Размышления сщмч. Илариона (Троицкого) о русском монашестве и образовании в духовных школах.

Московская Сретенская  Духовная Академия

Вход в ЭИОС
Сведения об образовательной организации
версия для слабовидящих

ГлавнаяНовости Размышления сщмч. Илариона (Троицкого) о...

Размышления сщмч. Илариона (Троицкого) о русском монашестве и образовании в духовных школах.

Иерей Петр Каминский 7408



В заключительной статье этого цикла речь пойдет о том, как существовало несколько христианских идеалов, об отношении к монашествующим и о богословских взглядах в духовных школах. Из творений владыки Илариона мы узнаем распорядок монашеской жизни, влияние католичества на русское образование и о правильном понимании науки и истинном ее назначении.

Содержание:
  • Русское монашество и отношение к нему
  • Русское богословие и духовные школы


    • Русское монашество и отношение к нему

    Особенным показателем для владыки становится разделение в сознании русского общества религиозно-нравственных требований, предъявляемых к монашествующим и мирянам. Суть такого подхода, по мнению владыки Илариона, заключается «в том, что слишком превозносят монашество, но не искренно, а лишь с той лукавой целью, чтобы потом больше, чем следует, всячески бранить»[1].

    Сщмч. Иларион (Троицкий) в семинарии
    Действительно, «наше общество готово поэтому всю церковную жизнь предоставить только одним монахам и священникам; для себя же жизнь по уставам церковным считает вовсе не обязательной. Заветы Христовы, жизнь христианская, по мнению нашего общества, обязательны и нужны одним монахам да, пожалуй, иногда, священникам, а мирянам все можно, все хорошо и похвально. Богослужение должны посещать монахи, а миряне могут для себя заменить его ночными и всенощными бдениями в увеселительных заведениях. Братолюбие тоже не для мирян — для них достаточно вежливости. Общество предпочитает идти на торжище скучного мира, мечется там в потемках от одного блуждающего огонька к другому, гибнет духовным гладом, питается от рожец, приличных лишь свиньям, и не хочет избыточествовать хлебы в дому небесного Отца, который есть святая Церковь православная. А если и говорят некоторые об участии в жизни церковной, то под этой жизнью разумеют не созидание тела Христова в общем братолюбии и духовных подвигах; нет, под жизнью Христовой Церкви разумеют ведение хозяйства, заведывание столами торжников (Мф. 21:12) да борьбу за какие-то права. И на месте святе хотят поставить свой бездушный мирской кумир!»[2]

    Реальная опасность такого подхода — это принижение высоты христианского идеала для мирян, обмирщение Православия и проявление враждебного отношения к монашествующим: «Предрассудок против монахов, монашества лукав и еще с одной стороны, а именно: думают, что христианский идеал во всей его высоте обязателен и нужен только монахам, а мирянам... ну а мирянам нужно что-нибудь более сходное, более легкое»[3]. В результате, высокая планка христианского совершенства, достигаемого в ходе подвигов человеческой жизни, для лиц, не облеченных в монашеские одежды, принижается. «У нас стало два христианства, — пишет священномученик Иларион, — два христианских идеала: один для монахов, другой для мирян. Такое разделение Христова идеала я считаю нелепым принципиально и крайне вредным практически»[4].

    Особенное искажение сути монашества наблюдалось среди русской интеллигенции.

    В связи с этим отмечает владыка распространенное в его время предвзятое отношение к инокам. «Разные поношения монашества теперь так часто начинаются словами: “Монахи, отрекшиеся от мира” и т.д. Осуждая всячески монахов и стараясь обелить себя, миряне теперь так часто говорят: “Но мы от мира не отрекались!” Совершенная бессмыслица с православной точки зрения. Не отрекались от мира — значит, нет различия между добром и злом, пороком и добродетелью, не нужна никакая борьба со страстями»[5]. Подобные случаи совсем не единичны: «Бранить монахов и изображать их какими-то чудовищами в человеческом виде — столь обычное и излюбленное занятие мирян»[6]; «С некоторого времени повелась у нас дурная манера изображать монахов какими-то нравственными чудовищами, которые должны быть виноваты, «без вины виноваты»[7].
     

