С.Н. Постников 8447
Литература о духовных семинариях, их учащихся и учащих до сих пор остается мало известной даже в православной читающей аудитории. Между тем художественные произведения, мемуарные записки и публицистически очерки, которые, являясь весьма специфическим историческим свидетельством, посвящены внутреннему и внешнему описанию духовных школ, позволяют узнать много интересного об учебном процессе, досуге, быте, фольклоре семинаристов.
Живые, искренние повествования, авторами которых обычно выступают люди, уже умудренные богатым жизненным опытом – прежде всего религиозным (архиереи, священники, преподаватели, выпускники семинарий и др.) дают уникальную возможность исподволь проследить этапы духовного роста, глубже понять причины, побуждающие к беззаветному, жертвенному служению Христу.
Именно поэтому вниманию читателей нашего сайта впервые предлагается «Антология семинарской жизни», в которой будет представлена – в намерено мозаичном порядке – широкая панорама семинаристского житья-бытья XVIII – начала XXI вв.
Сергей Николаевич Постников, воспоминания которого мы публикуем, учился в Московской духовной академии в 1910–1915 годах. К сожалению, кроме имени автора и тех скудных биографических сведений, которые он сам о себе сообщает, о нем ничего не известно: он не стал впоследствии ни видным богословом, ни выдающимся иерархом Церкви. И в то же время его мемуары представляют огромный интерес как живое свидетельство студента, каких было сотни, о жизни академии и Троице-Сергиевой лавры тех лет.
Приемные экзамены в академии
Троице-Сергиева лавра. XIX в. Картина Фёдора Алексеева |
|
Для многих из нас, если не для большинства, получить или не получить стипендию означало быть или не быть в академии. Провинциальное духовенство не принадлежало к числу обеспеченного сословия, а особенно диаконы и причетники, которые не в состоянии были оторвать от семейного прибытка три сотни рублей, чтобы содержать сына в академии. Поэтому для поступившего в академию было самым страшным не получить стипендии. Получил стипендию – ты в академии, нет стипендии – езжай домой. Стипендия определялась суммой баллов, полученных на экзаменах. К экзаменам готовились много. Зубрили летом дома, жужжали, как шмели, и в стенах академии. На разговоры все очень скупы, большинство приехавших в академию на конкурс молчаливы и сосредоточенны. Среди приехавших в академию я встретил только одного знакомца – Николая Николаевича Синева, окончившего семинарию вместе со мной. Синев – очень усидчивый и прилежный юноша и большой зубрила, как тогда говорили. Он приехал в академию подготовленным и все-таки целыми днями уединялся с книгами и зубрил, зубрил без конца. Он вставал в 3 часа ночи и садился за учебники. Целыми часами он что-нибудь бормотал себе под нос, изредка заглядывая в церковную историю или догматику, весьма недружелюбно встречая всякую попытку заговорить с ним. О, как он ненавидел меня в эти минуты, всегда готового подтрунить над ним. Правда, до прямых ссор дело не доходило, но он всемерно старался от меня избавиться, а я, считая, что перед смертью не надышишься, спокойно знакомился с Сергиевым Посадом и его окрестностями, наслаждался спокойным величием лавры и той силой религиозного духа, которым веяло от лавры и который пронизывал тебя насквозь, как только ты переступал порог монастыря. К тому же, я и не особенно верил в то, что я сдам экзамены. Я был плохо подготовлен к экзаменам, так что на свою попытку поступить в академию смотрел как на дерзость; этим и можно объяснить проявленное мною легкомыслие, с каким я относился к предстоящим экзаменам, и мое ироническое отношение к зубрежке Николая Николаевича Синева.
Проверочные испытания в объеме курса духовных семинарий проводились письменно по основному богословию, логике и составлению поучения, и устные – по Священному Писанию Нового Завета, догматическому богословию, всеобщей церковной истории и по одному древнему языку, по выбору экзаменующихся.
По основному богословию для письменной работы была дана тема «Какими причинами обуславливается возникновение атеизма?», по логике – «Можно ли согласиться с мнением, что логика есть лишь часть или ветвь психологии, а не самостоятельная наука?». Поучение было дано на тему «Рим. 6: 3–11», которое якобы должно быть произнесено на литургии в Великую субботу перед чтением Евангелия, когда священнослужители меняют траурные черные облачения на светлые, белые.
Я со своими письменными работами занял среднее место. Отметок нам не сообщали. В официальных же отчетах ошибки в моих работах не были указаны конкретно. В официальных донесениях комиссий, проверявших работы, даны были такие отзывы (отмечаю только отрицательные характеристики, которые относились и к моим работам).
