Накануне Дня славянской письменности и культуры, который в последние годы приобрел не только общецерковное, но и государственное значение, кандидат филологических наук, доцент, преподаватель Сретенской Духовной Семинарии и ПСТГУ Л.И. Маршева дала интервью корреспондентам Первого канала. Оно было посвящено истории и перспективам церковнославянского языка и его значению для развития современного русского языка.
Преподаватель Сретенской Духовной Семинарии Лариса Маршева
Преподаватель Сретенской Духовной Семинарии Лариса Маршева
Церковнославянский язык – один из немногих языков мира, имеющих статус сакрального (сейчас таких лингвосистем порядка 10).
С генетической точки зрения данный язык является прямым потомком старославянского языка. Последний был создан в середине IX века святыми братьями Кириллом и Мефодием и изначально предназначался для перевода греческих богослужебных книг. То есть литургическая функция была заложена в нем исконно и намеренно.
Старославянский язык очень быстро распространился на разных славянских территориях, и в конце Х века, вместе Крещением, пришел на Русь, где в результате адаптации перерос в церковнославянский язык.
Иными словами, богослужебный язык, используемый в современной литургической практике, насчитывает более десяти столетий непрерывной истории, которая восходит к миссионерско-просветительской деятельности славянских Первоучителей.
Более того, русский язык, берущий свое начало также в конце Х века, всегда развивался в непротиворечивом добрососедстве двух стихий: устно-разговорной и книжно-письменной, что представлено по преимуществу именно церковнославянскими образцами.
Данное обстоятельство, безусловно, наложило отпечаток на общий характер русского языка, в который органично вписались, обогатив его, старославянизмы и церковнославянизмы. Рядовой участник коммуникации даже не ощущает их инаковости: бытие, воскликнуть, глава, изгнание, прах, прекрасный, хождение… Между тем они по научно-лингвистическим классификациям являются заимствованиями.
Церковнославянский язык, выполняя богослужебную функцию, характеризуется стилистической однородностью, поскольку ориентирован только на называние «высоких» материй. При этом взятый как автономная система, он абсолютно нейтрален, не окрашен – настроен на один эмоциональный и экспрессивный регистр.
Данное обстоятельство резко отличает церковнославянский язык от русского, который разбит на несколько функциональных стилей, ранжирующихся содержательно и структурно. Речь идет прежде всего о размежевании на книжные и разговорные подсистемы. Элементы последних просто немыслимы в церковнославянских текстах.
Было бы, конечно, ошибкой заявлять, что в богослужебном языке вовсе нет бытовой, профанной лексики.
Она есть, но доминируют все же богословская терминология, сакральные слова в самом широком смысле, ради которых, собственно, и придумывался первый книжно-письменный, общеславянский литературный язык, исторически развившийся в четыре редакции, в том числе в русскую – церковнославянский язык.
Можно сделать и другой поспешный вывод: подобная понятийно-предметная ограниченность сказывается на небольшом объеме словарного фонда.
Однако этот тезис без труда поддается развенчанию: даже основной лексический инвентарь богослужебного языка насчитывает один миллион единиц – ничуть не меньше, чем в русском.
Вполне ожидаемо и следующее возражение: «Но ведь многие единицы вообще не употребляются в современной практике либо принципиально изменили свои значения: алектор, гобзование – жительство, иногда».
Это так. Но кто из носителей русского языка может с уверенностью сказать, что он знает все его слова? Лексический минимум превращается (если превращается) в максимум очень постепенно и многотрудно. Так куда же спешить осваивающим церковнославянский язык.
Из предыдущих рассуждений вроде бы получается, что церковнославянский язык – некий стабильный монолит, скучно однообразный и абсолютно неперспективный. И это тоже ложное впечатление.
Старославянский язык, а затем и его восточнославянский извод бытовали как литературные языки, что наделяло их некоторыми типологическими характеристиками.
До начала XVIII столетия церковнославянский был полифункциональной системой. Так, на нем по преимуществу написана древнерусская художественная литература, официально-деловые памятники, научно-богословские труды.
Книжно-письменный язык обслуживал 167 жанров: сакральных, мемориальных, агиографических…
Церковнославянский язык обладает свойством нормированности, то есть в нем представлены образцы письма, чтения, грамматики, лексики. Причем они гибкие – в более или менее строгих вариантах.
Наконец, как и любая другая литературная форма, богослужебный язык кодифицирован – его престижные модели зафиксированы в авторитетных источниках.
И здесь опять-таки налицо специфика: первейшим и главнейшим механизмом являются так называемые образцовые тексты – своды библейских книг: писать правильно то или иное слово значило писать его так, как написано в Библии. С XVI века их дополнили грамматики, словари и т. д.
