АНТОЛОГИЯ СЕМИНАРСКОЙ ЖИЗНИ. ВОСПОМИНАНИЯ О МИНСКОЙ ДУХОВНОЙ СЕМИНАРИИ ЕЕ ПРОФЕССОРА В.К. АНТОНИКА. ЧАСТЬ 2

Московская Сретенская  Духовная Академия

АНТОЛОГИЯ СЕМИНАРСКОЙ ЖИЗНИ. ВОСПОМИНАНИЯ О МИНСКОЙ ДУХОВНОЙ СЕМИНАРИИ ЕЕ ПРОФЕССОРА В.К. АНТОНИКА. ЧАСТЬ 2

Иерей Виталий Антоник 21948



Много сил отдал нашей школе ныне уже покойный Митрополит Оренбургский и Бузулукский Леонтий (Бондарь). В Жировичи он прибыл в 1946 году, еще будучи игуменом, и трудился здесь до своей хиротонии во епископа Бобруйского (1956 г.). Он занимал должность инспектора, преподавал Священное Писание Ветхого Завета и составил пособие по этому предмету для всех классов Семинарии. В те годы это был еще молодой, энергичный человек со здоровым чувством юмора: однажды некий «проказник» прибил гвоздями к полу в раздевалке галоши отца инспектора. Он же воспринял это как шутку и оставил «дело» без последствий. Отец Леонтий имел обыкновение во время экзаменов посещать классы, обращая внимание не только на знания учащихся, но при этом как бы инспектируя и саму работу экзаменационной комиссии. Такие посещения держали всех в напряжении, и если о. Леонтий в силу каких–либо причин не появлялся на экзаменах, это вызывало всеобщее облегчение. Были случаи, когда его отсутствие на экзаменах было спровоцировано учащимися. Однажды о. Леонтия закрыли в келье, когда он по беспечности оставил ключ в замочной скважине снаружи, и злоумышленнику оставалось только повернуть его. В другой раз сыграли с ним более жесткую шутку. Кто–то выслал отцу Леонтию телеграмму, извещающую его о болезни матери (родители о. Леонтия проживали в с. Ястребли, около Баранович, где Бондарь–старший, отец Фаддей, был настоятелем местного храма). Дальше пишу со слов шофера, возившего тогда о. Инспектора в Ястребли. Едва машина подкатила к крыльцу родительского дома, как из дверей выбежала мать о. Леонтия с радостным возгласом: «Ленечка приехал! Что случилось»? Приехавшему все стало ясно. Взбежав на крыльцо, о. Леонтий поцеловал мать, затем развернулся и, крикнув на ходу: «привет папе», вскочил в машину и велел шоферу ехать в Жировичи. Но ко времени его возвращения экзамены уже закончились. Однако и на этот раз отец Леонтий ответил незлобием и прощением, оставив инцидент без последствий. Быть может, он полагал, что таким образом скорее вызовет раскаяние у тех, кто поступил дурно, чем достигнет этого путем расследований и наказаний? А быть может, он молился за своих обидчиков? Отец Леонтий пользовался большой любовью и популярностью среди учащихся, и только ощущение его доброты и незлобия позволяло некоторым воспитанникам совершать «шутки» подобного рода. Отец Леонтий, будучи инспектором, ввел режим закрытых спален, как средство, побуждающее учащихся по возможности больше пребывать в движении на свежем воздухе. Затем, учитывая натянутые отношения между семинаристами и учащимися местного сельхозтехникума, инспекция попыталась ограничить прогулки семинаристов за территорией монастырского сада. Здесь, видимо, учитывалась и традиция дореволюционных духовных школ. Например, в Казанской Духовной Академии выход за пределы школы, то есть в город, разрешался только по индивидуальному благословению. Все свободное время студенты проводили на академической территории. Администрация нашей семинарии рекомендовала учащимся выходить за пределы монастыря лишь на короткое время, чтобы зайти в магазин, амбулаторию или на почту. У монастырских ворот стал бодрствовать дежурный помощник инспектора, записывая время исхода и возвращения каждого учащегося в отдельности. В ответ на это семинаристы стали двигаться в челночном режиме: вышел – через 15 минут вернулся, а затем снова вышел и опять вернулся. Этой карусели инспекция не выдержала и запрет на выход за пределы семинарии был отменен. Окрыленные успехом семинаристы предприняли попытку прорваться в закрытые спальни, устраивая послеобеденные съезды в классах. При этом одни укладывались на столах, другие на полу, однако инспекция отстояла спальни. Но вернемся к личности отца Леонтия. Обладая прекрасным басом, он любил петь в церковном хоре и, при возможности, солировать. Богослужение он совершал истово, возгласы произносил громогласно, также громогласно читал лекции. При этом отец Леонтий не увлекался красноречием и многословием, фразы строил ясные, четкие, причем старался основные мысли повторять по несколько раз, как бы вколачивая их в наши головы, видимо понимая, что нам, бывшим советским школьникам, лексикон семинарских наук непривычен. До сих пор у меня в памяти держится фраза с первого урока по Ветхому Завету, когда отец Леонтий излагал нам начала исагогики. Она звучала так: «ученый монах IV века Адриан написал труд «исагоги ис тас фиас графас». Надо отметить, что Владыка Митрополит был ревностным почитателем аввы Сергия и ежегодно в дни памяти Преподобного посещал его Лавру. И вот, много лет спустя, встречаясь с Владыкой Леонтием у Троицы, я иногда вместо приветствия произносил эту фразу, от чего он всегда приходил в веселое настроение и начинал расспрашивать о судьбах выпускников МинДС. При этом обнаруживалась его великолепная память: спустя годы, он помнил не только фамилии учащихся, но многих величал по имени–отчеству.

