529
Беседа 13 из цикла «Гимн любви в Послании апостола Павла к Коринфянам»
Продолжим с помощью Божией изучать текст Послания святого апостола Павла кКоринфянам, 13-ю главу, 5-й стих. В 13-й главе в первых 9-ти стихах описывается любовь,
и эти стихи называют «Гимном любви». На наших предыдущих встречах мы рассмотрели
разные особенности любви: то, что любовь «долготерпит, милосердствует, любовь не
завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего» (1 Кор.13: 4–5). Видите, апостол Павел, хотя и был евреем, но имел и эллинские корни. А
греческий язык обладает большими возможностями выражать с огромной ясностью и
точностью. Он может описать очень точно особенности и черты духовного состояния, и не
только это.
После слов о том, что «любовь не ищет своего», апостол Павел говорит, что «любовь не
раздражается» («οὐ παροξύνεται»), не горячится, не нервничает. У нас же порой сдают
нервы, и мы всё превращаем в осколки и гвозди, а когда раздражение проходит, мы
говорим: «Это было сиюминутно, сказали пару слов в тот момент». А ведь это могла быть
и бомба сиюминутная. Наскоро что-то совершили, а потом понадобятся века, чтобы всё
восстановить. Это не критерий: «Я, конечно, сказал так, но потом сразу забыл». Ты сказал,
сразу же забыл, а тот, кто это услышал? Давай посмотрим, сколько ему дней понадобится,
чтобы это забыть? И сможет ли он позабыть? Тот, кто говорит, поскольку он сам это
говорит, оправдывает себя: «Ладно, я раздражился, сказал несколько слов, наговорил что-
то, не воспринимай это серьезно, так близко к сердцу». Все мы так говорим. Но, к
сожалению, тот, к кому было обращено наше слово, кого оно ранит, тот нуждается во
многом времени, и он должен пребывать в очень духовном состоянии, чтобы это
преодолеть. А сумеет ли?
Знаете, бывают люди (это я говорю вам из своего опыта, будучи духовником, исповедуя по
несколько тысяч людей в год), которые могут уже приблизиться ко гробу, готовиться
покинуть эту жизнь, но помнить слово, которое им сказал какой-то человек. Мне
доводилось видеть людей в преклонном возрасте, уже на пороге смерти, которые
исповедовались на смертном одре. Угасая, они открывали свое сердце и говорили:
«Внутри меня осталась рана, осталась травма, досада». «Что у тебя?» «Мне сказал мой
брат (моя мама, мой муж, моя тетя, мой друг, моя соседка, один или другой) одно слово, но
я никак не могу этого позабыть». «А когда тебе сказали это слово?»
Помню один случай. Бабулечка лет 87–88-ти помнила о том, что ей сказали в
подростковом возрасте, и она не могла справиться с этим. «Бабушка, но прошло столько
лет!» «Не имеет значения, для души не существует лет. Меня это ранило, ношу это внутри
себя».
Конечно, слово простирается на какое-то время, слова меняют ход жизни. Но важно то, что
слово может ранить человека, наша душа ранима. Кто-то может сказать, что телесные
травмы заживают быстрее и проще. А душевные раны могут затягиваться гораздо дольше
и сложнее, а могут и никогда не зажить. Конечно, мы не должны их сохранять, удерживать их.
Я уже говорил вам в прошлый раз, как один старец, наш современник, говорил о Христе.
Когда Он воскрес телесно, в человеческом теле, уже прославленном (таким, какими будем
и мы после воскресения), на теле Христа все же остались раны от гвоздей, чтобы на Нем
были видны следы Его страданий. И наша душа очень часто хранит на себе отпечатки от
ударов копий. Дай Бог нам быть в таком духовном состоянии, которое поможет нам
преодолеть все сложности.
