– Сначала я учился в средней школе, затем на филологическом факультете МГУ, где специализировался на изучении древних классических языков, а именно латинского и греческого. Благодарен духовнику, который, вопреки моему желанию, благословил меня сначала идти в университет, а не прорываться сразу в духовную школу. Тогда мне было непросто принять его решение… Учеба в университете мне много дала, и для духовной жизни тоже: навык интенсивного труда, понимание своей ответственности, необходимость ограничений. На первых курсах я спал не более пяти-шести часов в сутки. И это было к лучшему, поскольку помогло избежать многих юношеских искушений. По милости Божией в те годы я не знал других дорог, кроме как в храм, университет, библиотеку и к немногочисленным, но добрым друзьям. На другое просто времени не оставалось.
– Как в советское время вы пришли к вере?
– Об этом можно рассказывать или очень пространно, или очень кратко. В 14 лет принял крещение в храме Илии Обыденного. Это был период моих внутренних исканий, которые связаны с жесточайшим духовным голодом. Сильно помогла мне тогда русская классическая литература. На свой страх и риск слушал я и передачи радио ВВС, которые вели митрополит Антоний Сурожский и священник Владимир Родзянко, впоследствии епископ Василий. И я им очень благодарен, до сих пор молюсь за них. И, конечно, бесконечно много мне дало общение с хорошими, интересными, образованными людьми, которые, как я позже узнал, были православными. Если по-человечески рассуждать, то именно эти три обстоятельства подвигнули меня к ограде церковной.
– Как созрело ваше решение учиться в духовной семинарии?
– После крещения я сразу хотел идти в семинарию. Будучи, как и все мальчишки, задиристым максималистом, тотчас захотел подвига, хотя и очень плохо ориентировался в церковной жизни. Хорошо, что тогда мои юношеские устремления духовник мудро корректировал и благословил, как я уже говорил, по окончании школы поступать в университет. Я искренне надеялся провалиться, придти к батюшке и сказать: «Видите, я пробовал, и не получилось, что теперь будем делать?». Но я все-таки поступил. Университет я закончил в 1985 году, когда неотвратимо наступало время больших перемен. И по отношению к Церкви стали возникать некоторые послабления. Так, человек с высшим образованием мог поступать в духовную семинарию, что раньше было невозможно. Но когда я подал документы, скончался ректор Московской духовной академии владыка Александр, архиепископ Саратовский. Незадолго до своей кончины он долго разговаривал со мной, спрашивал, как и чему я учился. И сказал, что семинарии нужен преподаватель немецкого языка. Я владыке ответил, что немецкий изучал, но знаю его недостаточно. Но он благословил получить семинарское образование экстерном, совмещая это с преподавательской деятельностью.
– Батюшка, чем запомнились вам ваши семинаристские и академические годы? Можете ли вы сравнить их с нынешним состоянием духовных школ?
– Я могу сказать, что тогда был один, как теперь многие понимают, положительный момент, который сейчас утрачен. И не потому, что семинарии стали хуже, а потому, что время – другое. Тогда поступление в духовную школу для молодого человека означало поступок, причем не только духовный, но и гражданский. И зачастую, принимая такое решение, человек автоматически противопоставлял себя родным, друзьям, сослуживцам и попадал в социальный вакуум. И это было своего рода «предварительным» отбором, делая поступление в семинарию более осознанным. Еще: в начале 1990-х годов в духовных школах получили возможность учиться люди, которым раньше это запрещалось различными властными структурами. Это были блестящие наборы, из которых вышли яркие, известные ныне священнослужители. Таких семинаристов было интересно учить. Они буквально горели желанием послужить Богу и Церкви. И, что немаловажно, у них можно было многому научиться.
– А кто преподавал тогда в духовной школе?
– Я безгранично благодарен тем, кто встретил нас, молодых студентов, в стенах лавры. Могу назвать Ивана Васильевича Воробьева, который учил семинаристов латинскому языку. Он очень помог мне, оказавшемуся вдруг в статусе преподавателя, своим добрым отеческим отношением и профессиональными советами. Все мои семинаристские и академические учителя отличались истинным благочестием и являются для меня примером того, как глубокие знания не надмевают и человек не становится рационализирующим богословом с холодным сердцем.
– Как произошло ваше знакомство с ректором Сретенской духовной семинарии – архимандритом Тихоном (Шевкуновым)?
