Продолжая разговор о житиях Сергия Радонежского, нельзя обойти стороной повесть о преподобном, написанную в 1920-х годах выдающимся писателем Русского Зарубежья Борисом Зайцевым. А чтобы понять ее место в житийном жанре, стоит обратиться к творчеству известных агиографов XVIII-XX веков, что и будет сделано в этой статье.
Сергий Радонежский благословляет Дмитрия Донского (фрагмент картины Сергея Ефошкина)
Содержание:
Развитие и трансформация жанра жития в XVIII-XX вв.
Характеристики агиографического жанра и их отражение в повести
Развитие и трансформация жанра
жития в XVIII-XX вв.
Активное развитие русской житийной литературы на новом этапе приходится
на XIX — начало XX вв. В этот период писались и издавались жития русских
святых, которых канонизировали тогда же. Например, в XIX в. были изданы жития святого
Иннокентия (Кульчинского; канонизирован в 1804 г.), святого Митрофана
Воронежского (канонизирован в 1832
г.), святого Тихона Задонского (канонизирован в 1861 г.), святого Феодосия
Черниговского (канонизирован в 1896
г.)[1]. А в начале ХХ в.
напечатаны жития преподобного Серафима Саровского (канонизирован в 1903 г.), святого Иосафа
(Горленко; канонизирован в 1911
г.), священномученика Патриарха Ермогена (канонизирован
в 1913 г.),
святого Питирима Тамбовского (канонизирован в 1914 г.), святого Иоанна
(Максимовича; канонизирован в 1916
г.)[2].
При этом важно, что наряду с таким видом церковной литературы, как житие,
который продолжает существовать в указанных временных рамках, возник жанр так
называемого биографического церковно-исторического труда, а также церковного
жизнеописания. Он имел исследовательский характер, но при этом решал традиционные
агиографические задачи[3].
Наряду с развитием житийной литературы в XIX — начале ХХ вв. шло и
активное ее исследование и каталогизация.
Если вернуться немного назад и проследить историю жанра житий, то надо
сказать, что житийные сборники, так называемые авторские именологии, первым
стал создавать в XVIII веке святитель Димитрий Ростовский, собравший весьма
пространные и подробны своды[4]. Они формировались по
календарному принципу и стали самыми популярными среди литературы подобного
жанра.
Затем, середина XIX
столетия ознаменовалась тем, что А. Н. Муравьев, православный
духовный писатель и историк Церкви, и архиепископ Филарет (Гумилевский)
предприняли попытку дополнить книгу Димитрия Ростовского созданием русских
Миней-Четьих. Эти авторы пользовались в своих трудах древнерусскими житиями,
которые сокращали и переписывали на русский язык. Переработанное ими издание,
называемое «Жития святых на русском языке, изложенные по руководству Четьих
Миней святого Димитрия Ростовского с дополнениями из Пролога»[5], вышло в начале ХХ в. Этот
сборник готовился целым коллективом авторов под руководством профессора
Московской духовной академии С. И. Смирнова. Издатели ставили перед
собой сложную задачу — исправление всех ранее выходивших текстов, принимая во
внимание все агиографические и археографические исследования последних
десятилетний.
В это же время священномученик архимандрит Никодим (Кононов) написал
«Жизнеописания отечественных подвижников благочестия XVIII и XIX вв.»[6]. Его труд представляет
собой свод материалов, собиравшихся долгие годы из различных духовных журналов,
рукописей, епархиальных ведомостей. Эти жизнеописания довольно подробны и
содержат указания на источники[7].
В середине XIX в.
начали издаваться так называемые русские патерики[8]. Они представляли собой
собрания житий святых, обобщенных на основе географического признака. Жития
излагались в них довольно кратко, но эти сборники ценны для истории тем, что
включали в себя даже жизнеописания святых, которые не включались в общие своды.
Для этой работы использовались местные предания, малоизвестные рукописи из
местных хранилищ, краеведческая литература. Иногда изданию патериков
предшествовали рукописные собрания житий — например, новгородский патерик
Паисия Кривоборского 1830-1831 гг. издания.
