е. уменьшилось на 40 %.

    Но окончательное уничтожение обителей наступило намного позже смерти И. Сталина. Завершающим этапом положительной церковной политики стал период 1958-1959 гг. Провозглашенная Н.С. Хрущевым антирелигиозная программа предполагала полное преодоление «религиозных пережитков» в сознании советских граждан. Из 47 обителей, действовавших до 1959 г., после начала этой кампании осталось только 16[8]. Эти данные наглядно свидетельствуют об окончании «нового курса» в отношениях с Русской Православной Церковью, осуществленным И. Сталиным, и о прекращении легализации властью положения монастырей в СССР.

     

    Русская Православная Церковь накануне «нового курса» государственно-церковных отношений

    В 1942 г. Местоблюститель патриаршего престола митрополит Сергий (Страгородский) обратился ко всей полноте Церкви с воззванием о том, что необходимо организовать сбор средств на создание и постройку танковой колонны им. Дмитрия Донского. После того как деньги были собраны, митрополит Сергий в самом начале 1943 г. отправил И. Сталину телеграмму, в которой просил оказать содействие Церкви в открытии банковского счета, для осуществления строительства танковой колонны. В ответ от И. Сталина пришла благодарность, а вскоре был открыт и счет. Это во многом говорило о положительном сдвиге взгляда власти в сторону Церкви. Кроме того, что все верующие в условиях законодательных притеснений не забывали о своем гражданском долге и трудились на благо победы, важно отметить тот факт, что через открытие банковского счета Церковь отчасти приобрела статус юридического лица, которого она была лишена еще Ленинским декретом «Об отделении Церкви от государства» 1918 г.[9]

    Взгляд на Церковь как на инструмент и основу, последующего после окончания Великой Отечественной войны объединения народов и государств вокруг СССР, обусловил начало изменений, в первую очередь, в личном отношении высшего руководства страны. По мнению доктора исторических наук О. Ю. Васильевой, в замыслах И. Сталина было создание из Русской Православной Церкви «Центра международного православия с политическим уклоном», на который должна была быть возложена роль духовно-нравственной опоры международной политики Кремля[10].

    Состоявшаяся в сентябре 1943 г. кремлевская встреча И. В. Сталина с митрополитами Сергием (Страгородским), Алексием (Симанским), Николаем (Ярушевичем) стала точкой отсчета принципиально измененной политики «нового курса» в отношении Русской Православной Церкви. И уже 8 сентября начинает работу Собор, на котором состоялось избрание митрополита Сергия Патриархом Московским и всея Руси[11]. Осенью того же года властями было разрешено образование в Москве богословского института и курсов, которые в 1947 г. переехали в Троице-Сергиеву Лавру и преобразовались в духовную академию и семинарию.

    Консолидация вокруг Церкви проходила стихийно, в силу внутренних переживаний людей и вопреки антирелигиозной позиции сталинского аппарата. Никакие запретительные меры в отношении патриотической деятельности Церкви не только не смогли бы принести должного результата, но еще и компрометировали власть. Это явно обозначило недоработки и значительный пробел в религиозной политике государства. И. Сталин был вынужден обратить взоры на Русскую Православную Церковь. Любую компромиссную ситуацию он ловко использовал в собственных интересах.

    По данным Совета, в музеях страны насчитывалось 245 мощей святых, изъятых в ходе кампаний начала 1920-х и последующих годов.

    Новым явлением в государственно-церковных отношениях послевоенного периода стало возвращение Церкви святых мощей и церковно-богослужебных предметов из музейных фондов. С 1946 г. об этом настойчиво просил Патриарх Алексий. Уступая Патриарху, решено было в «порядке исключения» вернуть мощи преподобного Сергия Радонежского в Троице-Сергиеву лавру. В канун празднования 800-летия Москвы Патриарх вновь обратился с просьбой о возвращении мощей Церкви. В письме Г. Г. Карпову писал: «Всем известно, какое сильное впечатление произвело на верующих и какую с их стороны вызвало благодарность Правительству возвращение мощей святителя Феодосия в Чернигове, Виленских мучеников в Вильно (Вильнюс), святителя Тихона в Орле, и, как это особенно чувствовалось в Москве — мощей преподобного Сергия в Лавру[12]. По мнению патриарха Алексия, юбилей Москвы, который торжественно готовилась отмечать и Церковь, должен был ознаменоваться «каким-либо священным событием». И в связи с этим он просил о передаче в Патриарший собор мощей князя Даниила ― основателя Москвы, и Алексия, митрополита Московского. В соответствии с распоряжением СМ СССР ходатайство Патриарха Алексия в части передачи мощей митрополита Московского Алексия из Успенского собора Кремля в Патриарший Богоявленский собор было удовлетворено. Сам Г. Г. Карпов относился к этой проблеме довольно отрицательно, даже допуская возможность уничтожения «невостребованных мощей». Не случайно в инструктивном письме уполномоченным оговаривалось, что «никакого массового возвращения мощей не может иметь места, уполномоченным не следует проявлять инициативу в части розыска мощей в музеях и других организациях»[13]. Однако в своей практической деятельности Г. Г. Карпов не мог игнорировать просьбы Церкви и идти против реально выявленного желания огромных масс верующих. По данным Совета, в музеях страны насчитывалось 245 мощей святых, изъятых в ходе кампаний начала 1920-х и последующих годов. Совет подготовил проект специального распоряжения о возвращении мощей, который был принят правительством[14]. В соответствии с ним состоялось возвращение Церкви более десяти, чтимых верующими, мощей.
     

