Науку, знание принято сегодня возводить на пьедестал, абсолютизируя. А нужно ли знание ради знания? Познание самого существа жизни – богословие – можно ли назвать наукой? И для чего нужна осторожность при обращении к богословской науке?Предлагаем вам рассуждение на эту тему священномученика Илариона (Троицкого).
Свщмч. Иларион (Троицкий)У человечества до настоящего времени накопилось слишком много знаний, и ученому человеку теперь нужно слишком много знать. Кажется порой, что наука послушалась лукавого совета древнего искусителя: будете как боги, знающие все. Всезнание – вот чем желает стать наука. Нужно или не нужно знание, полезно или вредно, об этом не возникает даже и вопроса – только бы знать! С равным старанием и самоотвержением изучаются и те кривые, по которым движутся в безграничном мировом пространстве зловещие кометы, и пищеварительные органы безобидного майского жука, и употребление предлогов у древнегреческого писателя. Уже и теперь человечество знает очень много: в будущем оно узнает еще больше. Посмотрите вы на громадные библиотеки! Какая масса труда, фактов, теории! Поистине это как бы египетские пирамиды материализованной человеческой мысли. Если бы собрать в одну точку единичного человеческого сознания всю массу сведений, которые окажутся в грандиозных книгохранилищах будущего, прибавить сюда весь пламенный энтузиазм, рассеянный в бесчисленных произведениях поэзии, живописи, скульптуры, – если бы все это собрать в одно человеческое сознание, оно стало бы божественным. Но, всматриваясь в действительное положение вещей, невольно замечаешь печальную трагедию человеческого знания. Человеческое сознание лишь познает свои границы, убеждается в своей ограниченности. Библиотеки громадны, но велика ли та библиотека, какую может прочитать отдельный человек и содержание которой он может усвоить? Не смешна ли даже мысль о человеке, знающем все науки?
Да, знание человечества все ширится, а знание человека становится все уже, дольше и больше вкушает человек плодов с древа познания, но лишь все больше и больше убеждается он в том, что он наг. Если все это так – а это так, несомненно, то не следует ли отсюда, что о значении науки в жизни можно говорить только с некоторыми существенными ограничениями?
Нужна осторожность, чтобы не подменить религиозную жизнь богословской наукой
На самом деле в науке бесконечны споры даже о мелочах жизни, тем более наука оказывается беспомощной и ненаучной при решении основных вопросов бытия. Если поглубже задуматься над жизнью, то постоянно будешь наталкиваться на элементы иррациональные, сверхразумные, будешь все больше и больше убеждаться в истине слов апостола Павла: верою ходим, а не видением (2 Кор. 5: 7). И это в природе вещей. Анализ самого нашего сознания показывает, что рассудочные научные формы познания представляют лишь выстроенное на поверхности здание, под которым лежит в глубине человеческого духа фундамент мистический. Это заслуга нашей родной русской философии, что она в лице В.С. Соловьева и С.Н. Трубецкого открыто заговорила о господстве в жизни нашего сознания начал религиозно-мистических.
Полезно или вредно знание, об этом не возникает вопроса – только бы знать!
Наука убеждена, что она познает реальный мир и что ее познание достоверно. Без этого убеждения невозможна наука.Но ни того, ни другого наука не может доказать своими собственными силами.
Достоверность рассудка недоказуема, и это похвальная откровенность философии, когда она в лице Декарта перевела вопрос в область религиозно-мистическую: «Неложный не мог создать моего рассудка лживым». Разве это не характерно, что идеи реальности и достоверности, без которых немыслима наука, оказываются лежащими за пределами науки? Этим фактом раз навсегда устанавливается зависимое отношение рассудка к вере, и наука обязывается искренним почтением к религии.
Но ведь специальность нашей высшей школы –
наука богословская. Сказанное о науке вообще приложимо ли и [насколько] приложимо к науке богословской? Можно ли самую науку богословскую рассматривать наряду со всякими другими науками? Ведь не нужно скрывать того печального факта, что богословская наука теперь не в фаворе обретается. Волей-неволей нам приходится доказывать, что мы занимаемся наукой, а не игрой в науку. Думаю, что в основе отрицательного отношения к богословской науке кроется иногда бессознательная и даже порой сознательная ложь, а иногда – просто недоразумение.
Человеческое сознание лишь познает свои границы
Спросите вы талантливого юношу-семинариста, почему он какой-нибудь политехнический институт предпочел духовной академии. Он скажет, что в академии все скучно, схоластично, безжизненно, потому что здесь нет настоящей науки. Но разве на самом деле это так? Неужели высчитывать коэффициент трения при смазке усиленной и обыкновенной, изучать головоломный курс о сопротивлении материалов, вести практические занятия по выгнутии балок – неужели все это более жизненно, более интересно и более научно, чем изучать слово Божие, где на каждой странице затрагиваются и решаются самые больные вопросы души человеческой? Да неужели студент духовной академии с большим количеством проклятий зубрит к экзамену свои предметы, нежели юрист – римское право, техник – это свое сопротивление материалов и прочие будто бы столь интересные предметы? Предпочитая политехникум академии, не руководился ли наш юноша, может быть, и бессознательно, столь обычным – увы! – и в человеческой жизни критерием, которым крыловский петух оценивал сравнительные достоинства зерна жемчужного и зерна ячменного и который склонил его симпатии к зерну ячменному: не столь хоть видно, да сытно? Слова же лживые о подлинной научности и жизненности небогословской науки не представляют ли собой тот фиговый листок, которым хочет прикрыться нагота материалистической безыдейности?
Предмет богословия – не мелочи жизни, а самое существо жизни
Мы богословскую науку должны признать совершенно такой же наукой, как и все прочие, – только она более жизненна, чем все другие науки, потому что ее предмет – не мелочи жизни, а самое существо жизни.
Если же богословская наука по существу –
та же наука, то к ней приложимо все сказанное выше и особенно слова апостола: верою ходим, а не видением. Эти слова апостола внушают нам осторожность, как бы не подменить религиозную жизнь богословской наукой. Бесспорно, богословская наука нужна для религиозной жизни, но ни в коем случае она не есть самая религиозная жизнь. Богословская наука не есть даже религиозное познание в тесном смысле этого слова. Богословская наука не есть богопознание, не есть богословие. Рассудочно Бога «никтоже виде нигдеже» (Ин. 1: 18). Рассудочно – «Бога человеком невозможно видети». Для этого видения есть иные методы, кроме методов научных, есть иные пути, кроме путей научного исследования. «Чистые сердцем узрят Бога» – вот аксиома христианского богословия, краткая, точная, неизменная, как аксиома математическая. Эта аксиома неподражаемо глубоко раскинута и легко выражена представителями христианского богословия.
Из вступительной лекции, произнесенной архимандритом Иларионом
в Московской Духовной Академии 11 сентября 1913 года.
«СВЯЩЕННИК — ВРАЧ, А НЕ ВОЛШЕБНИК» Митрополит Лимасольский Афанасий отвечает на вопросы будущих пастырей (+ФОТО)
О старце Паисии и проповеди Христа в современном мире, о послушании, монашестве и браке, об истинной Церкви и ее предназначении...