    Русское общество начала ХХ века, несмотря на свою внешнюю ортодоксальность, оказывается крайне враждебным по отношению к инокам: «Со всех сторон вокруг монаха строгие судьи и беспощадные прокуроры. Вечно миряне "соблазняются" поведением монахов, хотя миряне в тысячу раз более соблазнительно ведут себя... Монах засмеялся — уже соблазнились. Монах пошел по улице, поехал по железной дороге, сел в трамвай — и на него смотрят как на чудовище какое»[8].

    Особенное искажение сути монашества наблюдалось в ту пору среди русской интеллигенции: «Кто больше всего кричит о недостатках монастырей, тот обычно с монастырями меньше всего знаком. Ведь наши интеллигенты весьма склонны все монастыри представлять в том лживом образе, какой создал своим воображением Максим Горький в "Исповеди"»[9]. За этими антимонашескими выступлениями стоит апология греха и вседозволенности: «А если вы будете говорить об обязанностях всякого, принадлежащего к Св. Церкви, вам с негодованием ответят: "Да разве мы монахи? По-вашему, христианство только в монашестве? Нужно только Богу молиться? От жизни с ее радостями нужно отказаться? У вас слишком узкое понятие о христианстве. Христианство — религия свободы"... и прочие безумные глаголы»[10].

    Вообще оценка религиозно-нравственного состояния насельников монастырей занимает достаточно важное место в трудах священномученика Илариона (Троицкого). Он сам был поклонником монашества и стремился к пропаганде иноческого образа жизни. Так, например, он писал: «Нас обвиняют иногда за то, что мы стремимся к пропаганде монашества. А хотя бы и так, что же в том дурного-то? Ведь не на грех соблазняем, а к "воистину доброму и блаженному делу" приглашаем. Мы знаем по опыту, что монашество приносит душевный мир и радость»[11].

    Самой большой проблемой русского богословия архиепископ Иларион считал гегемонию западной схоластики в умах православных русских богословов.

    В его трудах находит отражение высокое религиозно-нравственное состояние современных ему авторов. «С монахами я знаюсь давно и смело, и твердо заявляю, что такой любвеобильности, сострадания, сердечности, какие наблюдал я у монахов, у мирян я не встречал»[12]. Действительно, вторая половина XIX-начало ХХ веков стали периодом расцвета русского иночества. Святители Филарет Московский и Игнатий Брянчанинов, оптинские старцы и подвижники Зосимовой пустыни были славой отечественного монашества. С последними учениками старческой школы, принесенной преподобным Паисием Величковским на русскую почву, владыке Илариону удалось пообщаться лично. Знаменательно, что наследник последней школы старчества — преподобный Алексий Зосимовский — вытягивал имя будущего патриарха Московского на Поместном соборе 1917-1918 гг. А восстановление самого патриаршества — великая заслуга священномученика Илариона, избранный же патриарх Тихон по достоинству оценил владыку, приблизив его к себе в условиях сложных церковных перипетий 1920-х годов.

    Изображает владыка Иларион и размеренный порядок жизни большинства известных ему обителей: «Встают от сна в половине третьего, а в три часа уже во храме. Читают утренние молитвы, полунощницу и слушают утреню. Утреннее богослужение продолжается часа три. В восьмом часу снова в храм на литургию, которая окончится часов в десять. После литургии займутся трудом — "послушанием". До окончания литургии пищи не принимают. В полдень трапеза, за которой читается житие дневного святого. Трапеза проходит чинно, в молчании. Перед трапезой и после поются молитвы. Каждое блюдо подается с молитвой же. По окончании трапезы отдых часа на полтора. Ведь встали-то уже давно! А после отдыха кто трудится, кто читает что-нибудь духовное, назидательное. В 5 часов вечерняя служба, которая заканчивается часам к 8 уже в трапезной, где читаются и вечерние молитвы со многими земными поклонами. А в девять уж спать пора, потому что завтра опять в половине третьего разбудят. Да перед сном еще правило свое исполнят, со многими опять земными поклонами. Так изо дня в день. В посты трапеза совсем скудная, а служба церковная в сутки иногда занимает 11-12 часов. Порядок дня не выдуман мной, а списан с натуры. В большинстве монастырей так именно проходит день»[13].