Также в XIX в.
были изданы жития святых Поместных Церквей, которые не вошли в труд святого
Димитрия Ростовского. Русские агиографы обращали внимание прежде всего на жития
тех святых Православных Церквей, которые оказывали существенное влияние на всю
жизнь Русской Церкви. Так, Филарет (Гумилевский) обращался в своих трудах к
житиям южнославянских, грузинских и афонских подвижников[9]. Примечательны работы и таких
авторов, как монах Азарий (Попцов)[10], П. И. Иоселиани[11], М. Г. Сабинин[12], П. А. Соловьев[13], А. И. Гренков[14].
Наряду с развитием житийной литературы в XIX— начале ХХ
вв. шло и активное ее исследование и каталогизация. В середине XIX века в Санкт-Петербурге Д. А. Эристовым
был издан первый справочник, которые содержал обобщенные сведения по русской
житийной литературе — «Словарь исторический о святых, прославленных в
российской церкви, и о некоторых подвижниках благочестия, местно чтимых»[15].
Церковь стремилась сделать жития доступными
для широкого круга читателей, а не только для исследователей этих памятников
письменности.
Знаменательной вехой стал труд В. О. Ключевского «Древнерусские
жития святых как исторический источник»[16]. С него и началось более
системное изучение русской житийной литературы. Историк, изучая русскую
агиографическую литературу XI–XVIII столетий, разделил
жития, принадлежавшие знаменитым агиографам (святым Киприану, Епифанию
Премудрому, Пахомию Логофету) и менее известным авторам. Он обнаружил и
опубликовал множество ранее не издававшихся житий, для чего исследовал огромный
материал. Однако выводы В. О. Ключевского стали поводом для
некоторого снижения у широкой аудитории интереса к житийной литературе: ученый
охарактеризовал ее как шаблонную, не содержащую важных для истории страны
фактов, и называл древнерусских агиографов не способными к творчеству.
Однако в самом конце XIX
– начале ХХ вв. интерес к житиям снова возрастает, так как ее стали
воспринимать не только как источник исторических знаний, но и как отражение
философии былого времени и церковного сознания[17]. В связи с этим чрезвычайно
важен многотомник русской агиографии «Месяцеслов святых, всею Русскою Церковию
или местно чтимых, и указатель празднеств в честь икон Божией Матери и святых
угодников Божиих в нашем Отечестве» архиепископа Димитрия (Самбикина)[18]. Владыка собрал множество
сведений обо всех канонизированных святых и многих подвижниках. Справочник
содержал, помимо житий, канонизации, уставы празднования, иконографию,
исторические сведения и прочее. Особенно ценен этот труд информацией,
почерпнутой в местной краеведческой литературе, преданиях, легендах.
В то же время получили распространение просветительские издания житийной
литературы, так как именно этот жанр преследует цель духовно-нравственного
воспитания на примере жизни того или иного святого подвижника. Церковь
стремилась сделать жития доступными для широкого круга читателей, а не только
для исследователей этих памятников письменности. Для этого издавались
сокращенные и переведенные на современный русский язык жития на весь год,
делались публикации в периодических изданиях, сборниках, брошюрах. Среди таких
работ можно выделить изложения житий, написанные Е. Поселяниным — духовным
сыном Амвросия Оптинского. Автор выделял в своих текстах самое главное для
нравственного воспитания и соотносил жития с современностью.
В конце ХХ в. предъявлялись строгие требования к составлению житий со
стороны Русской Церкви. При этом множество сведений о святых и праведниках
предлагались и излагались зачастую невоцерквленными авторами, атеистами.
Поучения, записи бесед имели весьма индивидуальную форму из-за особенных
обстоятельств жизни Церкви. В «Справке о работе Комиссии по вопросу канонизации
местночтимых святых» (1989-1998 гг.) приведено немало примеров того, как
синодальная комиссия не могла дать согласие на канонизацию какого-либо подвижника
благочестия из-за «недостаточности представленных сведений», рекомендовала
«продолжить изучение жизни», уточнить, отредактировать и т. п.[19] .