    Вскоре после избрания Патриарха Московского и всея Руси был создан специальный государственный орган, главной функцией которого был контроль за деятельностью и положением Русской Православной Церкви в СССР. Этот орган получил название «Совет по делам Русской Православной Церкви». Несмотря на внешнее благоволение руководства государства, отношения по-прежнему оставались неоднозначными. Безусловно, положительным фактом являлось разрешение государства ― оставить действующими те храмы и общины, которые функционировали еще на бывших под немецкой оккупацией территориях, однако в то же время в некоторых регионах местные власти крайне враждебно относились к верующим, создавали всяческие препятствия для деятельности общин путем заведомо незаконного увеличения налогообложения, административных проволочек, изъятия храмов из пользования верующих под «социалистические» нужды. По мнению региональных властей, изменение курса государственно-церковных отношений больше относилось к центральному уровню взаимодействия, а к повседневной местной работе никакого отношения не имело. Поэтому зачастую находились самые разнообразные поводы, которые использовались в качестве предлога для отказа на ходатайства верующих об открытии храмов. К примеру, среди этих причин были следующие: наличие храмов в соседних населенных пунктах, использование зданий под хозяйственные нужды, сомнительная «ветхость» помещений.

    Согласно данным Д. В. Поспеловского в Горьковской области за 1943-1944 гг. всего было рассмотрено 137 заявлений об открытии храмов, из которых 123 отклонены[15]. Количество отказов в ходатайствах верующих достигло такого уровня, что в 1944 г. из центра последовало предупреждение местным властям, что Совет по делам РПЦ намерен «входить в правительство с представлениями об отмене решений [местных советов]»[16].

    Стоит подчеркнуть, что за период Великой Отечественной войны численность православных церквей и молитвенных домов в стране значительно увеличилась и, несмотря на сложности процесса открытия новых храмов, общее их число росло и в послевоенный период. В связи с резким увеличением числа храмов и формирования новых епархий перед Московской патриархией остро встал кадровый вопрос. Многие епископские кафедры оставались незамещенными. В 1946 г. из 83 епархий 17 не имели своего управляющего архиерея. Некоторым епископам приходилось управлять двумя или даже тремя епархиями одновременно. Так, в ноябре 1943 г. Синод постановил «поручить Преосвященному архиепископу Свердловскому Варлааму временно разрешать церковные дела при обращении к нему верующих Челябинской области впредь до назначения туда особого епархиального архиерея»[17].

    К тому же остро стояла проблема с кадрами рядовых священнослужителей. В ее решении Патриархия опиралась на поддержку правительства, которое создавало благоприятные условия для расширения кадрового состава: бывшие священнослужители демобилизовывались из действующей армии; во вновь открывавшиеся храмы приглашались те священники, которые находились на работе в государственных учреждениях, с покаянием возвращалось в лоно Патриаршей церкви обновленческое духовенство, приглашались и некоторые из мирян, желавших принять духовный сан.

    Приходы, не имея возможности «получить» священника из Патриархии, прибегали к услугам незарегистрированных или, как тогда говорили и писали в документах Совета, — «ползучих» священников

    Постановлением от 3 ноября 1944 г. комиссия по освобождению и отсрочкам от призыва по мобилизации освободила от призыва священнослужителей, «имеющих иерейский и диаконский сан при условии, если они зарегистрированы в установленном порядке и служат в Церкви». По данным Совета по делам Русской Православной Церкви на 1 января 1946 г. священников в СССР было 9254, на 1 января 1947 г. — 9617; священников и диаконов на 1 января 1948 г. — 11827. Но по-прежнему численность приходского духовенства оставалась меньшей, чем количество действующих храмов. Приходы, не имея возможности «получить» священника из Патриархии, прибегали к услугам незарегистрированных или, как тогда говорили и писали в документах Совета, — «ползучих» священников. Председатель Совета рекомендовал изучать этот вопрос, «ставить перед епархиальным архиереем вопрос о принятии им мер по церковной линии, в нужных случаях ставить в известность органы милиции»[18].
     

