Каждый собиратель диалектного материала, в том числе ономастического, наверное, не раз попадал в ситуации, когда интервьюируемый затрудняется объяснить какое-то слово, начинает пространно рассуждать о том, что вроде бы не имеет никакого отношения к предмету беседы, и вдруг совершенно случайно выдает этимологическую импровизацию, которая и оказывается искомой.
Так, на вопрос, почему одна из сельских улиц в Липецкой области названа Афoны, поначалу ото всех информантов приходилось слышать однотипное и абсолютно непозитивнное: шут яго зная – старая названья. А позже в разговоре о ландшафтных особенностях этой местности выяснялось, что Афоны стоят на очень высоком, крутом берегу реки – как бы на горе. И тогда они вписались в ряд тех традиционных для деревенской микротопонимии названий, что связаны с религией (локативы из Священного Писания, храмы, святые и нечистые места и т.д.).
Однако было бы странным предположить, что базой для сельского микротопонима непосредственно послужило название Святой Горы Афон. Недоумение пройдет, если отнести слово Афон к достаточно обширной группе так называемых коннотативных имен (коннотонимов). Известно, что некоторые имена собственные под влиянием различных лингвистических и экстралинвистических причин приобретают добавочные значения (созначения) и накапливают ассоциативно-образный и эмоциональный компоненты. Польза этих семантических «добавок» возрастает с повышением востребованности слов, которая в свою очередь коренится в известности и понятности энциклопедической информации, в них хранящейся. Регулярное целевое использование коннотонимов даже ставит их на грань между проприальной и апеллятивной лексикой: Ходынка: «место в Москве» – «столпотворение, давка», Илья Муромец: «былинный богатырь» – «человек с крепким телосложением», Барбос:«кличка конкретной собаки»– «злая собака; злой человека».
Разумеется, что сигнификация собственного имени захватывает отнюдь не весь его семантический объем, а только отдельные, наиболее значимые части. Одним из функционально активных компонентов, который дал импульс к повороту топонимаАфон в сторону коннотопонимии, стал, безусловно, признак высоты, недосягаемости, обособленности. Сельская улица Афоны расположена на обрывистом речном берегу.
В дальнейшем бесперебойно действуют механизмы семиотизации – знакового отбора. В результате действия внеязыковых факторов когнитивного и социокультурного плана могут актуализироваться смысловые компоненты, которые были маргинальными или даже отсутствовали в структуре первоначального представления, в том числе нарочито внешние, «рамочные».
С сугубо прагматической и коммуникативной точек зрения для деревенских жителей ценнее уже не связь со Святой Горой, а беспрепятственная ориентация в пространстве, «встраивание» названия в имеющуюся систему: на противоположном – низком – берегу реки стоит улица Черепянка. И опять-таки с опорой на специфику расположения дается объяснение: вся Черепянка внизу. А почему Черепянка? Зачерепело все тама.
Даже беглое рассмотрение имени Афоны как члена микротопонимической парыАфоны – Черепянка свидетельствует о том, что «коннотационное содержание таких СИ (собственных имен – коннотонимов. – Л.М.) обусловливается… их связью с определенным социумом или локальными особенностями именника»[1].
Большинство коннотопонимов, однако, не удовлетворяются приобретенным статусом и активно включаются – уже в новом качестве – в процессы ономастического творчества.
Итак, название сельской улицы возникло в результате вторичной топонимизации коннотонима: Святая Гора Афон – возвышенность Афон – улица Афон[2].
Видимо, в момент рождения названия номинирующие знали о греческом полуострове монастырей. А потому сочли необходимым расподобить прецедентное макроимя и «свой» микротопоним. Разрушение омонимической квазипары было осуществлено путем оформления основы особым топоформантом –ы. Ср.: берег реки завaл – завaлы; невысокий холм лоб – улица Лбы; речной обрыв тал – место на берегу реки Талu[3].