Пожалуй, полнее всего влияние
епифаниевского текста ощущается именно в повести Б. Зайцева «Преподобный
Сергий Радонежский».
Понятно, что жития многих Божиих угодников, канонизированных с 1918 по
1978 гг., не смогли издаться отдельными книгами, а печатались в Журнале
Московской Патриархии: жития святого Софрония (Кристалевского),
священномученника Иосифа, равноапостольного Николая (Касаткина), святого
Иннокентия (Вениаминова), святого Мелетия (Леонтовича). Некоторые тексты были
внесены в месяцесловы (праведник Иоанн Русский, преподобный Герман Аляскинский)[20]. И, конечно, особый пласт агиографической литературы составляют
жизнеописаний святых Русской Православной Церкви в конце XX — начале XXI
столетий.
Как бы то ни было, жанр жития —
явление устойчивое и традиционное, формировавшееся на протяжении многих веков и
мало изменившееся во времени. При этом культура, в том числе и литературная,
коренным образом отличается от культуры, органической частью которой являлся
житийный жанр. В современную эпоху, в которой даже классический литературный
язык А. С. Пушкина и Ф. М. Достоевского с трудом
воспринимается иными читателями, житийный канон, отражающий литературные нормы
и мировоззрение средних веков христианства, едва ли будет до конца понятен даже
для верующего человека. И здесь помогают художественные произведения,
рассказывающие о жизни и подвигах святых. К ним и относится повесть Б. Зайцева «Преподобный Сергий
Радонежский»[21]. Она является частью обширного пласта литературы,
посвященной великому русскому подвижнику ХIV в.
Характеристики агиографического
жанра и их отражение в повести
Прежде чем говорить о повести Б.
Зайцева, необходимо отметить, что в описании жизни и дел основателя
Троице-Сергиевой Лавры можно выделить три подхода: житийный, богословский
и историографический.
Житийная линия, конечно,
берет начало от Епифания Премудрого. К изложенному выше следует добавить: в XIX
в. жизнеописания Сергия Радонежского были составлены также московскими
митрополитами Платоном (Левшиным) и Филаретом (Дроздовым), а в XX столетии — Патриархом Московским и всея Руси Алексием
(Симанским)[22].
Но бережнее всего к тексту Епифания Премудрого отнесся архимандрит Никон
(Рождественский), создавший труд «Житие и подвиги преподобного и богоносного
отца нашего Сергия, игумена Радонежского и всея России чудотворца», который
издан в 1885 г.[23]. Он называет Епифания
блаженным и преподобным, присным и ближайшим учеником преподобного Сергия,
который старался в себе самом воплотить добродетели своего великого наставника,
прошел под его руководством жизнь духовно-подвижническую и потому смог лучше,
чем другие, описать жизнь своего святого старца.
При этом текст написанного Епифанием Премудрым жития вдохновлял не только
церковных писателей: он перерабатывался, обрабатывался, вплетался в сюжеты
светских произведений. История семьи Сергия Радонежского, рассказанная
Епифанием, использована Д. М. Балашовым в романе «Симеон Гордый», им
же написана и «Похвала Сергию»[24].
Видение отроку Варфоломею. Нестеров МихаилНо, пожалуй, полнее всего влияние епифаниевского текста ощущается именно
в повести Б. Зайцева «Преподобный Сергий Радонежский», изданной в 1925 г. в Париже. Размышляя
о том, почему мальчик Варфоломей стал одной из величайших слав России, народным
святым, автор находит ответ на этот вопрос в первом жизнеописании преподобного
Сергия, сохранившем его простоту, правду, святость, любовь к Истине.
Если же говорить о богословской
линии в житиях преподобного, то она представлена, например, трудами
свящ. Павла Флоренского[25].
Наконец, в русле историографического
направления писали о преподобном Сергии и уже упомянутые В. О. Ключевский,
Е. Е. Голубинский и др.
Б. Зайцев, работая над
жизнеописанием преподобного Сергия, безусловно, опирался на все три подхода (и
житийный, и богословский, и исторический), но собственно богословским рассуждениям
автор уделял меньше внимания. Для него важным было прежде всего воссоздать
облик любимого русского святого, напомнить о событиях его жизни. Поэтому в
большей степени писатель использовал агиографические и историографические
труды, соединив в своем тексте черты как житийной, так и исторической литературы.