В свое время Владыка Леонтий окончил теологию ВУ со степенью магистра богословия, владел немецким и древнееврейским языками, но так и остался в советское время невостребованным для большого богословия, определенный на периферийную кафедру.

Более десяти лет преподавал в МинДС протоиерей Борис Шишко, выпускник теологии ВУ, магистр богословия (защитил диссертацию на тему: «Профессор А.И.Дмитриевский и его литургическая деятельность»). В Жировичи отец Борис прибыл с прихода в 1950 году. В Семинарии в разные годы преподавал разные предметы, в том числе Библейскую историю, Практическое руководство для пастырей, Литургику, Нравственное богословие. По всем этим предметам он составил пособия для всех классов Семинарии. Много сделал о. Борис для семинарской библиотеки, которой заведовал почти десять лет. Кроме того, отец Борис–талантливый регент и несколько лет управлял смешанным соборным хором, состоявшим из семинаристов и местных жителей, потомственных певчих при монастыре. К тому же, сам отец Борис обладал прекрасным тенором мягкого лирического звучания и при возможности исполнял сольные партии или же пел в дуэтах и трио, доставляя молящимся духовную радость и утешение.

Выпускником теологии ВУ был также Алексей Яковлевич Яблонский. Он не был магистром, так как защитить диссертацию ему помешала война. В Жировицы Яблонский прибыл в 1947 году с 20–ю воспитанниками упраздненной Виленской Духовной Семинарии, где он был инспектором. Алексей Яковлевич преподавал Церковный устав и Литургику. К делу своему относился с особым усердием и ответственностью: ежедневно сам проверял готовность к богослужению очередной группы (чреды), несшей клиросное послушание. При этом он прослушивал чтецов и, в случае плохого чтения, отстранял их, проверял – правильно ли уставщик составил последование службы. После поставления отца Леонтия во епископа, Яблонский был назначен инспектором Семинарии. Следуя старой традиции, он взял «инспекторскую» дисциплину – Священное Писание Ветхого Завета. Однако Алексей Яковлевич на этом поприще нам, учащимся, особенно не запомнился. Гораздо большие впечатления он производил как инспектор Семинарии. На этой должности Алексей Яковлевич подвизался исключительно ревностно и успешно, проявляя постоянную заботу о быте учащихся и поддержании дисциплины и порядка. Относительно дисциплины в нашей школе я не буду распространяться в общих фразах, а приведу лишь один конкретный пример, имеющий отношение к данному предмету. В Великом посту, а это было в 1959 году, у меня обострилась гипотония. Отец Ректор вручил мне трехчетвертную бутылку коньяку и велел принимать по две–три чайные ложки во время чаепития. Эту бутылку я поставил в столовой на подоконнике рядом со столом, за которым сидел. Я ее никуда и никогда не уносил и не прятал. Так она и простояла на подоконнике до тех пор, пока я не употребил весь коньяк, добавляя к чаю. Алексей Яковлевич целый день был рядом с нами: молился со всеми вместе утром и вечером, присутствовал в столовой, наблюдая за раздачей пищи и умением воспитанников держаться за столом. В семинарии продолжала сохраняться введенная им практика ежедневных проверок богослужебных чред на готовность нести клиросное послушание. Обязанности проверяющих возлагались на преподавателей Церковнославянского языка и Литургики. Как человек, Алексей Яковлевич отличался интеллигентностью, был остроумен, обладал музыкальными способностями – играл на скрипке и пианино. Алексей Яковлевич прилагал все усилия для сохранения Семинарии: вместе с В.