    Вместе же с таким промонашеским настроением встречаются порой у владыки Илариона и строгие суждения о современных ему иноках. Да, ему была присуща любовь к идеалам монашества. Вот почему аномалии в среде монашествующих вызывают у него строгие суждения.

    Так осуждает владыка Иларион превозношение монахов, оправдывающих свои грехи принадлежность к лику иноков. «Принятие монашества не ставит человека сразу в нравственном значении выше всех мирян. “Последний монах лучше самого хорошего мирянина!” — приходилось мне это от монахов слышать, но я такое изречение считаю неправильным»[14]. Владыка указывает еще одну негативную тенденцию в среде иноков — осуждение брачного состояния: «Церковь неповинна в тех похулениях брака, которые допускают отдельные монахи»[15].


    Русское богословие и духовные школы

    Отдельной позицией стоит оценка состояния богословия в русских духовных школах. Самой большой проблемой русского богословия архиепископ Иларион считал гегемонию западной схоластики в умах православных русских богословов: «Схоластическое богословие утвердилось во всех духовных школах, которые получили начало в 18-м веке. Все будущие пастыри русского народа, все будущие богословы заговорили на латинском языке. Здесь нужно видеть начало отчуждения духовенства от народа. Латинский язык и латинское богословие господствовали в духовной школе и в 19-м веке»[16].

    «Латинское влияние затронуло у нас решение самых живых богословских вопросов, затронуло самую душу богословия. Полемика с латинством, касаясь указанных догматических разностей, имела в виду далеко не самое важное и существенное. Православные полемисты издревле в своей полемике с латинством оцеживали комаров и без внимания оставляли верблюдов. Католических ересей насчитывали целые десятки, но не указывали основного пагубного заблуждения латинства»[17], — пишет священномученик Иларион. Суть же принципиального заблуждения, вторит он «православному учению о спасении» патриарха Сергия (Страгородского), состоит в искажении понятий о спасении.

    Протоиерей Валентин Асмус считает, что увлечение борьбой со схоластикой исказило богословие архиепископа Илариона: «Антилатинская и антипротестантская полемика — большая и серьезная тема православного богословия. Но не дай нам Бог увлечься этой полемикой как самоцелью, в духе дешевого триумфализма, что привело и приводит к таким тяжелейшим догматическим погрешностям, какие допустили Патр. Кирилл Лукарис и А. Иларион Троицкий»[18]. Возможно это и так, но тем не менее, видя определенный идеализм владыки Илариона в отношении духовного здоровья Древней антилатинской Руси, нельзя не согласиться с определенными его доводами в отношении того, что современное ему состояние духовного образования, духовного знания является печальным.

    Активная борьба против юридической теории искупления, предпринятая архиепископом Иларионом, свидетельствует нам о юридизме как основном взгляде на сотериологию, распространенном в русском обществе.

    «Спросите вы людей, прошедших среднюю духовную школу, как они богословствуют о спасении! Спросите наших сельских неученых батюшек! Вы прежде всего узнаете, что они вообще очень мало богословствуют, но все же вы заметите без особого труда, что о спасении они мыслят по Макарию, а не по Афанасию Великому или Григорию Богослову. Школа положила на веки свою схоластическую печать...»[19]Здесь неуместно обсуждать отличие или схожесть взглядов митрополита Макария (Булгакова) и святителей Никейской эпохи на спасение, данное замечание имеет лишь конкретную функцию аргументации. Как бы то ни было, факт остается фактом — в массе своей духовенство не имеет точных представлений ни о сути конфессиональных подходов к вопросам спасения, ни о их разнице, ни о существенных взглядах ортодоксии, ни о содержании учения восточных отцов.