Современные диалектоносители, к сожалению, не отмечают связи названия улицыАфоныс Горой Афон, ибо первоисточник ономастической мотивации связан с Православием, а оно не может во всем объеме считаться достоянием воспринимающего сознания. Интерпретация же многих собственных имен, а особенно тех, что репрезентируют религиозные образы (в самом широком смысле), зависит от личного опыта и культурного багажа информантов: «Символическая номинация всегда подчеркнуто субъективизирована, “прочитываемость” информации об объекте в ней почти целиком зависит от уровня информированности субъекта номинации»[4]. Ср. Сиoнские гoры (да это и не горы – горе одна); Елеoн (можа, Елена какая жила); Бoжья канaвка (я думаю, там святой колодец был).
Рассмотрение микротопонима Афоны приводит к выводу о том, что многие именования, возникшие при вторичной онимизации, а также при трансонимизации характеризуются ономасиологической амбивалентностью. С одной стороны, ощутим некий прирост, хотя бы потому, что языковая единица прошла несколько семантических и деривационно-грамматических этапов и называет совершенно иной предмет, нежели первичное имя. С другой – невозможно отрицать и сильную семантическую редуцированность. Действительно, из богатейшего информационного фонда, накопленного словом Афон, диалектоносители выбрали только один, наиболее для них важный, семантический маркер – признак высоты, заложив его в географическое название. Данное заключение не совсем согласуется с весьма распространенным мнением о безусловной семантической усложненности вторичных имен собственных, производных от прецедентных единиц. Кроме того, наименованиеАфоны доказывает: топонимическая (и шире – ономастическая) метафора базируется не непосредственно на признаке, как полагают некоторые исследователи[5], а опирается на моделирующий прообраз или на устойчивое представление о каком-то классе реалий, объединенных на основе одного параметра.
Учитывая большой возраст анализируемого географического именования (тадышняя названья – еще мою прабабку на Афоны замуж отдали), можно предполагать не только топонимическую, но и антропонимическую этимологизацию.
В таком случае производящая основа Афон- представляет собой сокращенную форму личного имени Афанасий. Этот дериват не фиксируется ни в одном антропонимическом словаре литературного языка. Более того, он не употребляется современными жителями Липецкой области. Однако имя Афон вполне могло существовать в прошлом, что подтверждается некоторыми русскими и белорусскими диалектами[6].
Таким образом, данный дериват стал базой для образования отантропонического географического названия, оформившись топонимическими формантом -ы, т.е. произошла первичная топонимизация: личное имя Афон + -ы – микротопонимАфоны.
Конечно, можно предположить, что название улицы производно от имени Афоня,которое широко распространено в литературном и диалектном языках, в т.ч. и в липецких говорах[7]. Но тогда к основе на мягкий согласный должна присоединиться морфема –и, а не –ы: *Афон (я) + *-и – *Афони. В противном случае придется моделировать некое отвердение, которое не находит никаких подтверждений в диалектной системе Липецкой области.
Есть основания предполагать, что личное имя Афон так же, как и топонимический омоним, пережил стадию коннотонима. С течением времени накопился плотный эмоционально-оценочный потенциал, который можно свести к мотивационной доминанте «глупый, недалекий, простоватый человек, недотепа». Следует отметить, что так называемый антропологический (точнее, антропонимический) предметно-тематический код реализуется в интеллектуальной лексике крайне активно: Вася по жизни, Вова алюминиевый, деловая Маша[8]. При этом вырабатываемые в его границах вторичные созначения весьма удалены от этимологической семантики: полное, крестильное имя Афанасий восходит к греческому athanasia «бессмертие».
Следовательно, единица Афон превращается из личного имени, которое не содержит оценки называемого индивида, в характеристическую номинацию, т.е. по сути дела в прозвище.