В. Радугиным возил в учебный комитет документы лиц, желавших поступить в МинДС в 1963 году. Тогда заявление подали 30 человек. Собрать эти документы удалось в обход рогаток, поставленных советскими властями. Как известно, Патриархия была бессильна чем–либо помочь, и просители уехали из Москвы ни с чем. Алексей Яковлевич был готов на самый решительный протест против насилия, чинимого над Семинарией. На этой почве у него возник конфликт с архимандритом Антонием, который принял новое назначение в Одессу и уехал из Жирович. Только под воздействием прямых угроз со стороны властей Яблонский последним оставил семинарский корпус, выплатив последнее жалование последнему вахтеру – Константиновой Ольге Митрофановне. В дальнейшем Алексей Яковлевич проживал в Вильнюсе, где и умер в день своего рождения, отстояв литургию в Свято–Духовном монастыре и причастившись Святых Христовых Таин.

Наконец, следует рассказать о Дмитрии Петровиче Огицком. Окончив Виленскую Духовную Семинарию, он продолжал учебу в Варшавской теологии, откуда со степенью магистра возвратился в Виленскую Семинарию в 1936 году, где был принят в число преподавателей. Находясь в Виленской Семинарии, Дмитрий Петрович посещал Виленский университет, где изучал древнегреческий язык. В Жировичи Огицкий прибыл из Виленской Семинарии вместе с Яблонским. Но, пробыв здесь около двух лет, вынужден был оставить Семинарию по не вполне ясным причинам: однажды он был вызван в сельский совет для собеседования, после чего в тот же день без объяснений уехал, как говорится, в неизвестном направлении. Видимо на него был сделан какой–то донос и последовали соответствующие оргвыводы. Лишь через год Огицкий объявился в Ставропольской Духовной Семинарии, где со временем стал инспектором. Реабилитироваться ему, как свидетельствует протопресвитер В. Боровой, помог личный секретарь и келейник Святейшего Патриарха Алексия I Данила Андреевич Остапов. Во время войны Остапов оказался на территории оккупированной Литвы. Тогда–то Остапов и Огицкий познакомились, при этом последний оказал значительные услуги Даниле Андреевичу. Их характер, к сожалению, мне неизвестен, однако известно, что Данила Андреевич Остапов воздал добром за добро, когда Огицкий оказался в беде. После закрытия в 1961 году Ставропольской Семинарии Дмитрий Петрович оказался в Жировичах вторично, а после закрытия этой семинарии с 1964 года стал работать в Московских Духовных Школах, где защитил магистерскую диссертацию (тема: «Римско–Католическая Церковь»), стал профессором и заведующим аспирантурой. Еще находясь в Ставрополе, Огицкий подавал для получения магистерской степени учебник греческого языка для семинарий, но работа к защите не была принята. Мне довелось держать в руках рукопись этого учебника, которая хранится в настоящее время у Мацаевой Веры Петровны, унаследовавшей все имущество профессора. После ухода на пенсию профессор Огицкий проживал в Щучине, в доме своего отца, который был настоятелем местного храма. Здесь он и умер осенью 1996 года. Похоронен Дмитрий Петрович около Щучинского храма, рядом с могилой родителей. Следует заметить, что Петр и Ольга Огицкие сочетались браком по благословению святого праведного Иоанна Кронштадтского, когда Петр Огицкий учился в Санкт–Петербургской Духовной Академии.