М. В. Ветрова отмечает: «Сравнивая художественные особенности
повести Б. Зайцева с поэтикой агиографической литературы, следует
учитывать тот долгий путь развития и становления жанра жития, который вылился в
существующее многообразие форм, характерное для него»[26].
Преподобный Сергий предстает как конкретно-историческая
личность, ярко воплотившая в себе все истинно человеческое.
В примечаниях к своему произведению Б. Зайцев неоднократно ссылался на
упомянутую выше работу профессора е. е. Голубинского,
послужившую для него основным источником исторических фактов об эпохе и жизни
преподобного Сергия. Вместе с тем писатель не стал создавать очередное
историческое исследование о святом, а пошел по собственному пути. Как указывает
А. М. Любомудров, «Зайцев — прежде всего художник, а не историк или
богослов. Его талант всегда был направлен на открытие человеческой личности.
Поэтому определяющей чертой книги стало создание живого облика Сергия, а точнее
— его воссоздание»[27].
Будучи православным художником, Б. Зайцев сумел не только открыть главное
в личности Сергия, но и постигнуть смысл истории глубже, чем это удавалось
авторам, которые ограничивались изложением фактов. В этом писатель приближается
к древнерусскому биографу, который, по утверждению В. О. Ключевского,
«смелее и шире летописца обнимал русскую жизнь… древнерусская мысль не
поднималась выше того исторического понимания, какое усвоила и развила
литература житий»[28].
В основе повести лежит изображение пути к Богу. Б. Зайцев
показывает не частный фрагмент условной жизни, а реальную, переросшую в жизнь
борьбу за восстановление цельности и полноты человеческого существа.
Он выступает достойным жизнеописателем в повести. Основываясь
на фактографической канве Епифания Премудрого, автор внимательно прослеживает
жизненный путь преподобного — от самого его рождения до кончины; скрупулезно
отбирает события, выпукло представляющие характерологию движения святого от
«скромного безвестного юноши Варфоломея» к «прославленнейшему старцу».
Во многом писатель обнаруживает биографию подвижника в ярких,
уже известных образах — это «Видение отрока Варфоломея», «Явление Богоматери преподобному
Сергию». В свете исторических образов и документальных свидетельств преподобный
Сергий предстает как конкретно-историческая личность, ярко воплотившая в себе
все истинно человеческое.
Писатель во всяком историческом событии как
глобальном, так и незначительном видит действие руки Божьей.
Однако в «Преподобном Сергии Радонежском» Б. Зайцев
показывает себя не только жизнеописателем, то есть создателем «портрета»,
«биографии» святого. Он выступает в роли автора жития, повествуя историю
преображенной подвигом и благодатью Святого Духа человеческой личности;
запечатлевает отшельника в движении к высшей точке его духовного развития —
обожению. В изображении Б. Зайцева обожение для преподобного Сергия
Радонежского — не отвлеченная концепция, но факт внутренней реальности.
Подвижник показывает путь прямого, ровного восхождения от
мальчика к святому.
На первом этапе (глава «Отшельник») Сергий достигает
психологического катарсиса — онтологического очищения души от греха.
Вторая ступень (глава «Общежитие и тернии») демонстрирует:
святой игумен сподобляется в видении духовного созерцания Небесных Тайн.
На третьем этапе (глава «Вечерний свет») преподобный старец
через явление Богородицы восходит к мистическому познанию через Нетварный
Фаворский Свет самого Бога, Иисуса Христа. Здесь в экстатическом восхищении подвижника
на Небо, к Царице Небесной (которое венчает житийную повесть), Б. Зайцев видит
вершину духовного развития преподобного. Благодаря обращению к этому эпизоду
жития — «Явлению Богоматери преподобному Сергию», писатель преподает
спасенно-обоженный образ радонежского игумена, его святую «икону».