Разумеется, все перечисленные признаки – функциональная и жанровая стратификация, наличие нормированности и кодифицированности, можно в случае надобности или «реанимировать», или адаптировать к современным условиям.
Богослужебный язык – динамично развивающаяся система, что наглядно демонстрирует новейшее время, когда интенсивно пишутся акафисты и службы новопрославленным святым.
Надо особо подчеркнуть: жанровая потенциальность церковнославянского – одна из плодотворных форм его развития, что может самым живительным образом повлиять на русский язык, избавив последний от деструктивной жаргонизации и катастрофического снижения речевой культуры.
Те, кто ратуют за переход в богослужении на русский язык, говорят о запутанности церковнославянского синтаксиса и морфологии.
Но любому человеку, владеющему азами лингвистической теории и обладающему логическим мышлением, по силам найти в предложении грамматическую основу (подлежащее и сказуемое), присоединить к ней другие члены, выстроить их в привычный для современного уха и глаза порядок – и уловить смысловую нить.
Многие морфологические явления также теряют свою пугающую загадочность, если подойти к ним обдуманно, сообразовываясь со сведениями из современного языка, в котором есть реликтовые остатки звательной формы, двойственного числа, аориста и проч.
Ведь недаром подсчитано: русский и церковнославянский языки обладают до 80 процентов схожих синтаксических и морфологических структур. Если знать, что грамматика – один из самых систематизированных, абстрактных языковых ярусов, можно оценить, насколько велика приведенная цифра.
А значит, как это ни парадоксально, именно о грамматический аргумент разбиваются все доводы сторонников богослужения на русском языке.
Общеизвестно, что в настоящее время церковнославянский язык является официальным, «рабочим» языком Русской Православной Церкви. Он благословлен высшей духовной иерархией.
Разумеется, и здесь находится контраргумент: зачем использовать непонятный церковнославянский, когда есть русский – общегосударственный, общеупотребительный, общеобязательный для всех граждан Российской Федерации.
Вновь приходится напоминать: устно-разговорная и книжно-письменная (церковнославянская) разновидности всегда находились в отношениях дополнительного распределения: то, что можно было выразить в одном коде, не вербализировалось в другом. И самое главное – никаких осложнений при коммуникативном переориентировании не возникало.
И именно поэтому многочисленные альтернативные попытки литургии на русском, украинском и белорусском и иных языках всякий раз оборачивались неудачей, а посему отнесены церковными иерархами к маргинальным.
Надо честно и смиренно признать: вопрос о затемненности церковнославянского языка лежит не столько в собственно лингвистической плоскости, сколько в элементарной непросвещенности большинства православных верующих.
Да, понять церковнославянские тексты действительно непросто. Для решения данной проблемы можно предложить многоплановые варианты: создание специальных церковнославянско-русских словарей, переводов (учебных, экзегетических, художественных и проч.), учебно-методических пособий, которые бы учитывали специфику разных аудиторий (в зависимости от возраста, образования, литургического опыта и т. п.).
Иными словами, требуются меры по масштабной популяризации церковнославянского языка.
И здесь нельзя не упомянуть о чрезвычайно важном аспекте. Язык Русской Православной Церкви включен в научной типологии в разряд классических. Связано это с его актуальной и высокой социокультурной ценностью. Данное обстоятельство в свою очередь влечет за собой необходимость преподавания богослужебного языка – в средней и высшей школе, с тем чтобы шла непрерывная передача его знания.
Своеобразие богослужебного языка, которое доказательно объясняется с разных позиций – исторической, функциональной, богословской, научной и мн. др., слишком очевидно. Так как очевидна и незыблемость его литургического статуса.
Поэтому не может быть никакой речи о замене его на русский.
Следовательно, каждому человеку, приходящему в храм и искренно верующему, что его молитва дойдет до Господа, необходимо приложить максимум усилий для познания богослужебного языка.
Лариса Маршева
Официальный сайт ПСТГУ / Sdsmp.ru
29 мая 2007 года
ЛИТУРГИЧЕСКИЙ ОТСЧЕТ ЦЕРКОВНОСЛАВЯНСКОГО ЯЗЫКА
Краеугольным камнем, началом любого богословия является поиск понятий, категорий, действий, которые бы наиболее адекватно соответствовали вере и опыту Церкви. А где, если не в церковнославянском языке, можно найти так называемые богоприличные слова? Следовательно, насущная необходимость побуждает задуматься над установлением взаимопроникающих, обоюдных связей между литургическим богословием и церковнославянским языком.