Обратимся, наконец, к третьей генерации преподавателей МинДС, то есть к тем, кто получил высшее богословское образование в возрожденных Духовных Академиях советского времени. Из числа этих лиц прежде всего, безусловно, следует упомянуть ныне уже почившего митрополита Ленинградского и Новгородского Антония (Мельникова). Владыка Антоний прибыл в Жировицы в 1956 году в сане архимандрита из Саратовской Семинарии, где был ректором. В МинДС он был переведен на ту же должность и стал таким образом третьим и последним ректором нашей Семинарии во время ее первого возрождения. Выпускник Московской Духовной Академии, кандидат богословия, он уже тогда разносторонностью и уровнем своих знаний намного превосходил некоторых докторов, которых мне потом приходилось встречать. Это был человек, который никогда не разлучался с книгой. Русскую историю и литературу он знал на профессиональном уровне, серьезно интересовался медициной, хорошо знал флору, особенно лекарственные растения, очень любил цветы и не терпел в храме бумажной бутафории, их заменяющей. Большой ценитель музыки и живописи, знаток фарфора, он был увлеченным коллекционером. Однако все эти, казалось бы, посторонние занятия нисколько не мешали ему оставаться человеком глубокой духовной жизни, постником и молитвенником. Отец Антоний любил храм, и не смотря на занятость, посещал даже рядовые службы. В летнее время он любил служить воскресные полунощницы в Явленском храме. Если позволяла погода, служба совершалась на улице: молящиеся, певцы и сам отец Антоний стояли перед открытыми дверьми храма под кроной старой липы, что растет перед храмом. И сейчас, много лет спустя, мне помнится темный сад, огоньки свечей и проникновенный голос отца Антония: «Пресвятая Богородице, помогай нам». Преподавал отец Ректор Священное Писание Нового Завета. От нас, прежде всего, требовалось постоянно читать текст Священного Писания и усваивать его содержание, а потом уже обращаться к разного рода пособиям и толкованиям. Из уроков отца Ректора особенно запомнилась его манера пояснять Евангельские рассказы показом иллюстраций, сюжеты которых отражают историю Святой Земли, ее святыни, археологические раскопки и просто виды памятных мест. Для этих целей он использовал альбомы и открытки из богатого личного собрания. Отец Ректор имел обычай во время прогулок в саду или сидя у монастырского пруда вести беседы с воспитанниками об истории, литературе, отечественных богословах. При этом он никогда не журил нас за нашу серость, а говорил о том, что ему нравиться у того или иного писателя, чем примечательна та или иная книга, тем самым ненавязчиво подсказывал нам, что следует прочесть, на что обращать внимание, но никогда не делала это в форме императива <…>.