– Наше знакомство сложилось, когда мы оба были еще мирянами и сотрудничали с Издательским отделом Русской Православной Церкви. Деловое общение, переросшее в дружеское, началось в Донском монастыре. Тогда у нас были свои скорби и радости, свои отношения со священноначалием. Тогда же церковная общественность стала резко колебаться в оценках поступков некоторых священнослужителей. И здесь обнаружилось наше – очень отрадное – единство взглядов.
– В качестве заместителя председателя Учебного комитета Русской Православной Церкви и его главного инспектора вы принимали участие в инспектировании Сретенской духовной школы. Как по прошествии лет вы оцениваете ее развитие?
– Я стоял за инспектирование Сретенской духовной школы, когда встал вопрос о ее преобразовании из духовного училища в семинарию. И могу сказать, что тогда были все основания для повышения статуса. И это положительно характеризует отца ректора, который в известном смысле перфекционист. Он, если за что берется, доводит качество до предельных степеней.
– Но ведь в Московской епархии к тому времени были и другие семинарии.
– Да, это так. Но в случае со Сретенской школой все начиналось с намерения наместника образовать братию, добиться, чтобы насельники могли грамотно отвечать на все вопросы своих пасомых, среди которых большое число высокоинтеллектуальных людей. И параллельно с этим стали подбираться другие учащиеся, монастырские трудники, ребята, которые узнавали об училище от своих знакомых. Такое вот возрастание семинарии, когда ее сверху никто не учреждал, а одно хорошее начинание перешло в другое. Примечательно, что подобным образом формировалось большинство ныне действующих церковных просветительско-образовательных учреждений. Так образовалась фундаментальная «Православная энциклопедия» – из небольшого издательства, планирующего выпустить лишь несколько книжек. Так возник Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет, где я тоже преподавал. Сотрудничал я и с Димитриевским училищем сестер милосердия, несколькими православными гимназиями. Наше духовное образование постепенно укрепляется по неизреченной воле Божией.
– В связи с этим хочется задать вам вопрос общего характера. Какие трудности в становлении современной системы духовного образования и воспитания представляются вам наиболее существенными?
– Общеизвестно, что долгие годы процесс духовного образования был жестко лимитирован советскими органами и преподавание богословских дисциплин безжалостно сокращалось. Учебный комитет являлся номинально существовавшей структурой. Теперь же мы направляем учебный процесс и вводим стандарты духовного образования, следя за его унификацией, готовим пособия, распределяем преподавателей в семинарии и училища. Кроме того, произошло увеличение срока обучения – с четырех до пяти лет, что приравняло духовные школы к вузам. Однако определенные сложности, конечно, имеются. Есть внутренние трудности, связанные с недостатком кадров, неудовлетворительным материальным обеспечением, низкой оплатой преподавательского труда. Остро стоит проблема контроля за выпускниками семинарий, за их целесообразным распределением на приходы, ведь хорошо учившийся студент должен быть уверен: его знания и навыки будут востребованы.
– Отец Максим, какие предметы вы преподаете в Сретенской семинарии?
– Я стал сразу же читать сравнительное богословие, поскольку много лет преподавал в Московской духовной академии дисциплину «Западные вероисповедания». Чуть позже в Сретенской семинарии мне поручили курс пастырского богословия – важнейший для духовного образования.
– Как, с вашей точки зрения, необходимо преподавать пастырское богословие сегодня?
– Чрезвычайно важно данную дисциплину не сводить к истории предмета, как это, как сожалению, до сих пор делается. Необходимо четко осознать: с одной стороны, у пастырского богословия есть твердые библейские и святоотеческие обоснования. С другой стороны, это принципиально практический предмет, который вечные принципы нашей веры учит применять к конкретным случаям. И я всегда обращаю внимание своих студентов именно на прикладные аспекты пастырского богословия.
– А чему еще нужно обязательно учить семинаристов?
– Еще раз повторю: нужно уделять больше внимания церковно-практической деятельности, чтобы она не превращалась в некую абстракцию. Сейчас чрезвычайно востребованы знания по пастырской психиатрии, поскольку велико число людей с психологическими патологиями, и в основном они ищут поддержки в Церкви. Не помешают семинаристам и знания хотя бы одного нового иностранного языка, а также начальный курс языков древних.