    Да, несомненно, «в богослужении мы слышим чистый и неиспорченный отголосок богословия святоотеческого, древне-церковного»[20], но не всегда этот голос достигает пастырей и богословов русского общества: «Классная кафедра духовной школы и церковный амвон и клирос в одно и то же время говорят на разных богословских языках!»[21]

    Причиной такого невежества служит леность и индифферентность воспитанников духовных учебных заведений, которым по долгу предстоящей службы надлежало бы погрузиться умом в Слово Божие и в атмосферу патристической традиции. Однако, как пишет владыка Иларион, «десятый год наблюдая академическую жизнь, я невольно с грустью и печалью, иногда и с негодованием, замечал, что студенты Академий слишком мало занимаются богословием и еще меньше богословием интересуются. Получается крайне ненормальное явление: студент духовной Академии, оканчивая курс, имеет некоторые взгляды философские, исторические, даже политические, но не имеет определенных взглядов богословских. Чисто богословские вопросы его не волнуют; он будто даже и не понимает, как это богословский вопрос может задевать за самую сердцевину души, ломать и переворачивать всю жизнь человека, заставлять его ввергаться в огонь и в воду»[22]. Полную аналогию со светской системой можно провести, опираясь на слова журналиста А. С. Суворина: «Русские люди высшего образования обыкновенно ничего не читают, поступив на службу, и по прошествии некоторого времени, ибо сами считают себя образованными, и другие считают его таким, а у него остались смутные понятия»[23].

    Да и вообще духовенство не является активным учителем жизни, в отличие от интеллигенции. Надо сказать, что это позиция подтверждается мнениями многих других авторитетных современников владыки Илариона. Духовенство больше совершает треб, чем учит народ в церкви, это отметил еще Победоносцев[24]. Генерал А. А. Киреев, видный религиозный мыслитель, писал: «Русский народ несомненно религиозен, но когда он видит, что Церковь дает ему камень вместо хлеба... читает непонятные простонародью молитвы, когда ему рассказывает про фантастические чудеса, все это торжественно рухнет перед первой умелой проверкой, перед первой иронией»[25]. Очень горький вывод делает в своих лекциях по этому поводу архиепископ Феодор (Поздеевский), ярко рисуя картину русской церковной жизни: «Поражен пастырь: поражен духовно, поражена его внутренняя сила, его внутренние интересы, духовное разумение своего дела и самой идеи служения Церкви, а посему рассеялись от него и овцы его. Симптомы угрожающие — оскудение духовной силы пастырства и успех и сила сектантства. Бегут от пастырского служения на пути более приятные. Духовно-востязуемая идея пастырства заслоняется плотяной идеей служения мирской общественности. Религия со степени небесности и спасительности сводится в плоскость государственности и чиновничества»[26].

    Наука не может претендовать на абсолютное господство в мире, так как ей не подвластна сфера отношений Бога и человека.

    Активная борьба против юридической теории искупления, предпринятая архиепископом Иларионом, свидетельствует нам о юридизме как основном взгляде на сотериологию, распространенном в русском обществе. И хотя апостол Павел оперирует в своих посланиях юридическими терминами, и пусть Церковь знает и другие неюридические образы спасения, выдвигаемая для воспитания и образования христиан, теория юридизма преподавалась в жуткой форме, не только исказившей образы искупления, но и низводящей спасения на примитивный уровень: «Недавно мне попался в руки учебная книжка — пособие по Закону Божию для гимназии. Когда прочитал я рассуждение о четвертом члене Символа веры... мне стало жутко и даже страшно. Юридическая теория спасения, разработанная нашими догматистами XIX века, там представлена в особенно грубой форме. А ведь уроки детства могут повлиять на религиозные представления и на окончательное устроение духовной жизни. Светская высшая школа не даст ничего. А юридическая схема может быть очень вредной для духовной жизни»[27].

    Находится в трудах владыки Илариона и оценка современного ему богословского состояния Католической Церкви и, ввиду ее юридических взглядов, оценка достаточно резкая.