В числе преподавателей, получивших богословское образование в советское время, одним из первых к нам прибыл выпускник Ленинградской Духовной Академии Николай Филиппович Мисюк. Это было в 1953 году. Николай Филиппович преподавал Конституцию СССР (был такой предмет), историю раскола (и такое было!), историю Русской Православной Церкви, Нравственное богословие. Несколько лет он исполнял обязанности Секретаря Совета. Ему было уже далеко за пятьдесят (род. 1897г.). Светское образование он получил еще до революции и работал при Польше в налоговом ведомстве. Эта работа, видимо, в какой–то мере наложила свой отпечаток на его характер: он был чрезвычайно точен, аккуратен и принципиален. Преподавателей такого типа раньше называли педантами. Материал он излагал буквально по тексту учебника, как говорится, без запинки. От нас требовал подобных ответов. Мы всегда удивлялись и его прекрасной памяти, и его начетничеству. Только со временем мы поняли, что такая манера преподавания имела свои причины: запуганный слежкой и надзором со стороны властей Николай Филиппович строго держался апробированного текста учебника, ни на йоту не отступая от него. У Николая Филипповича было сильно развито чувство долга. В 1959 году он тяжело заболел. Уезжая домой в Гродно, собственно говоря, умирать, Николай Филиппович не забыл, что некоторые учащиеся по его предметам не аттестованы за текущую треть и настоял на том, чтобы посетить классы, и довести дело до конца. В семинарию его привели тогда под руки, таким же образом переводили из класса в класс. Невзирая на слабость и боли, он старался, как всегда, оставаться внимательным и объективным при опросе.

Осенью 1954 года из Москвы прибыли два молодых человека – Радугин Валентин Васильевич и Сахненко Алексей Савельевич, только что «состоявшиеся» кандидаты богословия. Их приход был началом интенсивного пополнения преподавательского состава молодыми кадрами. В конце 50–х годов из Московской Академии к нам прибыли игумен Афанасий (Кудюк), иеромонах Иоанн (Снычев), Петр Михайлович Кирпиянский, отец Леонид Философов, из Ленинградской Духовной Академии – игумен Максим (Кроха). В 1960 году, то есть за три года до закрытия семинарии, в Жировицы прибыли еще три выпускника МДА – Дьяков Владимир Митрофанович, Голенко Григорий Филиппович и Кондратенко Владимир Васильевич. Дьяков был неплохим художником–пейзажистом: некоторые его картины с видами Жировиц до сих пор висят в покоях Владыки Митрополита. И Радугин, и Сахненко оказались прекрасными преподавателями. Правда Алексею Савельевичу, хотя он и был превосходным рассказчиком, «не повезло» с предметом, он вел сектоведение, предмет совершенно не актуальный в то время, тем более, что мы изучали прошлое – хлысты, молокане, пашковцы, дырники – все это скорее забавно, чем интересно. Особенной симпатией семинаристов пользовались Валентин Васильевич и Петр Михайлович. Они уделяли нам много своего личного времени. Радугин, заядлый рыбак и непоседа, брал нас с собой, по благословению отца Ректора, даже на ночные рыбалки, участвовал в наших спортивных играх. Валентин Васильевич вместе с Яблонским и Дьяковым больше всех «продержался» в агонизирующей семинарии. Всем троим пришлось при этом претерпеть немало унижений и прямых угроз. Вот один из эпизодов, рассказанных Радугиным. Как–то летом 1963 года он получил посылку от родных из Москвы. На почте, куда он пришел за посылкой, его ждали представители милиции (читай КГБ), которые потребовали в их присутствии вскрыть посылку. Получив отказ, они бесцеремонно сорвали крышку ящика и вывернули на стол содержимое. Перекопав и перемешав вяленые маслины с печеньем, конфетами и другими продуктами, они сгребли все в посылочный ящик и безо всяких извинений и объяснений вернули его адресату. Но, как говорится, это только цветики: в Слонимском райисполкоме, председателем которого был в то время некий Кобяк, им прямо угрожали арестом и тюремным заключением. Только под воздействием этих угроз Яблонский и Дьяков уехали из Жировиц, а Радугин остался, так как на него были возложены обязанности библиотекаря и бухгалтера. Наконец из Москвы прибыли машины, которые вывезли библиотеку. Но и после этого Радугин не уехал из Жировиц, так как в бухгалтерии на балансе числилась семинарская недвижимость – два здания. Когда светские власти вознамерились забрать эти здания, Радугин предложил игуменьи Гаврииле, настоятельнице Гродненского Рождество–Богородичного монастыря, перевести в новое семинарское здание ее монахинь, которые после закрытия Гродненской обители в 1959 году ютились в старом братском корпусе Жировицкого монастыря. Посвятив в этот тайный замысел о. Евфимия, эконома Жировицкой обители, они в одну ночь совершили переход монахинь со всем скарбом в пустующее семинарское здание, разрушив таким образом намерение властей экспроприировать церковное имущество. После этого Радугин оставил Жировицы. Ему удалось устроиться преподавателем в Одесской Духовной Семинарии, а затем он перешел на работу в Московские Духовные Школы. В настоящее время отец Валентин является настоятелем одного из Московских храмов. Петр Михайлович Кирпианский, любитель пения и сам обладатель хорошего тенора, занялся созданием семинарского мужского хора, хотя сам преподавал Догматическое богословие. Управлял он и смешанным соборным хором после смерти регента о. Иоанна Кришпиновича, а также стал преподавать церковное пение. Отношения его к семинаристам были настолько сердечны и просты, что он даже приглашал нас к себе на чай. В похвалу нашему брату скажу, что мы всегда сохраняли субординацию и не доходили до панибратства, как бы близко не соприкасались с теми или иными преподавателями. Петр Михайлович не имел манеры «подлавливать» учеников на занятиях. Он обычно за день другой говорил при встрече: «Готовься, братец, беседовать будем», – и это означало, что он уже наметил тебя в ближайшее время спросить. После закрытия семинарии Кирпиянский жил на родине в Пятигорске, где управлял церковным хором. Там он скончался в 80–х годах. К сожалению, более точная дата его смерти мне не известна, так как в церковной периодике никаких сообщений о его кончине не было.