– В продолжение темы позвольте задать еще один «практический» вопрос. Поступая в семинарию, молодой человек попадает в достаточно замкнутый и во многом специфичный мир. А когда он, получив большой объем серьезных знаний, завершает свое обучение и принимает сан, то не может найти общего языка со своей паствой. В чем, на ваш взгляд, все-таки суть этой проблемы? И каковы пути ее решения?
– Это сейчас действительно крайне актуальная проблема, и связана она с оторванностью научно-богословской теории от приходской практики, о чем я не раз упоминал. Я думаю, что одним из путей решения могло бы стать введение обязательных практик для студентов старших курсов, которых бы прикрепляли к конкретным приходам для полноценного знакомства с церковной повседневностью.
– Батюшка, расскажите, пожалуйста, о том, как вы проводите экзамены.
– Надо хорошо понимать: экзамены существуют для того, чтобы избежать минимизации в подаче материала и случайности в его освоении. И поэтому экзамен я провожу в форме беседы. Думаю, это помогает студентам показать свои знания полнее. К тому же, подобная форма сразу же выявляет несостоятельность попыток при плохом знании предмета говорить бодро и ни о чем.
– Что вы можете сказать о студентах Сретенской духовной семинарии? Наверняка, они отличаются от воспитанников других духовных школ.
– Благодаря некоему семейному типу Сретенской духовной семинарии, в ней удается избегать сухого контроля, который неизбежен в крупных духовных заведениях. Особенность Сретенской школы заключается в ее домашнем характере, что связано с ее малыми размерами и, безусловно, с мудрым руководством ректора и неустанной заботой всего начальства. И студенты, чувствуя эту атмосферу, и сами теплее относятся друг к другу, считая семинарию не временным пристанищем, а домом. Хотя желаю сретенским семинаристам неустанно взращивать в себе ответственность. И помнить, что больше такой возможности учиться, жить, участвовать в духовной жизни старейшего русского монастыря не будет.
– Отец Максим, что вы можете сказать о первом выпуске в Сретенской духовной семинарии?
– Тогда учились по преимуществу монахи Сретенской обители. И было ощущение единства – прежде всего духовного. И у всех преподавателей остались только самые светлые воспоминания. Особенно радовало послушание, которое неизменно проявляли не юные уже учащиеся. Этим они вдохновляли последующие поколения студентов.
– Батюшка, вы являлись научным руководителем многих дипломных работ. Какие из них вам запомнились особенно?
– Удачную работу написал диакон Антоний Новиков. Она посвящена чрезвычайно насущной теме – теме католического интернета. Работа самостоятельная, серьезная, имеющая безусловные перспективы. Еще я рецензировал дипломное сочинение иеромонаха Арсения (Писарева), который сумел найти правильную – церковную, богословскую – интонацию в интерпретации греха и его оправдания.
– В каких миссионерских и издательских проектах Сретенской обители и семинарии вы участвовали?
– Храм мученицы Татианы, где я настоятельствую, и Сретенский монастырь осуществили несколько совместных проектов, связанных с широким православным просвещением. Сейчас к изданию готовятся несколько учебных пособий, которые, стоит надеяться, станут хорошим подспорьем для наших семинаристов. Помимо этого я неоднократно читал лекции на миссионерско-катехизаторские темы, в том числе в рамках проекта «Непознанный мир веры» (в Политехническом музее).
– Что вы можете сказать в качестве напутствия учащим и учащимся по случаю 10-летнего юбилея Сретенской духовной семинарии?
– Я хочу вспомнить святителя Филарета Московского, который часто говорил о проявлении милосердия. Это, без сомнения, как никогда актуально для нашего времени.
К 10-ЛЕТИЮ СРЕТЕНСКОЙ ДУХОВНОЙ ШКОЛЫ АЛЕКСЕЙ ВАСИЛЬЕВ: МОЯ СЕМИНАРИЯ
Лишь попав в духовную школу, начинаешь понимать, что это не просто образовательное учреждение, но и духовно-воспитательное, что священство предполагает большой каждодневный труд и большую ответственность, а также высокие нравственные и духовные качества в священнослужителе. И когда узнаешь, насколько высоко и ответственно это служение пред Богом, невольно задумаешься: а достоин ли я, смогу ли с честью пройти это служение? Нелегко бывает ответить на такой вопрос.