    Так, в своем письме «Единство идеала Христова», владыка, рассуждая о существовании в латинской концепции общеобязательных заповедей и частных советов в учении Христа, говорит: «Кто исполнил совет, тот сделал уже нечто сверхдолжное, у него есть “сверхдолжные заслуги”, ему не нужные. Эти заслуги поступают в церковную сокровищницу, а папа из этой “сокровищницы церковной” раздает “заслуги про запас” тем, у кого своих-то заслуг маловато. Отсюда индульгенции и вообще весь финансовый механизм Ватикана. “Выдаются чеки на добрые дела и переводы со святых на грешников”. Разделение Христова учения на заповеди и советы есть неразрывное звено в этой именно еретической системе католицизма»[28].

    Конечно, существует определенная трудность в изложении комплексного взгляда на спасение. Владыка Иларион сам это признает: «В таких вопросах, как вопрос о спасении, каждый имеет свои взгляды и всегда обнаруживает свою индивидуальность. Написать богословский трактат, удовлетворяющий других, несравненно труднее, нежели составить научно-богословское исследование»[29]. Вот почему в среде богословов и ученых всегда будут иметь место прения, в частности о сотериологии, что, в свою очередь, и будет определять некоторую конфликтность в среде духовного образования и научного богословствования.

    Также, пожалуй, для полноты картины уместно будет привести оценку богословских воззрений владыки Илариона протоиереем Петром Гнедичем: «Метод и даже содержание богословия архиепископа Илариона можно обозначить одним словом — церковность... Соответствующее различие легко указать и в отношении к Священному Писанию, к «сердцу церковной жизни» — богослужению, к творениям святых отцов, и в понимании искупления. Здесь психологии настроений противостоит онтологизм церковного понимания догмата. Несомненным достоинством изложения архиепископа Илариона остается ясное понимание единства искупительного подвига Спасителя и онтологических следствий воплощения, соединившего «расстоящаяся естества» и явившегося источником спасения человеческого рода»[30].

    Важна и оценка владыки Илариона места науки для богослова в современном мире: «в наше время очень много наук, которые наполняют людей множеством знаний, но о всех этих знаниях всегда можно спросить: нужны ли они для спасения души и для жизни вечной? А если не нужны, то какая в них польза? Правда, эти знания дают много житейских удобств: без них мы и прожить теперь не можем. Нам нужны железные дороги, пароходы, телеграфы и телефоны, электрический свет и многое другое. Все это так. Говорить против всего этого — значит быть смешным». Но наука не может претендовать на абсолютное господство в мире, так как ей не подвластна сфера отношений Бога и человека. Более того, наука — это инструментарий, применение которого нуждается в обязательном нравственном законе: «Между знанием и добродетелью лежит великая бездна греха. Мудрость в объединении знания и добродетели, а путь к этому один — преодоление бездны, преодоление греха. Путь мудрости — путь подвига, и этот подвиг двоякий: борьба с невежеством и борьба с грехом»[31].

    Без нравственной этики наука не обладает полнотой знания. Владыка Иларион пишет: «Вся беда нашего времени в том, что гордая полунаука, — настоящая наука всегда смиренна, — берется не за свое дело, хочет учить людей жить. Ведь из истин естественнонаучных, математических и технических ровно ничего нельзя получить для решения вопросов спасения и погибели. Есть Бог или Его нет, будет ли жизнь вечная или нет — ответа на эти вопросы не найдешь, если будешь изучать звезды, деревья и травы, камни и металлы. Не найдешь их, если будешь изучать и судьбы народов, их войны, торговлю, общественную жизнь. Когда же наука начинает все же обсуждать подобные вопросы, то, взирая только долу, она легко и скоро начинает служить антихристу. Она, как древний человекоубийца, коварно внушает людям: отверзутся очи ваши, и будете, как боги, знающие доброе и лукавое (Быт. 3:5)»[32].