Чтобы исцелиться, нужно простить другого человекаХристос часто говорит нам о прощении и учит прощать в молитве, которую Он передал
нам: «Остави нам дóлги наша, яко же и мы оставляем должникóм нашим». Чтобы
исцелиться, нужно простить другого человека. До тех пор, пока ты не простишь ближнего,
душа не исцеляется. Пока ты держишь внутри себя эти раны, душа пребывает в очень
впечатлительном и ранимом состоянии, как и когда нам нанесена телесная рана: после
того, как она появится, чуть только дотронешься до этого места, там сильно болит. Может
показаться, что она уже немного затянулась, но болит. Потому что для того, чтобы
избавиться от этой восприимчивости, нужно потрудиться, чтобы простить других людей
от сердца. В Евангелии говорится: «Та́к и Отец Мой Небесный поступит с вами, если не
простит каждый из вас от сердца своего брату своему согрешений его» (Мф. 18: 35).
Христос говорит прощать от всего сердца. Не только сказать: «Бог простит его». Это
первая ступенька, первое движение, но и перейти к следующему шагу, еще более
высокому, более возвышенному – полюбить его. Не просто простить, но и полюбить.
Христос не просто сказал нам: «Прощайте врагов ваших!», но: «Любúте врагов ваших,
благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за
обижающих вас и гонящих вас» (Мф. 5: 44). И Он сказал полюбить – в буквальном
смысле. То есть моя душа должна быть исполнена любви к этому человеку. Когда я люблю
своего самого дорогого человека (своего супруга, своих детей, своих родителей,
знакомых), то я не желаю, чтобы с ним случилось какое-то зло, радуюсь его радостям и
печалюсь о его горестях. Так же я должен любить своих врагов, скорее – даже еще больше.
Я должен молиться от всего сердца за тех, кто причинил мне неприятности, ранил меня,
обидел. Если человек достигнет такого состояния, то он станет по-настоящему
подражателем Христу.
Когда мы проследуем по всему пути страданий Христовых, тогда мы увидим, как Христос,
увядая по Своему человечеству, думал о том, чтобы Бог не покарал распинавших Его:
«Отче! прости им, ибо не знают, что делают» (Лк. 23: 34). Он не только простил их, но
и оправдал: «Не ведают, что творят». Словно Он говорил Отцу: «Не бери этого во
внимание. Если бы они понимали, то не стали бы так поступать». Не просто простил, но и
нашел смягчающие обстоятельства, облегчил груз ответственности, поскольку они не
ведали, что творили.
Апостол Павел говорит нам, что любовь не раздражается, не нервничает, не сердится и не
приходит в ярость. Любовь не вспыльчива. Почему любви не свойственно раздражаться?
Потому что, когда ты по-настоящему любишь другого человека, любишь его от всего
сердца, тогда что бы он ни делал по отношению к тебе, ты не сможешь раздражаться на
него. Когда ты любишь своего малыша, младенца (хотя сейчас порой мы узнаём о насилии
по отношению к маленьким детям, которых убивают даже побоями, но мы говорим о
здоровых отношениях), твоего ребеночка, тогда ты разве сможешь раздражаться на этого
младенца, на твоего малыша, да и на всякого ребенка? На родителей малыша можешь
раздражаться, когда они не имеют рассуждения, разрешают малышу измазать всю стену
кремом и йогуртом, но малыш – это малыш. Что он делает? Он не пытается тебя
раздражать. Потому что ты в душе располагаешь себя к нему, думаешь: «Это ребенок,
маленький. Он не понимает, что делает». Ты оправдываешь его, понимая, что он поступает
не со зла, не пытается создать тебе проблем, просто он младенец, ребенок. Потому ты и не
раздражаешься, поскольку ты правильно расположил себя. А если это твой собственный
малыш, которого ты сильно любишь, то он тебя даже не утомляет. Так? Другого человека
может утомить, а тебя – нет.
Так же происходит и с любовью. Если ты любишь своего брата, то никогда не устанешь от
него. На меня всегда производило большое впечатление в старце Паисии (а потом я это
встречал и в других святых людях) то, что в нем были огромная терпеливость и
снисходительность по отношению к другим людям.
Я приходил к старцу Паисию и встречал у него множество людей в гостях, сидящих во
дворе, особенно в последние годы: и бесноватые, и прельщенные, и люди с шизофренией,
и больные, которые забирались на деревья и на крышу – кого только ни увидишь. Один раз
пришел человек с огромной селедкой. Купил ее в Дафни, прикрепил на резинку и повесил
себе на шею. Это было здорово! Золотисто-зеленый лист. Прихожу, вижу, что на нем висит
селедка. Спрашиваю: «Что это?» Отвечает: «Галстук». Что тут скажешь? Если станешь его
оспаривать, повесит ее на тебя! Мы иногда спрашивали старца: «Геронда, почему ты всех
их держишь здесь?»