По основному богословию: неумение точно выражаться, отсутствие правильных логических схем, неясность плана и мысли, категоричность и безаппеляционность.
По логике: писавшие не обнаружили особенной начитанности в философии, но хорошо разбирались в основных понятиях психологии и логики.
По поучению: оказались далеко не на высоте положения. Вариация догматической формулы отличается наивностью и шаблонной схоластичностью преподавания.
У меня осталось в памяти только написание поучения, над которым я очень долго пыхтел, изучая текст апостола и вникая в его смысл. Свою работу подал последним, не окончив даже переписку набело.
Не лишен интереса случай с Н.Н. Синевым. Нам для письменных работ выдали бумагу нелинованную. У Синева был транспарант. Когда он закончил свою работу, я попросил у него транспарант и получил отказ. Для завоевания стипендии, по его мнению, имел значение и транспарант.
23 августа экзамен (устный) по истории древней Церкви. Дни 21 и 22 августа были отведены нам на подзубривание учебника Евграфа Смирнова. Теперь-то я в первый раз задумался: а что если на устных экзаменах провалюсь? Я чувствовал, что письменные работы у меня вышли более или менее… (нам уже стали известны некоторые сведения о наших работах), и вдруг «устный» – скандал? Нехорошо. <…>
Курс истории Церкви я относительно знал. Плохо знал конец курса. К столу вышел во второй тройке. Взял билет под № 18 «Антиохийская школа в IV и V веках». Один из самых трудных билетов курса. Сначала даже подумал, не отказаться ли от билета, но не хватало духу отказаться, а потом все равно: другое-то я знал не лучше, а отказ мог бы мне только повредить. Профессор А.А. Спасский слушал меня молча, потом перебивая меня двумя-тремя вопросами по сравнительной характеристике с другими богословскими школами того времени, неожиданно спросил: «По какому учебнику готовились?» «По Смирнову», – говорю я. – «Ерунду ваш Смирнов пишет». А потом, обращаясь к экзаменационной комиссии, говорит: «Сколько раз я писал и говорил, что Смирнова надо перередактировать или изъять – все остается втуне; а вот теперь изволь вот такие ответы выслушивать». Это, между прочим, им было отмечено и в официальных донесениях экзаменационной комиссии совету академии: «Требования экзаменационной комиссии не выходили за пределы содержания принятого в духовных семинариях учебника, и потому все достоинства или недостатки ответов определялись более или менее сознательным или точным усвоением материала, предложенного учебником».
24 августа экзамен по Священному Писанию Нового Завета. Перед экзаменом по церковной истории я волновался, хотя историю я и знал, но почему-то волновался меньше, а ведь нужно было знать текст Евангелия. Не зная текста, нечего было и думать получить удовлетворительную отметку. Процедура экзамена была такова: М.Д. Муретов выложил на стол пачку билетов, на которых были написаны тексты из Евангелия. Экзаменующийся, вытянув билет с написанным на нем отрывком текста из Нового Завета, должен был сказать: где в Евангелии стоит этот текст, указать параллели, дать объяснение текста и уточнить смысл отдельных выражений. К нашим толкованиям текста Митрофан Дмитриевич относился снисходительно. Постигать внутренно-идеологическую сторону Нового Завета нас учили в семинарии, но сами мы, юнцы, едва ли были склонны к мистическому созерцанию или проникновению в нравственно-религиозную сущность Евангелия. Нами, еще не сформировавшимися, как было определено М.Д. Муретовым в донесении академическому совету о результатах испытаний, Новый Завет усвоен как «упраздненный учением Христа закон заповедей», и только. Знание текста для экзаменующихся было обязательно. Это мы все знали и боялись сорваться именно на этом. Вызывали к столу по алфавиту. Впереди меня на парте сидел Михаил Соколов, волонтер Московской семинарии. Соколов выходил к столу позже меня, нервничал и все время перелистывал Евангелие. Откроет, перевернет несколько страниц, почитает и снова закроет свою книжицу. Я обратил на него внимание и, между прочим, углядел, что у него Евангелие с подстрочными параллелями. Улучив свободную минуту, когда Соколов, по-видимому, отдыхал, я обратился к нему с просьбой дать мне Евангелие для выхода к экзаменационному столу. У меня своего экземпляра не было. Соколов дико посмотрел на меня, прикрыл Евангелие обеими руками и отрезал: «Не дам!». «Ах ты, – думаю, – стипендию охраняешь?!. Ну-ну! А все-таки я у тебя Евангелие возьму». Нельзя же мне выходить к столу без Евангелия – значит погубить все дело, это во-первых, а во-вторых, если у меня будет Евангелие с подстрочными примечаниями, то, не указав основной цитаты, я по примечаниям скажу параллели. Это стоило дорого. И вот, когда за экзаменационным столом назвали мою фамилию, я поднялся со своего места, схватил с парты Соколова Евангелие и быстро пошел к столу. Соколов поднялся, ринулся за мной, ухватил меня за рукав. «Отдай Евангелие, отдай!» – в ужасе зашептал он мне, но я, мало обращая внимания на вопли Соколова, быстро очутился у стола. Соколов отстал. Я торжествовал. Первое дело сделано. Беру билет. Читаю: «О Мелхиседеке». Господи Иисусе Христе! Мелхиседек, царь Салимский, где о тебе писано? Точно я помнил одно, что у евангелистов о нем нет и не могло быть. Следовательно, у апостола Павла, но у него 14 посланий, в котором? А дальше: глава, стих. Стою и размышляю. Билет в руках держу. Митрофан Дмитриевич поднимает на меня глаза и спрашивает:
– Как фамилия?