    Вот почему в противовес секулярному миру христианское общество должно, по мнению владыки Илариона, развивать богословскую научную деятельность: «Но кто может о нашей науке сказать, что она по существу своему не нужна для спасения души и жизни вечной? Изучать Св. Писание, духоносные творения св. отцов, узнавать жизнь и подвиги угодников Божиих, исследовать дивные судьбы Христовой Церкви — неужели можно сравнивать все это с постройкой фабричных труб, с изучением писаний греховных, со всем вообще строительством современной башни Вавилонской? Конечно, нет! И в наше время, когда так умножается земная мудрость, особенно велика нужда в мудрости небесной, божественной»[33]. Хотя само это начинание не является популярным в среде молодежи: «Спросите вы талантливого юношу-семинариста, почему он какой-нибудь политехнический институт предпочел Духовной академии. Он скажет, что в Академии все скучно, схоластично, безжизненно, потому что здесь нет настоящей науки. Неужели высчитывать коэффициент трения при смазке усиленной и обыкновенной, изучать головоломный курс о сопротивлении материалов, вести практические занятия по выгнутии балок, неужели все это более жизненно, более интересно и более научно, чем изучать Слово Божие, где на каждой странице затрагиваются и решаются самые больные вопросы души человеческой? Да неужели студент Духовной академии с большим количеством проклятий зубрит к экзамену свои предметы, нежели юрист римское право, техник это свое сопротивление материалов и прочие будто бы столь интересные предметы?»[34]

    Само богословие является вещью весьма ответственной, требующей от человека подвига самоотречения. Богословие — это реальная жизнь христианина в Боге. Владыка Иларион о богословии говорит: «Богословие же без благочестия, это — одно из чахлых и бледных порождений нашего идолопоклоннического века, не желающего покланяться единому Богу. Такого богословия не знали и не знают духоносные богословы. Св. Исаак Сирианин уподобляет такое богословие речам блудницы о целомудрии и считает его столь же мало полезным, как если бы кто вздумал поджигать сырые дрова»[35].

    Богословие — это реальная жизнь христианина в Боге.

    Поэтому занятия богословием, получение богословского образования требуют от человека особого усердия, и желательно их проводить в особой атмосфере. Духовные школы эпохи священномученика Илариона, по его мнению, вполне удовлетворяют этим требованиям: «К счастью нашему, мы имеем здесь все лучшие пособия для занятий именно таким богословием. Здесь у нас русская православная святыня, где, как чистый пламень свечи, целые столетия горят верующие души огнем священного вдохновения и согреваются теплотой сердечного умиления. Посмотрите со вне и на нашу дорогую Академию! Много можно поучительного найти здесь для души, преданной любомудрию. Обращали ли вы внимание на то, что в средине всех зданий Божий храм стоит? И не напоминают ли все эти здания тех строений близ Иерусалимского храма, где воспитывалась небесная Покровительница нашего храма, простирающая свой честный омофор и на всю Академию? А все сие не проповедует ли той непреложной истины, что подлинное христианское православное богословие должно стоять в самой тесной и неразрывной связи с церковной жизнью?»[36]

    Хотя эта оценка и является весьма похвальной, владыка Иларион не закрывает глаза на явные недостатки в системе духовного образования, которой, по его мнению, не хватает подлинной живой церковности. Уместно будет привести пространную цитату из статьи архиепископа Илариона «Духовная школа должна быть церковной!»: «Это в наших-то "духовных" семинариях не нужно усиливать церковность! Получил я недавно письмо от преподавателя гомилетики и литургики в одной из семинарий, и больно мне стало, когда увидел я, что мы имеем под вывеской "духовная семинария". Вот это письмо: "Трудно в семинарии преподавать богословские предметы, да еще такие, как мои. Учить проповедничеству лиц, одетых в синие брюки со штрипками по меньшей мере странная вещь. Просто смешным кажется посылать их на кафедру произносить поучение православному народу!.. А как у нас служат? Меня, при всей моей хладности, всего переворачивает... Читают — ничего не слышно, что попало. Поют безобразно. Устава никакого нет. Как же их учить при таком положении дела уставу? Я одно говорю, а в церкви совершенно другое — валяй как попало. Инспектор только о том и думает, как бы поскорее служба кончилась, и недоволен бывает, если кто зачитает раздельно. Думал я сам взяться за это дело, но смелости не хватает. Это значит восстановлять против себя ректора, инспектора и всю бурсу. Последняя уже и так начинает быть недовольной моим направлением. Единственная надежда на реформу»[37].