Помня о взаимоотношениях разных ономастических разрядов, а также о предельной абстрактности идеи об интеллектуальной неполноценности, с большой долей вероятности можно спрогнозировать возникновение коллективно-территориального прозвища. Оно в силу предметно-логических причин имеет грамматическую форму множественного числа: Афоны.
И именно этот антропоним послужил поводом для метонимического переноса: Афоны«группа людей» – Афоны «место, где они живут». Иными словами, осуществляется трансонимизация – переход единицы из одного ономастического класса в другой. Формант -ы в этом случае имеет, естественно, дотопонимическую природу.
Ни один информант в своих объяснениях не приблизился к рассмотренной этимологической версии, что в очередной раз объясняется солидной историей конкретного микротопонима. Между тем в самом начале своего существования подобные единицы справедливо причисляются к промежуточным ономастическим сферам, так как «они – в результате акта вторичной номинации – обозначают не только географический объект, но метонимически номинируют коллектив людей, выполняя характеризующую функцию»[9]. Следует добавить, что живая языковая практика свидетельствует о слабой дифференцированности характеристических именований и географических названий: Ср. Таджиков не надуешь (прозвище выходцев из Средней Азии) – на Таджиках раньше гулянья была (улица, где Таджикипоселились) и Таджики строятся (люди или улица?)
Микротопоним Афоны, вынужденно характеризуясь в настоящее время полимотивированностью, демонстрирует непреходящую актуальность ономасиологической проблематики.
[1] Отин Е.С. Развитие коннотонимии русского языка и его отражение в словаре коннотонимов // Отин Е.С.Избранные работы. Донецк: Донеччина, 1997. С. 280. [2] О вторичных топонимах см. подробнее: Печерских Т.А. Вопросы ономастики. Выпуск 8–9. Свердловск: Издательство УрГУ, 1974. С. 25–27; Отин Е.С. Материалы к словарю собственных имен, употребляемых в переносном значении // Вопросы ономастики. Выпуск 14. Свердловск: Издательство УрГУ, 1980. С. 13–14; Иванцова Е.В.Семантическая трансформация имени собственного в лексике и фразеологии современного русского языка. АКД. М.: (МПГУ), 1998. С. 5. [3] Перечисленные географические апеллятивы зафиксированы в: Мурзаев Э.М. Словарь народных географических терминов. М.: Мысль, 1984. C. 211, 344, 541. [4] Рут М.Э. Образная номинация. Екатеринбург: Издательство УрГУ, 1992. С. 28. [5] См., например: Михайлова Л.Т. Об эмоционально-экспрессивных топонимах // Ономастика Поволжья. Выпуск 2. Горький: Издательство ГГУ, 1971. С. 138–142; Касим Г.Ю. Об экспрессивности в топонимии // Русская ономастика. Одесса: Издательство ОГУ, 1984, С. 16–21. [6] Рубцова З.В. Варьирование и норма в белорусской и русской топонимии. М.: Издательство ЦНИИГАиК, 1993. С. 42. [7] Петровский А.Н. Словарь русских личных имен. М.: Русские словари, 1995. С. 75; Тихонов А.Н., Бояринова Л.З., Рыжкова А.Г. Словарь русских личных имен. М.: Школа-Пресс, 1995. С. 69. [8] Леонтьева Т.В. Интеллект человека в зеркале русского языка. АКД. Екатеринбург: (УрГУ), 2003. С. 9-10. [9] Воронцова Ю.Б. Коллективные прозвища в русских говорах. АКД. Екатеринбург: (УрГУ), 2002. С. 8.
СПОСОБЫ СЕМАНТИЗАЦИИ ЦЕРКОВНОСЛАВЯНСКОЙ ЛЕКСИКИ КАК МЕТОДИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА
Несмотря на свою жутковатую кондовость, наиболее результативным при овладении лексиконом является систематическое заучивание порционного количества слов. Но представить себе, что люди изо дня в день зазубривают лексический церковнославянский минимум по принципу случайной выборки, нельзя вообще.
