660
Священник Сергий Сафаров, клирик Свято-Троицкого кафедрального собора г. Балаково, был в числе первых студентов Сретенки, он окончил духовную семинарию в 2005 году. Говорим с отцом Сергием о годах учебы, о путях познания Бога и о том, как священнику не затмить собой образ Творца.
– Отец Сергий, нынешним абитуриентам куда проще просто поступать в Академию, нежели Вам, кто был в числе первых. Вы поступали даже не в семинарию, а в высшее духовное училище, сайта не было, спросить не у кого было…
– Я крестился в 1998 году, когда мне было 22 года, в Казахстане, в городе Петропавловске в Петропавловском соборе. Я тогда учился в радиотехническом. Через год, на втором курсе, я ушел из дома, бросил техникум и перешел жить в Петропавловский собор. Я из мусульманской семьи, татарской. И когда я принял Крещение, это было довольно катастрофично для окружающих. Я вынужден был уйти, просто на тот момент в семье я не мог остаться. Дальнейшее обучение в техникуме уже потеряло смысл, потому что, кроме пребывания в Церкви и дальнейшего служения, уже смысла ничего не имело. Вся жизнь вокруг стала серым пятном, поэтому я просто ушел из дома, техникум бросил, начал готовиться к поступлению в Тобольскую семинарию. Хотя я был старше многих поступающих, я не поступил. Но нас, четверых, оставили в качестве кандидатов. И если до зимы кто-то вылетает, то кандидата берут на его место. До зимы я там жил, потом оказалось, что никого из нас не взяли. И слава Богу.
– Потому что приехали сюда, в Москву?
– Я приехал обратно в Петропавловский собор. И отец Сергий, настоятель собора, был счастлив. Он сказал, что надо готовиться к поступлению на следующий год. Сказал, что открылось Сретенское училище и отец Тихон очень хороший. В тот год нас поступило сразу пятеро из Казахстана.
– Вы ехали с легким сердцем сюда?
– Конечно, потому что хотелось служить, другой жизни не представлял. Когда еще готовился к поступлению в Тобольскую семинарию, то те, с кем я туда поступал, давали мне свои конспекты. До зимы я сидел и упорно их переписывал, всё читал. Когда на следующий год поступал в Сретенку, я уже знал больше, чем остальные. Мне было 24 года, а им – 17–18 лет. Я был уже такой «дед без бороды».
– Какие были первые впечатления от Москвы, от семинарии?
– Конечно, тогда было все немножко по-другому, время стирает детали, но точно помню, что общение было живое. Мы почти всё делали наравне с братией и мало чем отличались, допустим, от послушников, иноков. Мы вместе учились, садились за трапезу, и у нас разве только не было монашеского правила.
– А Вы не хотели стать монахом? Не было такой мысли?
– Были мысли, был опыт внутреннего переживания монашества.
– Монашеская жизнь более тяжелая, чем семейная. Как Вы считаете?
– Можно и в миру спастись. Это выбор человека. А я немного испугался, может быть, и стоило бы остаться, но я бы не остался. Мы же сами определяем нашу жизнь, ту реальность, которая есть. Кто-то из учащихся уезжал домой на лето или зимой, а я в первый и во второй год не ездил домой, оставался здесь. Вполне себе монашеская жизнь.
– Вы не уезжали домой, потому что семья до сих пор не принимала Ваш выбор в пользу православия?
– Постепенно отношения наладились. Отец принял мой выбор, но мама наоборот пришла к исламу. Ислам на моей малой Родине – это часть народной традиции, часть общества. Ты не можешь выбрать иное и не быть исключенным из общества. Я выбрал православие, и я ушел. Я теперь вне этой традиции живу, вне этого общества. Если бы я там остался, я не знаю, сколько бы я выдержал.
– Мамин выбор для Вас горек, ведь Вы человек, который призван проповедовать Христа и Его слово, а самый близкий человек Вас не услышал…
– Я никогда не пытался проповедовать дома, в семье. Я же вижу, как больно было мое обращение в веру. Невозможно было мне там остаться после Крещения. А что бы сделали они? Я могу сказать, что если Господь человека не призовет, то можно сколько угодно ему говорить...
– Насколько Ваша паства восприимчива к тому, что Вы говорите? Насколько люди хотят слушать о Христе, жить по Его заповедям?
– Люди по-разному отзываются на слово Божие. Способных к глубокому проникновению в христианскую жизнь, всегда было очень не много. Каждый свою меру живет. Есть люди, которые приходят и каждый раз на Исповеди читают список грехов, список страстей. Я знаю этого человека, я вижу, что он действительно Церковью живет. Он не лицемерит и каждый раз приходит со списком конкретных поступков, которые в течение недели совершал. Мы все понимаем, что каждый день грешим, и поводом для этого могут быть леность, сребролюбие, превозношение: состояние эгоцентричной любви к себе постоянно присуще человеку. Мы оцениваем мир с поиском выгоды для себя. Когда человек понимает, чтобы работать над собой, нужно отойти в сторону и все время следить за своей душой. А как можно отойти? Человек – на работе, дома – обязанности, хорошо, если есть время в храм прийти. Все время ходить и сосредотачиваться на себе трудно человеку. Мне это трудно, а я живу вне мирского круга забот, семейных дел нет. Жить в молитве и присутствии Божием реально трудно.