    Московская Патриархия стремилась решить кадровую проблему через расширение сети своих образовательных учреждений. Однако в это случае столкнулась с противодействием со стороны власти: отклонены были ходатайства Патриарха об открытии семинарий в г. Черновицы УССР, в Казахской ССР, Краснодарском крае, в Ярославской, Смоленской и Ростовской областях. Не имея возможности готовить образованное приходское духовенство, иерархи на местах вынужденно принимали в клир людей случайных, не имеющих должного духовного, а то и светского образования. Отсюда постоянные жалобы и конфликты в церковных общинах в связи с «нехристианским» поведением духовенства, «уклонением от богослужебной нормы», отсутствием проповеднической работы. Только в 1947 г. решением Синода были лишены сана 105 священников: арестованы 76, сняли сан 12; перешли на работу в учреждениях 28[19].

    Согласно утверждению В. Пассата содержание советской государственной политики по отношению к Церкви, как к общественному институту, оставалось статичным на протяжении всей советской истории.

    «Сама власть определяла его как систематическое «ограничение деятельности церкви»[20]. Важно заметить, что периоды «кризисов» и «обновлений» государственно-церковных отношений протекали в заданных условиях и временных рамках, определяемых руководством страны. При этом Церковь не переставала оказывать всяческую посильную помощь государству и в сложный послевоенный период, а в ответ государство принимало ряд мер, направленных на развитие церковной жизни в освобождаемых от немецких захватчиков территориях. Как утверждает профессор, доктор исторических наук О. Ю. Васильева, это было «и участие Церкви в деле снабжения страны продовольствием в условиях восстановительного периода (1945-1957 гг.), и контроль со стороны государства за возрождением религиозной жизни на бывших временно оккупированных территориях»[21].

    В этот период была существенно изменена налоговая политика в отношении Русской Православной Церкви.  В течение 1944 г. Наркомфин, при личном участии юрисконсульта Совета И. Покровского, принял ряд поправок в существующий порядок налогообложения, которыми запрещалось взимать налоги с недействующих церквей, был установлен порядок обложения подоходным налогом преподавателей духовных учебных заведений и лиц, работавших в религиозных обществах по найму; проживавшее в сельской местности духовенство освобождалось от поставок мяса, яиц, если у них не было скота и птицы.

    По представлению Совета по делам Русской Православной Церкви правительством принято постановление 1945 г. «О порядке обложения доходов монастырей и предприятий при епархиальных управлениях», которое упорядочивало взимание налогов с монастырей, свечных заводов, монахов и монахинь.

    Особенно трудно оказалось решить вопрос о налогообложении духовенства. Сложность заключалась в том, что в стране не было, как указывал юрисконсульт Совета И. Покровский, «единых методов исчисления облагаемой доходности духовенства». К тому же в Указе президиума Верховного Совета СССР от 30 апреля 1943 г. «О подоходном налоге с населения» такой категории, как священнослужитель, не было вовсе. После разъяснения Наркомфина в циркулярном письме от 17 апреля 1944 г. они стали приравниваться при обложении налогами к некооперированным кустарям по ст. 19 Указа ВС СССР от 30 апреля 1943 г. Налоговые инспекторы на местах исчисляли доходность священнослужителей по своему собственному усмотрению. В конце 1944 г. по заданию Совета по делам Русской Православной Церкви уполномоченными различных областей было произведено обследование 66 православных приходов «в целях установления существующего порядка законности обложения духовенства подоходным и военным налогами. Вскрылись многочисленные факты переобложения духовенства местными финансовыми органами: налогом облагались случайные приношения продуктов — они включались в доход священника в денежном эквиваленте, причем по ценам рынка; средства, собранные общиной для оплаты налога, включались в доход священника и вновь облагались налогом; облагались суммы, которые выдавались благочинным на расходы для разъездов по епархии». В ряде мест налогоинспекторы выявляли самый доходный месяц в году, умножали сумму дохода в этот месяц на 12 и получаемый таким образом годовой доход облагали налогом.

    Импульс положительного развития государственно-церковных отношений, заданный сентябрьской встречей 1943 г., еще некоторое время продолжал оказывать благотворное влияние на их развитие. Нужно отметить, что между Патриархом Алексием и Г. Г. Карповым сохранялись ровные и даже в чем-то дружеские отношения, связывавшие их на протяжении многих лет. Можно засвидетельствовать, что положительная эволюция государственно-церковных отношений продолжалась вплоть до 1949 г. Однако эти годы уже нельзя назвать безоблачными, постепенно между двумя институтами появляется непонимание, которое все нарастает и нарастает, осложняя общую религиозную ситуацию в стране. Это можно проследить на примерах продолжающихся усилий Церкви, которые пытались стабилизировать свое положение в советском обществе, и возникающих при этом проблемах во взаимоотношении с Советом по делам Русской Православной Церкви и советским государством в целом. Политика «нового» курса способствовала церковному организационному восстановлению и фактически явилась «передышкой» перед натиском грядущих бурь.