Об отце Афанасии и отце Максиме я мало что могу сообщить, так как за пределами аудитории мы с ними почти не общались. Как монахи, они жили своей жизнью, соответствующей их чину. Из числа молодых преподавателей особо следует упомянуть отца Леонида Философова. Это питомец нашей семинарии, которую он закончил в 1955 году. Затем отец Леонид учился в МДА, откуда в 1959 году возвратился в родную школу кандидатом богословия. Преподавал он Историю Русской Церкви после почившего Николая Филипповича Мисюка. Свой предмет отец Леонид знал хорошо, никогда не пользовался во время лекции какими–либо записями или пособиями, но как лектор он мне не запомнился. Может быть одного года работы, а с нашим выпуском он встречался только в первый год своей преподавательской деятельности, было недостаточно для становления его как педагога.

Вообще за все время существования школы в ней проработало в общей сложности 37 преподавателей. Излагая определенные события или проблемы семинарской жизни при написании данных воспоминаний, уже было упомянуто 26 фамилий. Справедливости ради, считаю нужным хотя бы назвать имена остальных. В течение одного учебного года (1947–1948) инспекторскую должность занимал отец Иоанн Рей, представитель дореволюционной школы. Летом 1948 года он скоропостижно скончался. К старой школе принадлежал и отец Феодор Валиковский. В мою бытность он уже не работал, так как летом 1952 года перенес инсульт, у него отнялась одна рука, и стала плохой речь. В памяти сохранился только образ благообразного старца, которого часто можно было видеть в Никольском храме, благо отец Феодор проживал рядом в старом братском корпусе. Скончался отец Феодор в конце 50–х годов.
 