Таким образом, Б. Зайцев осознанно и целенаправленно принимает в качестве
незыблемой ценностной доминанты Православие. Писатель восходит к вере во
Христа, предполагающей центром духовной жизни Воскресение Бога. В своем
диссертационном исследовании П. В. Коряков отмечает: «Автор ратует за
возвращение к Святой Руси; он культивирует литературную традицию Епифания
Премудрого, высвечивающую вечное, непреходящее начало в человеке»[29].
Неслучайно в работе над жизнеописанием святого Б. Зайцев избегал
политизации образа преподобного Сергия. Писатель подчеркивает, что юноша
Варфоломей «меньше всего думал об общественности, уходя в пустыню и рубя
собственноручно «церквицу»: а оказался и учителем, и миротворцем, ободрителем князей
и судьей совести». В этом автор расходится с историками, видевшими в Сергии
прежде всего государственного деятеля.
Писатель подчеркивает, что преподобный, долгое время уклонявшийся от
игуменства, отказавшийся от митрополичьей кафедры и всю жизнь искавший
уединения, принимает участие в «печальных делах земли», ведомый Божиим
Промыслом.
Такое понимание пути преподобного является следствием православного
взгляда на историю, который был характерен для Б. Зайцева. Писатель во всяком
историческом событии как глобальном, так и незначительном видит действие руки
Божьей.
Мощи Игумена земли Русской. Троице-Сергиева лавра.Поэтому, отмечая в очерке Б. Зайцева элементы историографии, не следует
забывать о том, что это историография особого рода, вскрывающая в событиях
материального мира их духовный смысл: «Борис
Зайцев передал нам его образ как живую историческую личность и символ
неуничтожимых духовных ценностей, иконописный лик с легендарными чертами,
русский национальный характер “особого, высшего его склада и строя”… обозначив
всем ходом повествования чувство духовного родства с людьми подобного типа. В
творческом сознании Б. Зайцева Сергий — канонический святой, принявший легендарные черты, но вместе с тем живая
личность, в жизнеописании которой писатель выявил эпохальные черты духовного
становления и передал их читателю с высоты 500-летнего временного разрыва ярко,
свежо, приподнято, в живости картин и красок. Все “привнесения” автора в
традиционные формулы жанра средневековой агиографии органично входят в
структуру текста, не разрушая символического образа, а дополняя его
развернутыми эпитетами, сравнениями, метафорами, которые “нагружают образ
воздухом и простором”… Чудесный образ Сергия — результат слияния импрессионистической поэтики с древнерусским каноном,
породивший трансформированный, но в основе своей средневековый образ, который
вобрал в себя духовность нового поколения подвижников. Образ Сергия,
своеобразно реконструированный писателем и вновь засиявший в чистоте и первозданности,
в житии самодовлеющ. При всех экскурсах в историю, создающих конкретно-исторический
фон жизни преподобного, подчеркнута сверхисторичность облика Сергия,
являющегося живительным "озоном" на все времена»[30].
Стоит сказать еще раз: к такому осмыслению личности и судьбы преподобного
Сергия близка точка зрения историка В. О. Ключевского, который в
своей работе «Значение преподобного Сергия для русского народа и государства»
соединил исторический и церковный взгляды на роль святого в судьбе России. Для
автора имя Сергия — «это не только назидательная, отрадная страница нашей
истории, но и светлая черта нашего нравственного народного содержания»[31].
Главной заслугой преподобного историк считает нравственное воспитание народа и
поэтому основное внимание уделяет раскрытию воспитательных итогов его
деятельности.
Б. Зайцев, несомненно, разделяет подобную точку зрения. Писатель
указывает еще на один подвиг преподобного — распространение монастырей, в
которых продолжилось духовно-нравственное воспитание народа, начатое Сергием.
По мнению автора, именно благодаря «игумену земли русской» появился новый тип
человека, способного победить «в поединке с Ханом»: «Исторически Сергий
воспитывал людей, свободных духом, не рабов, склонявшихся перед ханом. Ханы
величайше ошибались, покровительствуя духовенству русскому, щадя монастыри.