– Постников, тверской, – отвечаю.
Другой Постников был самарский. Муретов взял у меня билет, отыскал мою фамилию в списке и спрашивает: «Где будете искать?» Я молчу, уставился в список экзаменующихся, разложенный перед Митрофаном Дмитриевичем, и вижу: что-то он там пишет, а Муретов спокойно записывает против моей фамилии: «Ев. 5: 4». Я продолжаю молчать. Между тем Митрофан Дмитриевич снова повторяет: «Где будете искать?».
– У евреев, – говорю.
Ректор академии, епископ Феодор, председательствующий на экзаменационной комиссии, почувствовав мою нерешительность и как бы желая поправить допущенную мною ошибку в выражении, переспрашивает:
– Как, как?
Не поняв, чего от меня хочет ректор, я, уже обращаясь к нему, недоумевая повторяю:
– У евреев…
– Где? – и тут же, улыбаясь, сам отвечает. – Ну, правильно, только не у евреев, а в послании апостола Павла к евреям, к евреям.
– Глава? – спрашивает Муретов.
– Пятая, – отвечаю.
– Стих знаете?
Подумав, говорю:
– Четвертый.
С объяснением текста вышло не совсем гладко, но это было уже дело второстепенное, важнее было первое. С параллелями я уже справился легко, благодаря подстрочным примечаниям в соколовском Евангелии. Получил отметку «четыре» и, сияющий, возвратил Евангелие по принадлежности. Возвращая книгу ее владельцу, я получил от него нелестную реплику и покинул аудиторию.
26 августа экзамен по латинскому языку, профессор – Сергей Павлович Знаменский. По латыни я ничего не ответил и получил 2,5. Латинский, греческий и прочие языки всегда были моим несчастьем.
27 августа экзамен по догматическому богословию. Догматика теперь решала вопрос о моем бытии. Я плохо знал первую половину догматики курса 5-го класса семинарии, вторую половину я знал. Нужно, следовательно, вытащить билет из второй половины, но как? Это была задача. Но ведь решаются же и японские головоломки. Я себе этот вопрос разрешил, и мой прогноз оправдался. Я предположил, что старичок-профессор по догматическому богословию А.Д. Беляев перед экзаменом должен проверить наличие всех билетов в колоде. Для проверки он соберет их в порядке номеров и так, не тасуя их, и донесет до экзаменационного стола. Так оно и вышло. Когда экзаменационная комиссия расселась на своих местах, Александр Дмитриевич торжественно вынул из правого бокового кармана сюртука конверт с билетами и, не тасуя, раскинул их на столе. Теперь мне нужно было знать: в порядке чисел они лежат или нет. Наблюдения подтвердили мое предположение. Билеты вынимались экзаменующимися и с левого края, и с середины. С левого края лежали первые номера, в середине – второй и третий десятки. Но вот один студент берет билет с правой стороны – 47-й билет, другой берет там же – 39-й билет (всех было 52), и я уже спокойно дожидался своей очереди. Так же спокойно вышел к столу, взял билет под № 45 «Учение Церкви о всеобщем суде», ответил и сел за парту на свое место.
В 2 часа дня, после обеда в студенческой столовой, я поездом выехал из Сергиева Посада к дяде Василию Ивановичу, на Клязьму, а затем в Москву. Отсюда, довольный прошедшими экзаменами и с надеждой, что в академию я все-таки буду принят, уехал в Кашин. Все время экзаменов мы жили в академическом общежитии на иждивении академии. Хороший стол, великолепные кровати, академический сад, мистическая тихость лавры… Академия становилась желанной вдвойне.
(Продолжение следует.)
Публикуется по: Встреча. 1997. № 2 (5).
С.Н. Постников
13 октября 2009 года