К числу выпускников Варшавской теологии принадлежал отец Феодор Хращевский, который в течение нескольких лет преподавал Практическое руководство для пастырей и Гомилетику. Это был выдающийся преподаватель, как характеризует его протоиерей Борис Шишко. К сожалению, по каким–то семейным обстоятельствам отец Феодор оставил семинарию и ушел на приходское служение. Если не ошибаюсь, служил он в Новогрудке, а затем в Бобруйске, где и скончался.

В течение двух лет (1947–1949) Гомилетику и Практическое руководство для пастырей преподавал священник Лавр Кляевский. На него был сделан донос об антисоветском содержании его проповедей. Хотя специальная следственная комиссия из Минска нашла эти обвинения беспочвенными, отец Лавр вынужден был оставить Семинарию и уйти на приход.

В семинарии имела место текучесть преподавательских кадров. Этот процесс был обусловлен различными причинами, о чем уже в какой–то мере говорилось. Особенно часто менялись преподаватели церковного пения: за время первого возрождения Минской семинарии этот предмет поочередно преподавали 6 человек – Савинич Василий Феодорович, Волынчик Антон Михайлович, Пигулевский Владимир Антонович, Нэньчук Петр Алексеевич, отец Иоанн Крешпинович и Кирпиянский. Нэньчук был регентом самоучкой, еще до войны начавший певческое поприще в Жировицком монастыре. Затем он учился в Ленинградских Духовных Школах, причем учился на одном курсе с ныне здравствующим Святейшим Патриархом Алексием II. Окончив Академию, он вернулся в Жировицы. После закрытия МинДС работал в Одесской семинарии, а затем, приняв священный сан, служил в Таллиннской епархии, где и скончался. Любопытной личностью был Волынчик, родом со Слонимщины. Он окончил Виленскую семинарию, а затем Варшавскую консерваторию. Это был прекрасный регент. До войны он работал в приходском храме на Слонимщине (с. Мелькановичи). Тогда он представил варшавскому митрополиту Дионисию церковные песнопения собственного сочинения с просьбой издать их. Владыка Митрополит, ссылаясь на то, что не является специалистом в церковной музыке, отказал просьбе Волынчика. При этом он добавил, что и так имеется предостаточно прекрасных церковных песнопений. Кроме церковной музыки Волынчик сочинял также и светскую. К сожалению, чрезмерное увлечение именно светской музыкой побудило его оставить семинарию и уйти на музыкальное поприще в миру (в гродненский пединститут). Было бы интересно установить, сохранились ли его сочинения и где находятся.

В течение одного учебного года (1949–1950) в семинарии читались «Основы ведения приусадебного хозяйства». Этот предмет вел Пусев Андрей Данилович. Поскольку такой дисциплины не было ни в одной из существовавших в советское время семинарий, непонятно кем и зачем была введена эта дисциплина, как непонятно и ее сокращение, по крайней мере об этом в архивах семинарии нет никаких сведений.

Динамическое состояние преподавательской корпорации отрицательно сказывалось на работе самих преподавателей, так как им приходилось менять предметы, которые они вели. Перемена предметов была еще связана и с тем, что преподавателям необходимо было набрать определенное количество рабочих часов, поскольку оплата была почасовая. Эти перемены, безусловно, мешали нашим преподавателям работать в полную силу. Кроме того, им приходилось учитывать посредственный уровень знаний многих учащихся, поскольку, как уже говорилось, после войны многие школы, особенно сельские, медленно возрождались.

Тем не менее, невзирая на многие трудности, Минская Духовная семинария, по милости Божией, жила, молилась и трудилась под покровом Богородицы в Ее Свято–Успенской обители. О достоинстве этих трудов свидетельствуют некоторые цифры: за годы существования семинарии в советское время полный курс ее окончило 243 человека. Из них в дальнейшем 70 человек получили высшее духовное образование, в том числе 33 человека окончили МДА, из них 30 со степенью кандидата богословия, и 37 ЛДА, из них 27 со степенью кандидата. К сожалению, эти цифры могут быть неполными, так как в моем распоряжении нет точных данных по заочному обучению.