Сильнейшее — ибо духовное — оружие против них готовили «смиренные» святые типа
Сергия, ибо готовили и верующего, и мужественного человека. Он победил
впоследствии на Куликовом поле»[32].
Такова историографическая концепция автора очерка.
Композиция «Преподобного Сергия
Радонежского» также соответствует житийному этикету.
Помимо сказанного, следует отметить, что строгое следование этикету,
характерное для агиографической литературы, влияло и на построение житий, и на
композицию повести Б. Зайцева. Все события, не соответствующие требованиям
канона, оставались вне поля зрения агиографов. Вошедшие в текст жития факты излагались
в определенной последовательности. Придерживается установленных правил и
Епифаний; в написанном им житии такие словесные формулы, как «следует знать»,
«нужно рассказать», «должно следовать» встречаются достаточно часто, например:
«Эти рассказы о создании монастырей учениками святого должны следовать за
рассказом об основании монастыря, который был на Дубенке».
Композиция «Преподобного Сергия Радонежского» также соответствует
житийному этикету. Б. Зайцев в своем повествовании соблюдает последовательность,
необходимую для изображения жизни святого. Но в некоторых случаях писатель
отступает от заданной схемы, например, две вставные главы — «Преподобный Сергий
и Церковь» и «Сергий и государство» — нарушают линейность повествования. Кроме
того, отклонением от жанрового этикета является и то, что основное внимание
автора ХХ в. сосредоточено именно на облике преподобного Сергия, в то время как
Епифаний, согласно требованиям агиографического жанра, наиболее подробно
описывает подвиги и чудеса святого, а также его роль в распространении
монастырей на Руси.
Тем не менее житийная этикетность в произведении Б. Зайцева проявляется и
в том, что автор постоянно подчеркивает, что единственным «водителем» в жизни преподобного
Сергия всегда была воля Божия. Б. Зайцев, как и Епифаний, не признает иной
мотивации поступков святого, кроме выполнения предначертанного Богом. Даже
когда с обычной точки зрения преподобный совершает «шаг загадочный», автор
подчеркивает, что не все можно постигнуть «малым разумом», и не людям, с их
слабым умом размышлять о том, что для них сокрыто: «Как можем мы знать его
чувства, мнения? Мы можем лишь почтительно предполагать: так сказал внутренний
голос».
Таким образом, в своей повести «Преподобный Сергий Радонежский» Б.
Зайцев, соединив черты как житийной, так и историографической литературы,
остался при этом прежде всего православным человеком и русским художником.
Автор смог напомнить читателям о жизни и подвиге великого святого, призванного
вновь разбудить в народе уснувшие духовные силы и указать путь к возрождению
России.
[1]Андроник (Трубачев), игум.
Канонизация святых в Русской Православной Церкви // Православная энциклопедия. —
М.: Издательство «Церковно-научный центр «Православная энциклопедия»,
2000. — С. 359-360.
[2]Барсуков Н. П. Источники русской агиографии. — СПб.: Тип. М. М. Стасюлевича, 1882. — С. 412.
[3]Лебедев А. П. Церковная историография в главных ее представителях с
IV до XX в. — СПб.: Алетейя, 2000. — С. 453.
[4]Шляпкин И. А. Св. Димитрий Ростовский и его время (1651-1709 гг.)
// Богословский вестник, 1892. — T. 1. № 2. — С. 428.
[6]Никодим (Кононов), сщмч. Жизнеописания отечественных подвижников благочестия
XVIII и XIX веков. — Козельск: Введенская Оптина Пустынь,
1966. — С. 38.
[7]Королева H. A.
Православная сакрально-богословская лексика в современном русском языке и в
художественном тексте // Автореф. дис. .канд. филол. наук. — Волгоград,
2003. — С. 13.
[8] Обзор редакций Киево-Печерского патерика,
преимущественно древних // Известия отделения русского языка и словесности Академии наук. 1856.