    И действительно, бедой современных владыке духовных семинарий является негативное отношение к делу пастырского служения. Большинство школ мыслится как способ получения общего образования, а не место духовного роста и приготовления к церковному служению. Архиепископ Иларион замечает: «Школа у нас — духовная, то есть для детей духовенства. Все элементы церковности в духовной школе беспощадно осуждены в ходячих либеральных шаблонах. Выкиньте из семинарского или академического курса любой богословский предмет — [это] будет встречено одобрительно, но избави вас Бог покуситься на что-нибудь светское! Открыт семинаристам доступ в университеты... Ах, Боже мой, какая радость, какое счастье! Не то печально, что этот доступ открыт, а печально и горько, что в этом открытии назрела острая нужда»[38].

    Владыка Иларион весьма высоко оценивает место богословия в современном ему обществе, что, в общем-то, и неудивительно: «Со всех сторон и в наши дни идут бесчисленные запросы на ту именно мудрость, которой посвящена наша Академия. На поприще земной мудрости избыток работников, но их мало, их очень мало на благодатной ниве богословской науки. А потому служение богословской науке и обогащение себя ее вечными и нетленными сокровищами — вот наше призвание в настоящем! Вот чему единому должны мы служить, чему покланяться; не преклоняя в то же время колен пред Ваалом знания чуждого и малоспасительного!»[39].

    В заключение следует отметить, что русское общество того времени, несмотря на общую традиционность и принадлежность к Православию, утратило главный критерий принадлежности к Христовой вере, который владыка Иларион определяет как церковность. Особенно, по замечанию владыки, этим страшным процессам подвержена высшая часть русского общества — интеллигенция. И возрождение его возможно только в явлении истинной, подлинной церковности, при этом владыка Иларион уверен, что выполнить это может и обязана только церковная молодежь через освобождение от западного плена.

    иерей Петр Каминский

    Ключевые слова: богословие, русское общество, духовные школы, монашество, семинаристы, образование, церковность, реформа


    [1] Иларион (Троицкий), священномученик. Единство идеала Христова / Творения: в 3 т. — Т. 3. — М., 2004. — С. 357.

    [2] Иларион (Троицкий), священномученик. Да не будут тебе бози иные! / Творения: в 3 т. — Т. 3. — М., 2004. — С. 150.

    [3] Иларион (Троицкий), священномученик. Единство идеала Христова / Творения: в 3 т. — Т. 3. — М., 2004. — С. 357.

    [4] Там же. С. 358.

    [5] Там же. С. 366.

    [6] Там же. С. 374.

    [7]Иларион (Троицкий), священномученик. У Троицы в Академии // URL: http://www.pravoslavie.ru/sm/33328.htm(дата обращения: 01.03.2012).

    [8] Иларион (Троицкий), священномученик. Единство идеала Христова / Творения: в 3 т. — Т. 3. — М., 2004. — С. 374.

    [9] Там же. С. 379.

    [10] Иларион (Троицкий), священномученик. Да не будут тебе бози иные! / Творения: в 3 т. — Т. 3. — М., 2004. —  С. 151.

    [11] Иларион (Троицкий), священномученик. Единство идеала Христова / Творения: в 3 т. — Т. 3. — М., 2004. — С. 387.

    [12] Там же. С. 374.

    [13] Иларион (Троицкий), священномученик. Единство идеала Христова / Творения: в 3 т. — Т. 3. — М., 2004. — С. 379-380.

    [14] Там же. С. 372.

    [15] Там же.

    [16] Иларион (Троицкий), священномученик. Богословие и свобода Церкви / Творения: в 3 т. — Т. 2. — М., 2004. — С.256.

    [17] Там же. С. 257.

    [18] Асмус В., прот. Архиепископ Иларион (Троицкий) и православное богословие. Богословский сборник. Вып.7. — М., 2001. — С. 81.

