Московская Сретенская  Духовная Академия

27.01.2024 827

Прислушаемся к тому, что святые говорили о богословии.

Доброта небесного Слова не может быть ясно передана в учении, если, по долговременном изведании учений истины, не возможем собственным опытом постигнуть благость Господню.

Святитель Григорий Нисский:

Кто истинно, и как должно, взирает на богословие, тот, без сомнения, покажет жизнь согласную с верою. А сие не иначе возможно, как но низложении плотского восстания упражнениями в добродетели. 

*

Говоря о Боге, не о том должно стараться, чтобы придумать благозвучный и приятный для слуха подбор слов, а нужно отыскивать благочестивую мысль, которая бы хранила соответствующее понятие о Боге.

Как нежно любящие отцы, слушая своих детей, лепечущих и запинающихся в словах, не обращают внимания на недостатки речи, но радуются природному влечению, и лепет детей для них приятнее всякого риторического красноречия и философской высокопарности, – так и Богу угодны в нас не уста, лепечущие о богословии, но желание и расположение, – когда мы проповедуем с верою и воспеваем с любовью. 

*

Человеческим языком нельзя говорить о Боге с полной точностью, что бы мы ни сказали о Нем, все будет детским лепетом. Но, хотя мы и лепечем, Бог вручил нам проповедь мира. 

*

То, что на языке людей является весьма высоким, оказывается жалким, не служащим к славе Божией.

*

Говорить о Боге – великое дело, но гораздо больше – очищать себя для Бога, потому что «в лукавую душу не войдет премудрость» (Прем. 1: 4).

*

Хочешь ли со временем стать богословом и достойным Божества? Соблюдай заповеди и не выступай из повелений. Ибо дела, как ступени, ведут к созерцанию.

*

Благочестие поставляйте не в том, чтобы часто говорить о Боге, но в том, чтобы больше молчать; ибо язык, не управляемый разумом, – претыкание для людей.

*

Порядок богословия, который и нам лучше соблюдать, – не все вдруг высказывая, и не все до конца скрывая, ибо первое неосторожно, а последнее безбожно, и одним можно поразить чужих, а другим – отчуждить своих.

Преподобный Исидор Пелусиот:

Оскверненному не надлежит отверзать уст, не говорю о догматах, но даже и о чем-либо ином, пока не очистит себя искренним покаянием.

*

О Божией сущности и о Божием величестве уму рассуждать надлежит боголепно и возвышенно, лучше же сказать – сверхъестественно; и неисследимое, неудобовыразимое, лучше же сказать – неизразимое, если потребует нужда, выражать языком для слушающих благочестиво, с пользою и по мере возможности, утверждаясь в делах Промысла, и удостоверяясь в том, что Бог есть, а не в том, что Он такое, потому что первое постижимо и уловимо, а второе непостижимо и неисследимо.

*

Кто намеревается вести слово о Боге, тому надлежит просиять общежительными добродетелями; а любителю порока непозволительно даже и язык подвигнуть о Божиих оправданиях и о Боге, потому что оскорбительно для Божественных законов, когда произносятся языком оскверненным.

Преподобный Иоанн Лествичник:

Когда соединение с Богом еще не совершилось, тогда и беседовать о Боге трудно.

Преподобный Симеон Новый Богослов:

Как возможно, чтобы право и чисто умствовал тот ум, который омрачен оскверненною совестью? Только тот, кто разрешился от дел диавольских и всегда содержит в памяти Бога, может верно возвещать тайны Божии, как невяжемый более делами диавола. 

*

Удивляюсь я тем немалочисленным людям, которые прежде рождения от Бога и прежде вступления в чадство Ему не трепещут богословствовать и беседовать о Боге. Когда слышу, как многие, не понимая божеских вещей, философствуют о них и, будучи исполнены грехов, богословствуют о Боге и о всем Его касающемся без благодати Святаго Духа, дающего смысл и разум; трепещет, ужасается и некоторым образом из себя выходит дух мой, помышляя, что, тогда как Божество для всех непостижимо, мы, не знающие ни самих себя, ни того, что пред очами нашими, с дерзостью и бесстрашием Божиим приступаем философствовать о том, что непостижимо для нас, особенно будучи пусты от благодати Святаго Духа, просвещающего и научающего всему. Грешим мы даже тем самым, что допускаем при таком положении своем желание говорить что-либо о Боге.

