В статье рассматриваются важные как для истории языка, так и для педагогической практики проблемы акцентуации форм древнегреческого тематического аориста (типа λαβεĩν). Высказывается мысль, что нулевая ступень корня в таких аористах является не следствием окситонного ударения, а его причиной, чему приводятся в том числе и славянские типологические соответствия. Попутно ставится вопрос о полногласии / неполногласии в греческом.Древнегреческий тематический аорист, свойственный в особенности глаголам IV, V, VI классов (формы типа ἔλιπον от λείπω ‘оставлять’, ἔμαθον от μανθάνω ‘учить’, ἔπαθον от πάσχω ‘претерпевать’), представляет собой явление, весьма интересное в самых различных отношениях. Это касается и проблем ударения, которые в этой видо-временной форме возникают как минимум дважды.
Во-первых, формы тематического аориста — в отличие от подавляющего большинства других глагольных форм в греческом — сохраняют следы окситонезы[1]. Причём окситонезу здесь мы находим не только в многочисленных причастных образованиях (λιπών, λιπόντος ‘оставивший’), но даже и в некоторых финитных формах — например, в инфинитивах (λαβεĩν ‘взять’, γενέσθαι ‘возникнуть’) и даже некоторых императивах: εἰπέ ‘скажи’, ε‘υρέ ‘найди’, λαβέ ‘возьми’ и т.п. Это тем более примечательно, что в подавляющем большинстве других случаев древнегреческий глагол демонстрирует повальную тенденцию к баритонезе — то есть удержанию места ударения в максимально далёкой от конца позиции[2]. Поскольку греческая баритонеза родственна по своей природе синтагматическому фразовому ударению[3], объединяющему в одну тактовую группу последовательность энклиноменов, то этот факт возможно рассматривать как косвенное, но вполне очевидное свидетельство безударности раннегреческого глагола в одном из предшествующих периодов.
Во-вторых, тематический аорист такого типа вполне регулярно представляет собой нулевую ступень чередующегося по аблауту индоевропейского корня. Так, ἐπτόμην ‘прилетел’ — это нулевая ступень от πέτομαι, ἔπιθον ‘убедил’ — от πείθω, а ἔπαθον (*eP.n th-om) ‘претерпел’ от корня πενθ- (ср. πένθος ‘боль’)[4].
Связь нулевой ступени с безударностью выглядела несомненной уже для первых компаративистов. Несколько позже Ф. де Соссюр в своём знаменитом Мемуаре... 1879 г.[5]высказал весьма тонкую мысль о том, что индоевропейское ударение подвержено тенденции «дрейфа» вправо по той причине, что всякое образующее слог окончание стремится «перетянуть на себя тон предшествующей окончанию ячейки»; соответствено в ячейке, утратившей ударение, наблюдается возникновение нулевой ступени. Соссюр, однако, не проводил строгого различия между ударением и тоном и не знал о том, что баритонеза в древнегреческом может расматриваться как позиция ударения по умолчанию. В современную эпоху эта связь описывается в терминах так называемых акцентных парадигм праязыка, предполагающих, в частности, признание тембра e в (парадигматически) ударных морфемах и нулевую ступень (или реже о) для безударных позиций[6]. Изменение тембра чаще всего видится как действие редуцирующих процессов, предполагающих в особенности сокращение до нуля предударного гласного.
Однако традиционное объяснение, предполагающее возникновение нулевой ступени в безударном положении, хотя и вполне естественно, но не кажется единственно возможным. Кроме того, объяснение нулевых ступеней через редукцию гласных, на первый взгляд, казалось бы, противоречит другому традиционному представлению о том, что в греческом и, видимо, индоевропейском языке были моры. С другой стороны, предложенное в работах[7]разделение вокалических и силлабических мор, а также ряд типологических наблюдений над материалами других языков, в том числе и славянских, наводят на следующие размышления.
Нулевая ступень корня в греческом аористе явно выглядит так, как если бы она всегда стремилась быть в исторических временах безударной. В причастных формах типа πιθόντος ударение «не доходит» до неё; в формах типа ἔ-πιθ-ον оно, напротив, «перескакивает» через корень, останавливаясь на дополнительной море аугмента. Представляется разумным связать появление аугмента с ритмическими ограничениями баритонезы (необходимость в третьей просодеме), и в таком случае действие этого принципа должно относиться, по крайней мере, к греко-армяно-арийской эпохе, от которой был унаследован аугмент; немаловажно и то, что и в (древне)армянском, и в санскрите, и даже в новогреческом аугмент может рассматриваться именно как ритмическое явление[8]. Для санскрита, имеющего гораздо более широкое распространение нулевых ступеней в глагольных формах, чем в греческом (в т.ч. и в основе презенса), объяснение природы аугмента как исконно ритмического явления представляется не менее заманчивым: ср. случаи ávidat (a-aor. ind.) : vidʹāt (a-aor. coni.). Таким образом, получалось бы, что аугментация есть позднейшая генерализация того принципа, что баритонеза в исторических временах несовместима с акцентуацией корней в нулевых ступенях.