    Сергей Платонов

    выпускник магистратуры

    Сретенской духовной семинарии

    Ключевые слова: монастыри, СССР, Русская Православная Церковь, государственно-церковные отношения, политика, постановления, власть, религиозная жизнь, духовенство



    [1] Васильева О.Ю. Судьбы русских монастырей в XX веке // Монашество и монастыри России XI-XX века: Исторические очерки. — М., 2002. — С. 334.

    [2] Каулен М.Е. Музеи-храмы и музеи-монастыри в первое десятилетие Советской власти. — М., 2001. — С. 8.

    [3] Киричевський П. Правове становище православних монастирів України в 40-60-х pp. XX ст. / П. Киричевський // Проблеми історії України: факти, судження, пошуки: Міжвід. зб. наук. пр. 2010. — Вип. 19(2). — С. 220.

    [4] Онищенко А.Б. Материалы о положении и деятельности монастырей в СССР по документам Совета по делам Русской Православной Церкви при СНК (СМ) СССР (1950–1963) // Богослов.ру. URL: http://www.bogoslov.ru/text/1769530.html (дата обращения: 21 апреля 2015 года).

    [5] Законодательство о религиозных культах: (Сб. материалов и док.). — New York, 1981. — С. 33.

    [6] Там же. С. 33-34.

    [7] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 2. Д. 87. Л. 20.

    [8] Васильева О.Ю. Судьбы русских монастырей в XX веке // Монашество и монастыри России XI-XX века: Исторические очерки. — М., 2002. — С. 342.

    [9] Русская Православная Церковь. XX век / Беглов А.Л., Васильева О.Ю., Журавский А.В. и др. — М., 2015. — С. 50.

    [10] Васильева О.Ю. Русская Православная Церковь в политике Советского государства в 1943-1948 гг. — М., 2001. — С. 106.


    [11] Деяния Собора Преосвященных Архиереев Русской Православной Церкви // Журнал Московской Патриархии. 1943. № 1. — С. 17.

    [12] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 606. Л. 5-6.

    [13] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 7. Л. 62.

    [14] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 147. Л. 57.

    [15] Поспеловский Д.В. Русская Православная Церковь в XX веке. — М., 1995. — С. 195.

    [16] Чумаченко Т.А. Государство, православная церковь и верующие. 1941-1961 гг. — М., 1999. — С. 72.

    [17] Там же. С. 78.

    [18] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 7. Л. 33.

    [19] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 153. Л. 12.

    [20] Православие в Молдавии: власть, церковь, верующие. 1940-1991: Собрание документов: в 4 т. — Т. I. 1940- 1953. — М., 2009. — С. 35.

    [21] Васильева О.Ю. Русская Православная Церковь в политике Советского государства в 1943-1948 гг. — М., 2001. — С. 15.


    Новости по теме

    О Церкви и пастырях (по митрополиту Антонию Сурожскому) Монах Иларион (Карандеев) Что такое Церковь и кто такие пастыри? О том, как раскрывал эти понятия один из известнейших архипастырей 20 века митрополит Антоний Сурожский (1914–2003), расскажет Сайт Сретенской семинарии. Так же в статье, которую вы видите перед собой, отражен взгляд владыки на взаимоотношения мирян и священников и его мысли о роли каждого из нас в современной Церкви.
    РУССКАЯ РЕЛИГИОЗНАЯ ПОЭЗИЯ – КАМЕРТОН МОЛИТВЫ. ЧАСТЬ 4 Артем Бугров Русская поэзия долго была представительницей русской религиозной философии и русского пророческого дара. Она выговаривала своим вдохновенным языком то, что у других народов давно уже стало достоянием прозы и публицистики. И. А. Ильин
    АНТОЛОГИЯ СЕМИНАРСКОЙ ЖИЗНИ. СВЯЩЕННОМУЧЕНИК ИЛАРИОН (ТРОИЦКИЙ). ЧАСТЬ 1 Игумен Дамаскин (Орловский) Первоначальное образование будущий святитель получил в Туле – в Духовном училище, затем в семинарии и был послан на казенный счет в Московскую Духовную академию для продолжения образования. Владимир Алексеевич поступил в Академию в 1906 году «когда чад и угар революционный, проникший и за стены Академии – как писал об этом один из современников, – только что начал рассеиваться, но не исчез еще окончательно». И Владимиру Алексеевичу пришлось много пережить, видя, как он говорил, «позор Академии, променявшей светлые ризы чистой и трезвой науки на яркие, на грязные разноцветные лохмотья уличной политики», позор той Академии, которую он любил, как «свою возлюбленную невесту».