В стенах нашей семинарии получили образование пять архиереев Русской Православной Церкви: архиепископ Валентин (Мищук), архиепископ Семфиропольский Лазарь (Швец), епископ красноярский Антоний (Черемисов), епископ кемеровский Софроний (Бутько), епископ Палладий (Шиман), архиепископ Волгоградский Пимен (Хмелевский). Правда, первые три названные архиерея не закончили в нашей семинарии полный курс обучения, так как были призваны в армию, а после демобилизации, поскольку МинДС была уже закрыта, продолжили свое обучение в Московских Духовных Школах. Из числа выпускников МинДА духовные академии РПЦ получили трех профессоров: в МДА – Скурат Константин Ефимович, в МинДА – Антоник Виталий Кириллович, в ЛДА – протоиерей Стефан Дымша, и одного доцента МДА – Ричко Николай Николаевич. В миру трудится наш выпускник Чудаев Михаил Федорович, кандидат исторических наук, доцент БГУ.

Надеюсь, этот беглый и, безусловно, не совсем точный обзор жизни МинДС в советское время даст хотя бы некоторое представление о наших радостях и скорбях, а заодно побудит вас вознести молитвы о наставниках нашей семинарии, живых и усопших, трудами которых Беларусь получила в свое время сонм образованных и ревностных пастырей, сохранивших верность Господу Иисусу Христу в годы тотального наступления атеизма на Его Святую Церковь.

Материал подготовлен Л.И. Маршевой


11 апреля 2009 года
Антоник В.К. Воспоминания// Ступени. 2001. №1 (2)

Новости по теме

АНТОЛОГИЯ СЕМИНАРСКОЙ ЖИЗНИ. ВОСПОМИНАНИЯ О МИНСКОЙ ДУХОВНОЙ СЕМИНАРИИ ЕЕ ПРОФЕССОРА В.К. АНТОНИКА. ЧАСТЬ 1 Иерей Виталий Антоник Свои воспоминания я начну с небольшого рассказа о распорядке дня в Семинарии, который несколько отличался от нынешнего. В 7.30 начиналась молитва, затем завтрак, который обычно заканчивался за полчаса до начала занятий, что давало возможность еще раз просмотреть самый необходимый материал, а порой и вообще подготовить урок. Ежедневно было шесть уроков по 45 минут с перерывом на чай. После занятий – обед. Столовая располагалась на первом этаже по левую сторону от коридора, что в правом крыле Семинарского здания (ныне братский корпус).
АНТОЛОГИЯ СЕМИНАРСКОЙ ЖИЗНИ. С 1947 ГОДА… И РАНЬШЕ Константин Ефимович Скурат О Минской Духовной Семинарии я могу говорить только тепло. Думаю, что православный читатель поймет меня в этом: обучение в Семинарии было для меня, как и для моих коллег, временем духовного становления, определением направления жизненного пути, утверждения в церковности. Именно здесь мы до конца поняли смысл, цель человеческого призвания и всего бытия. Именно она — Родная, Дорогая — с любовью раскрыла перед нами Небесные Сокровища, которые никто и ничто не может уничтожить — они Вечны...
АНТОЛОГИЯ СЕМИНАРСКОЙ ЖИЗНИ КАК Я ПОСТУПАЛ В ДУХОВНУЮ СЕМИНАРИЮ Протоиерей Николай Агафонов Где в армии, да еще в советское время, можно было узнать о религии? О жизни Христа я узнал, прочитав Гегеля. Но больше всего знаний о христианских догматах и Церкви я почерпнул, читая атеистическую литературу. Ее в армейской библиотеке было предостаточно. Заведующий библиотекой как-то мне сказал: – Товарищ сержант, что это вы так много атеистической литературы читаете? Смотрите, как бы верующим не стали.