    [19] Иларион (Троицкий), священномученик. Богословие и свобода Церкви / Творения: в 3 т. — Т. 2. — М., 2004. —С. 260.

    [20] Там же. С. 261.

    [21] Там же. С. 262.

    [22] Иларион (Троицкий), священномученик. Богословие и свобода Церкви / Творения: в 3 т. — Т. 2. — М., 2004. — С. 262.

    [23] Суворин А. С. Дневник. — М., 2000. — С. 485.

    [24] Победоносцев К. П. Московский сборник // Победоносцев. Pro et contra. Сост. С.Л.Фирсов. — СПб, 1996. — С. 168.

    [25] Цит. по: Фирсов С. Время в судьбе. — СПб, 1998. — С. 17.

    [26] Феодор (Поздеевский), архиеп. Смысл христианского подвига. — Свято-Троицкая Сергиева лавра, 1995. — С. 60.

    27 Иларион (Троицкий), священномученик. Вифлеем и Голгофа / Творения: в 3 т. — Т. 2. — М., 2004. — С.279.

    [28] Иларион (Троицкий), священномученик. Единство идеала Христова / Творения: в 3 т. — Т. 3. — М., 2004. — С. 363.

    [29] Иларион (Троицкий), священномученик. О сочинении студента М. Введенского на тему: «Сотериология святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова» / Творения: в 3 т. — Т. 2. — М., 2004. — С. 340.

    [30] Гнедич П., прот. Догмат искупления в русской богословской науке (1893-1944). — М., 2007. — С. 222.

    [31] Иларион (Троицкий), священномученик. О мудрости. Размышление над двумя тропарями Великого канона Андрея Критского / Творения: в 3 т. — Т. 3. — М., 2004. — С. 303.

    [32] Иларион (Троицкий), священномученик. Да не будут тебе бози иные! / Творения: в 3 т. — Т. 3. — М., 2004. — С. 154.

    [33]. Там же. С. 155.

    [34] Иларион (Троицкий), священномученик. Наука и жизнь / Творения: в 3 т. — Т. 3. — М., 2004. — С. 286.

    [35] Иларион (Троицкий), священномученик. Да не будут тебе бози иные! / Творения: в 3 т. — Т. 3. — М., 2004. — С.155-

    [36] Там же. С. 156.

    [37] Иларион (Троицкий), священномученик. Духовная школа должна быть церковной! / Творения: в 3 т. — Т. 3. — М., 2004. — С. 223.

    [38] Иларион (Троицкий), священномученик. О жизни в Церкви и о жизни церковной / Творения: в 3 т. — Т. 3. — М., 2004. — С. 469.

    [39] Иларион (Троицкий), священномученик. Да не будут тебе бози иные! / Творения: в 3 т. — Т. 3. — М., 2004. — С. 155.

    Новости по теме

    «Воскресение Господа — начало нашего воскресения»: святитель Филарет (Дроздов) о Пасхе Святитель Филарет Московский Воскресение Христово является самым важным доказательством Его Божества и реальности нашего спасения, ибо Он умер за нас и воскресил сам себя, о чем говорит митрополит Филарет в своем пасхальном слове.
    АНТОЛОГИЯ СЕМИНАРСКОЙ ЖИЗНИ. ВСТРЕЧИ С ЛЮДЬМИ, ПОВЛИЯВШИМИ НА ВЛАДЫКУ ВЕНИАМИНА (ФЕДЧЕНКОВА) В СТУДЕНЧЕСКИЕ ГОДЫ. Митрополит Вениамин (Федченков) Вероятно, уже во второй, а не в первый год моего студенчества (то есть в 1904 г.) мне удалось поехать к батюшке. Почему же не в первый? – естественно спросит читатель. Да,стоит спросить об этом. Объясняется это общим духовным, точнее, недуховным состоянием России. Теперь, после потрясений революции, принято у многих хвалить прошлое. Да, было много прекрасного. Но вот беда: мы сами не хотели замечать его. Так было и с отцом Иоанном.