Это весьма интересное положение вещей легко поддаётся интерпретации в рамках нашей теории фонологической кратности таким образом, что не всякая силлабическая мора может оказываться вокалической: в этом смысле в одну из предшествующих эпох формам типа ἔ-πιθ-ον (или *e-bhidh-om) должен был быть почти эквивалентен упомянутый выше случай типа ἄνθρωπος — в том отношении, что если в последнем двум силлабическим морам (центрального слога) соответствует одна вокалическая, то в первом одной силлабической соответствует ноль вокалических. Речь идёт как бы о «пустых просодемах» — существующих в одном ритмико-фонологическом «измерении» и недоступных в других.
Такому пониманию, конечно, будут противоречить греческие аористы в других наклонениях: πύθοιτο (opt.), πύθητο (coni.), в которых ударение всё же падает на корень в нулевой ступени, — но, принимая во внимание «дефолтный» характер баритонезы, мы имеем право думать, что здесь имеет место позднейшая генерализация (случившаяся на фоне общей тенденции греческого глагола к безударности); см. также работу Моргенрота[9], где, например, ни одна ведийская форма а-аориста от vid- ‘finden’ ни в одном наклонении не даётся как имеющая ударение на корне. Особняком стоит сложный случай γενέσθαι, в котором корень также безударен, хотя он и не нулевой, — но здесь глагол с тяжёлой базой, поведение которого может быть отличным. Дать удовлетворительное объяснение (вне явления аналогии) последнему случаю пока не представляется возможным[10].
Насколько подобное вообще может быть реально? Как кажется, одни лишь индоевропейские языки дают весьма немало похожих и аналогичных примеров.
Сама возможность нулевых ступеней в моросчитающем языке подтверждается примером санскрита, в котором, однако, слоги в нулевых ступенях (с сонорными) в ритмике оказываются принципиально неотличными от слогов с кратким гласным.
С другой стороны, возможность существования недоступных для ударения просодем широко известна в славистике, где она, в частности, связана с общеизвестным случаем сильных и слабых редуцированных ъ, ь. «В раннедревнерусском cила или слабость редуцированного зависит только от фонемного окружения и... никак не зависит от акцентуации»[11]; сила или слабость конкретного редуцированного определяется последовательной серией правил, применяемых от конца тактовой группы к её началу[12]. Особого внимания заслуживает тот факт, что «фонологическое ударение не может падать на слабый редуцированный»[13].
Так, случаи типа сон : сна показывают различное поведение древнерусских редуцированных в связи с ударением: слабый редуцированный окончания им. пад. оказывается неспособным принять на себя ударение окситонезы, которое уходит на корень (с последующим прояснением ъ > o), тогда как в других формах оно напротив размещается на окончании (с последующей элиминацией корневого ъ): *с_ънъ > сон ~ *сънá — *сънý и т. д. Как бы мы не рассматривали природу древнерусских просодем, мы всё равно убеждаемся в том, что иные просодемы, в особенности содержащие редуцированные гласные, будучи самостоятельными единицами в ритмике, оказываются «закрытыми» для постановки ударения.
Если же принять во внимание известную мысль акад. Фортунатова о том, что всякая индоевропейская нулевая ступень с сонантом развивает паразитический («иррациональный») гласный, близкий по свойствам к редуцированным, то параллель между славянским и прагреческим (позднеиндоевропейским?) случаями окажется весьма близкой.[14]
Наконец, известен и весьма показательный пример, когда в моросчитающем языке реально произносимые слоги должны трактоваться как нулевые (0 мор): это случай латинской элизии[15]. Для наблюдателя это выглядело бы так, что реально произносимый (и различимый на слух!) слог в определённых позициях исключался из метрической (фонологической) структуры текста.