— Т. 5. — С.50-78; Леонид (Кавелин), архим. Опись
старопечатных и редких книг, состоящих в церквах и библиотеке Козельской
Введенской Оптиной пустыни. — Калуга, 1857; Описание славяно-русских рукописей
библиотеки ставропигиального Воскресенского, Новый Иерусалим именуемого,
монастыря. — М., 1871; Славянские рукописи, хранящиеся в ризнице
Свято-Троицкой Сергиевой Лавры // Чтения в Обществе истории и древностей
российских при Московском университете. — 1880. — Кн. 4. — С. 1-49; Сведения о славянских рукописях, поступивших
из книгохранилища Троице-Сергиевой Лавры в библиотеку Троицкой духовной
семинарии // Чтения в Обществе истории и древностей российских при Московском
университете. — 1880. — Кн. 4. 1883-1885. — С. 49-92.
[9]Филарет (Гумилевский), архиеп.Русские
святые, чтимые всею Церковию или местно: Опыт описаний их. 12 кн. — Чернигов, 1861-1865.
[10]Азарий (Попцов), монах. Акты Русского на святом Афоне монастыря
святого великомученика и целителя Пантелеимона. — Киев, 1873.
[11]Иоселиани П. И. Жизнеописание
святых, прославляемых Православной Грузинской Церковью. — Тифлис, 1850.
[12]Сабинин М. Г. Полное жизнеописание святых Грузинской Церкви: Жребий
Божией Матери. — СПб., 1877.
[13]Соловьев П. Христианские мученики, пострадавшие на Востоке со
времени завоевания Константинополя турками. — СПб., 1862.
[14]Гренков А. И. Сказания о мучениках христианских, чтимых Правосл. Кафолической
Церковью: в 2 т. — Казань, 1865-1867.
[15]Эрастов Д. А. Словарь исторический о святых, прославленных в
российской церкви и о некоторых подвижниках благочестия, местночтимых. — СПб., 1862.
[16]Ключевский В.
О. Древнерусские жития святых как исторический источник. — М.: Типография Грачева и комп.,
1871.
[17]Левин В. Д. Литературный язык и художественное повествование //
Вопросы языка современной русской литературы. — М.: Наука,
1971. — С. 84.
[18]Иннокентий (Просвирнин), архим. Труды и дни архиепископа Димитрия
(Самбикина. 1839-1908) // Московский журнал. 2015. № 6. — С. 44-54.
[19]Голубинский Е. История канонизации святых в Русской Церкви. — М., 1903. — С. 43.
[20]Цыпин В., прот.
О канонизации святых в ХХ веке (до 1988 г.) // Канонизация святых в ХХ веке. — М., 1999. — С. 15.
[21] О жанровой специфике см.: Воробьева Г. В.Система мотивов малой прозы Б. К. Зайцева
1901-1921 годов и ее эволюция: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. — Волгоград, 2004; Громова
А. В. Жанровая система творчества Б. К. Зайцева: литературно-критические
и художественно-документальные произведения: Автореф. дис. ... докт. филол.
наук. — Орел, 2009; Дудина Е. Ф. Творчество Б.К. Зайцева 1901-1921 годов: своеобразие
художественного метода: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. — Орел, 2007.
[22]Зайцев Б. К. Осенний свет: повести и рассказы. — М., 1990. — С. 474 -475.
[23]Кучкин В. А. О времени написания Слова похвального преподобному
Сергию Радонежскому св. Епифания Премудрого // От Древней Руси к России нового
времени. — М., 2003. — С. 412.
[24]Балашов Д.
М. Симеон Гордый.— М.: АСТ, Астрель, 2008; Балашов Д. М. Похвала Сергию. — М.: АСТ, 2005.
[25]Флоренский П.,
свящ. Троице-Сергиева Лавра и Россия// URL:htpp://sedmitza.ru›text/811285.html(дата обращения: 3.01.
2017 года).
Житие преподобного Сергия. Часть 1: Жанр жития в XV столетии: первое житие Сергия Радонежского
Жития святых —интересный, но непростой жанр древнерусской письменности. И потому понимание его специфики может помочь иначе осмыслить прочитанное. Житие преподобного Сергия, автором которого является преподобный Епифаний Премудрый, — не исключение. О том, каковы условия его написания и художественные особенности, и пойдет речь в настоящей статье.