*

Верно богословствовать может только тот, кто исполняет заповеди.

О Боге говори со всем расположением, особенно о Его любви и благости; однакож со страхом, помышляя, как бы не погрешить и в этом, сказав что о Божественном небоголепно и смутив простые сердца слышащих. Поэтому люби паче внимать беседам о сем других, слагая словеса их во внутреннейшие хранилища сердца своего.

Ты спрашиваешь меня о собеседовании, о Боге, о Его Вездесущии, судьбах Его и прочем, при оном чувствуешь ты утешение, и позволительно ли оное чувство? Все то, что приводит нас к любви Божией и смирению, позволительно; но надобно знать нам свою меру и не увлекаться в высоту, а паче при страстном нашем устроении. Думаю, помнишь ты, как один брат говорил старцу, что он зрит всегда Бога, а он ему отвечал: «Блажен, кто зрит грехи свои». И к Пимену Великому пришедши брат, когда вопрошал его о великих, божественных вещах или материях, то он молчал и ничего не отвечал, а когда тот, быв вразумлен, стал вопрошать о немощах и страстях, то и он отверз уста свои и благодать Божия излилась; впрочем, нельзя совершенно отречь сего собеседования, но не увлекаться утешениями. Мы ведь и читаем и поем, а все поучаемся о Боге, о Его Промысле и о заповедях. Везде потреба смирения!

Наука, особенно богословская, по моему убеждению, должна быть ancilla Ecclesiae, но такое положение вовсе не унизительно для науки; служить Церкви ни для кого не унизительно. Ancilla Ecclesiae – это настоящее место науки, которое она только и может занимать для человека, сознательно исповедающего свою искреннюю веру в Церковь… Верует человек во Христа – наука для него и в его руках также служит Христу. Говоря, что наука должна быть ancilla Ecclesiae, мы тем самым утверждаем лишь то, что есть: наука всегда есть ancilla или Христа и Его Святой Церкви, или антихриста, ведущего постоянную брань с ненавистной ему Церковью. А потому вопрос только в том, веруем ли мы в Церковь? Если веруем, то да не стыдимся исповедовать эту свою веру ясно и открыто и да не стыдимся в стенах высшего церковного училища нести церковное послушание в послушании Церкви.

*

Думается мне, что со многими и из вас случалось: узнают в вас студента Духовной академии и тотчас причисляют к «отжившему племени», которое пред натиском нового времени устоять не может и не должно. И я не знаю более печального и тягостного зрелища, чем видеть студента Духовной академии, извиняющегося и оправдывающегося в том, что он – студент именно Духовной академии, оправдывающегося нередко самыми унизительными доводами, вроде того, что у нас, мол, не непременно нужно быть духовным, даже наоборот, что и науками-то у нас можно заниматься светскими. Нет, господа, нам, наблюдая современное отношение к Церкви, следует и необходимо отвечать лишь умножением любви и бескорыстной преданности Церкви, отвечать именно сознательным принятием на себя церковного служения, церковного послушания. Это наше настоящее призвание. Его нечего стыдиться; оно высоко, идеально и несравненно; оно – свято… Значение наше свято. В этом не может быть сомнения. А люди с искренней верой в святость своего дела Церкви теперь особенно нужны.

*

Церковь распростерлась по всему миру. А много ли имеет она высших церковных училищ? Если поразмыслить над этим вопросом, то невольно придешь к мысли, что каждая Академия Церкви очень нужна, что и студент Академии не безразличен. Нужны люди, сознательно живущие жизнью Церкви, сознательно и убежденно взявшие на себя церковное послушание, церковное служение. Нужны вдохновенные пророки, а не исполнительные чиновники! А ведь все эти «нужны» направлены к нам, к нашему поколению. Думаю я, что человек нашего академического поколения может быть в совести своей тогда только спокоен, когда на церковный запрос: «Кого пошлю?» – ответит: «Вот я; пошли меня!» Ответит твердо и решительно, памятуя неложное обетование Спасителя: «Кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее» (Мк. 8: 35).

Подготовила Александра Калиновская