Кроме того, здесь же следует отметить и несколько особых случаев, в которых греческий язык проявляет ряд черт, близких общеизвестному славянскому полногласию / неполногласию. Это случаи, когда нулевые ступени некоторых корней с тяжёлыми базами, бывших исторически в полной ступени трёхморными[16], выступают с различной реализацией по вокалическим морам. Например, как θάνατος : θνητός (‘смерть’ : ‘мёртвый’), ἔβαλον : βλῆτο (‘кинул’ : ‘поскользнулся’), на которые первым обратил моё внимание проф. К. Г. Красухин. Есть достаточно много и других примеров. Нулевые ступени приведённых корней содержат в себе две моры (ср. также санскр. jātá- ‘рождённый’, bhūtá- ‘бывший’), тембр -α- (-η-) в греческом явно указывает на то, что ступень именно нулевая. Но в одном случае корень стоит перед доминантным суффиксом причастия *-tó-, принимающем на себя ударение, а в другом — вне зависимости от его исторической природы — суффикс этот явно недоминантен и ударение принимается корнем. В полном согласии с нашими правилами древнегреческого ударения безударная неконечная долгота реализуется отлично от ударной: позиция ударения в θάνατος заставляет думать, что, по крайней мере для исторического времени, мы имеем дело с двумя вокалическими морами в корне, тогда как θνητός, похоже, указывает только на две силлабические моры, но не две вокалические. Причины такого различия можно дополнительно связывать или не связывать с какими-либо тональными различиями (хотя первое было бы, надо сказать, естественно), но факт тот, что сочетание силлабических и/или вокалических мор с нулевыми ступенями не только возможно, но иной раз и совершенно необходимо.
Белов А. М. (2009). Латинское ударение (проблемы реконструкции). М.: Academia, 2009. 286 c.
Белов А. М. (2011). Проблема моры в индоевропейских аблаутных чередованиях: корни с тяжёлыми базами // Известия Российской академии наук. Серия литературы и языка. 2011. Т. 70, № 5. С. 49–54.
Белов А. М. (2015). Древнегреческая и латинская просодика (мора, ударение, ритмика). М.: Academia, 2015. 460 c.
Герценберг Л. Г. (2010). Краткое введение в индоевропеистику. СПб: Нестор-История, 2010. 316 c.
Зализняк А. А. (1985). От праславянской акцентуации к русской. М.: Наука, 1985. 432 c.
Николаев А. С. (2010). Исследования по праиндоевропейской именной морфологии. СПб: Наука, 2010. XVII + 437 с.
Соссюр Ф. д. (1977). Избранные труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1977. 696 c. Meyer-Brügger M. (2002). Indogermanische Sprachwissenschaft. Berlin; N. Y.: Walter de Gruyter, 2002. 450 S.
Morgenroth, W. (1989). Lehrbuch des Sanskrit: Grammatik, Lektionen, Glossar. Leipzig: VEB Verlag Enzyklopädie, 1989. 365 S.
Ключевые слова: Акцентология, история греческого языка, чередования гласных, окситонеза, баритонеза
[1] Под окситонезой мы здесь будем понимать принадлежность слова к такой акцентной парадигме, при которой ударение следует принципу колумнальности (то есть стремится сохраняться на той же море) в исходе основы слова.
[2] В книге (Белов 2015, С. 191 слл.) это позиция определяется как «третья вокалическая мора от конца слова». При этом две безударные неконечные моры (как, например, центральный слог слова ἄν-θρω-πος ‘человек’) трактуются как одна нерасчленимая единица, содержащая тем самым одну вокалическую, но две силлабические моры.
[4] Традиционная индоевропеистика учит, что в нулевых ступенях гласный е (или о) выпадает «до нуля»; если же в корне есть сонорный (или похожий на него в этом отношении «ларингал»), то последний в таких корнях становится слогообразующим. В греческом сонанты *y и *w дают в таких случаях гласные ι, υ, *o m,*on — α, а при *or, *o l возникает «паразитический» α
[12] Эти правила таковы: 1) конечный редуцированный группы — слабый; 2) группа редуцированный + плавный (р/л), стоящая в окружении согласных, напротив, содержит сильный редуцированный; 3) в прочих случаях сила и слабость редуцированных чередуется от слога к слогу: редуцированный силен, если в следующем слоге стоит слабый редуцированный, и слаб, если это не так (ibid.).
[14] Важным отличием будет то, что в раннедревнерусском на слабый редуцированный могло падать т. н. «автоматическое», по акад. Зализняку, ударение (то есть создающее тактовую группу; о нём см. Зализняк 1985, С. 121), тогда как в (пра)греческом исконно на слог в нулевой ступени, видимо, не могло падать никакое — ни окситонное, ни близкое фразовому («автоматическому») баритонное ударение.
Алексей, часто вижу в греческих текстах символы "С" и "Ѧ", на приведенном в вашей статье снимке они также присутствуют. Но я не могу найти информацию о том, что в греческом алфавите были эти символы. Поясните пожалуйста.
«ГЕЛИАНД». ПРОЛОГ. ЯВЛЕНИЕ АРХАНГЕЛА ГАВРИИЛА ЗАХАРИИ
Впервые на русский язык переведен и здесь приведен фрагмент древнесаксонской поэмы «Гелианд», что составляет основную новизну данной работы. В предисловии рассматриваются общие вопросы создания данного произведения, его поэтики, значения для евангелизации германцев, отражения германской культуры и ментальности эпохи Каролингов.