– Когда Вы учились в семинарии, наверняка себе как-то представляли, каким будет Ваше священническое служение. Может быть, даже представляли какие-то ситуации, как Вы будете реагировать. Совпала ли реальность с Вашими ожиданиями или все оказалось сложнее?
– Я только мог себе представлять тот образ священника, который видел. Думал, что буду лучше других. Конечно, это не оправдалось. Очень много лет потратил на то, что не нужно, мог достичь большего, но все пролетело в суете. Опыт не очень хороший, но он живой и приводит к смирению, поэтому ожидания, если и были, не всегда совпадали. Но ощущение, что Бог не оставил меня и что еще ожидает от меня служения, есть. Докапываюсь до глубин себя, какой я есть, и в своей немощи я все-таки способен принять Бога.
– А что делать, когда ты смотришь внутрь себя, и картина, которая перед тобой предстает, очень грустная? Как это пережить?
– Всякий человек, который копается в себе, приходит к этой картине. В этом смысл постепенного возрастания перед Богом, смирения. Смирение – это принятие той реальности, которая есть. Не то, что ты думаешь о себе, а то, что ты в себе открываешь. Ты учишься это принимать.
– Но очень близко уныние, когда ты вдруг увидел себя в таком виде.
– Мы же думаем, что должны быть хорошими, а Господь открывает то, какие мы есть. И при этом говорит: «Я тебя люблю». Ты понимаешь, что Господь тебя любит, что Божию любовь заслуживать не надо. Эта фраза, может быть, понятная разумом, но до нее очень долго доходишь сердцем. А многие из нас до нее не доходят и не всегда могут принять в своей жизни. Мы же впадаем в отчаяние, в презрение себя лишь потому, что сами себя не принимаем такими: «Как можно быть таким гадом и с Богом оставаться?» Но Бог-то нас принимает. Ты можешь вообще ничего не делать, но тебя все равно будут любить, хотя ты можешь быть более больным, грешным, чем остальные. Но быть лучше, чтобы заслужить любовь Божию, чтобы избавиться от наказания, не гореть в аду, не страдать, не мучиться своим несовершенством – это всё образы, которые мы цепляем на Бога по привычке земной жизни. Мы же общаемся друг с другом, и этот опыт мы переносим на Бога.
А вот освобождение от человеческого опыта – это тоже как раз такой путь к богопознанию. Мы учимся видеть и переживать Бога, жизнь с Ним, отношения с Ним, какими Он нам предлагает их видеть, а не такими, какими мы пытаемся их выставить, видеть, почувствовать. Представьте себе, что в вашей жизни исчезнет фраза «прости, Господи». Преподобный Антоний Великий пишет, что Бог ни на кого не обижается, и нужно перестать просить прощения у Бога.
– Мне эта фраза кажется странной…
– Но, по сути, так и есть. Обида – это состояние чувственного существа, которое пытается переложить ответственность на другого. Обида – это же состояние выбора.
– Священники говорят, что служение Божественной литургии – это высший смысл жизни, это то, что позволяет радоваться этой жизни. Для Вас так же?
– Литургия – это момент, когда ты понимаешь, что существует реальность, связанная с Богом напрямую. Это предстояние у престола, предстояние Богу, несение Жертвы, максимум приближения или откровения. Конечно, без Литургии достаточно быстро можно деградировать.
Когда я был в конфликте с родителями, я особенно остро переживал состояние, когда я есть и есть Бог, и между мной и Им ничего не остается. Это ощущение того, что между мной и Богом никто не может стоять. Не в том плане, что можно быть вне Церкви, нет, именно пребывая в Церкви, понимаю, что между мной и Богом, кроме меня самого, никто встать не может. И я понимаю, что больше Бога меня никто не может любить. Нельзя сделать любовь Божию ко мне более совершенной.
И я понимаю, что больше Бога меня никто не может любить
Я обращаюсь к помощи святых, мы все – единое целое, они старшие братья и заступники. Есть я и Бог, Который умер за людей. Если Он захочет, то между мной и Ним никто не будет стоять. Но Он устраивает этот мир так, чтобы мы все жили в связи, единым целым. Мы в этой связке и живем. По жизни у меня такое опытное переживание, что Бог меня любит просто так. Это иногда очень трудно понять.
– Как священнику не затмить собой Бога? Как не встать между человеком и Богом.
– Мне кажется, священник должен это осознавать. Если он осознает это, он будет учиться отходить в сторону. Он будет учиться осознавать, что нужно воспитывать человека, помогая ему вырасти, но он не будет на себя брать ответственность за решения, не будет говорить: «Делай так, так и так». Он будет помогать человеку размышлять вместе с ним, обсуждать варианты, учить человека делать выбор самостоятельно, принимать ответственность и благословлять то, что он решает. Я вот, допустим, написал письмо отцу Иоанну (Крестьянкину). Ответ у меня сохранился. Я спросил, куда мне идти: жениться или в монашество. Он написал, что мне нужно самому выбирать. Я, по сути, через него к Богу обратился, а отец Иоанн сказал, что и там можно, и там, и так, и так. За мои решения батюшка брать ответственность не стал.
Священник Сергий Сафаров
Беседовала Наталья Рязанцева