Или заходили к нему простые монахи. Он готовил им кофе, сидел с ними, они ему
рассказывали: «Старец Паисий, мы в этом году очень хорошее вино сделали, такой
хороший урожай!» «Да что ты говоришь, отец? Серьезно? А сколько у вас получилось
вина? Сколько килограммов винограда было? Как вы его делали? А сколько оливок,
сколько масла вышло?» Целый разговор! Мы думаем: «Этот человек не ест и не пьет, ни
масла, ни вина у него нет, даже не готовит никогда. Ведь он не тот человек, которому это
может быть занятно, его не интересуют такие земные вещи». А смотришь на него: сидит
очень спокойно и свободно среди этих людей, по-нашему – теряет свое время, беседуя с
ними, с этими людьми «низшего духовного класса». Но очень просто и спокойно он сидел,
и разговаривал с ними, и утешал людей, не пренебрегая ни одним человеком.
А наш старец Иосиф (Ватопедский)? Всегда у нас за столом была «психиатрическая
клиника». Все больные из округи собирались у нас. Некоторые вилками в глаза другу друг
тыкали, ругались между собой, а старцу приходилось их разнимать. Остальные отцы
отчаивались, говорили ему: «Геронда, мы встречаемся все вместе только после обеда,
чтобы увидеть тебя на десять минут. А здесь такой беспорядок начинается». Один раз кто-
то из них закрыл двери каливы и не пускал нас войти. Была зима, дождь на улице, а они
оставили всех на улице. Говорим: «Сынок, открой, мы зайдем к себе в дом». «Нет, идите
куда-нибудь еще. Я здесь останусь». Пришлось принести отвертки, инструменты, чтобы
открыть дверь и попасть домой. Один больной человек устроил такое приключение. А
батюшка, отец Иосиф Ватопедский, не разрешал прогонять и отвергать их. Когда отцы
стали давить на него, жаловаться, что не могут с ним повидаться, что это очень тяжело,
просили его не принимать всех, старец стал плакать. Сказал: «Если хотите их прогнать, я
уйду, я не могу их прогнать. Если Бог готов взять Свои глаза и отдать их тебе, разве мы не
должны так же поступать?»
Когда он умер, все эти больные люди собрались на его похороны и плакали,В то время, как братья раздражались, он ухаживал за приходившими, клал им еду, убирал
потому что он их любил
за ними. Когда он умер, все эти больные люди собрались на его похороны и плакали,
потому что он их любил. А почему старец не раздражался, не гневался? Потому что в нем
была любовь! А любовь обладает свойством – снисходить к другому человеку. Ему было
жалко их не в смысле жалости, что они бедные-несчастные, пропащие. Но он их по-
настоящему любил и понимал. Говорил, что эти люди таким образом общаются, могут
понять лишь до определенного предела и сделать всего лишь столько-то. И мы не должны
настаивать и ожидать от них, что они могут дать нам нечто большее. Он это понимал и не
раздражался на них. И не только не раздражался, но и развлекался, в хорошем смысле.
Общался с ними, смеялся, утешался, не чувствовал себя напряженно: «Знаешь, пришли ко
мне сейчас эти люди, отняли у меня время, я молитву свою упустил, нарушили мою
исихию». Или: «Если сейчас придут другие люди, увидят этих. Что скажут? Произойдет
конфуз». Нет, ничего подобного. Он не переживал об этом. Потому что видел другого
человека глазами любви. Об этом говорил Христос в Евангелии: «Блюдите, да не
презрите единаго от малых сих: глаголю бо вам, яко ангели их на небесех выну видят лице Отца Моего Небеснаго» (Мф. 18: 10). Не пренебрегайте теми, кого считают презренными, незначительными, на которых никто не обращает внимания. Потому что в глазах Божиих они бывают драгоценными, очень ценными людьми.
Один из первых уроков, которые я получил, когда стал монахом, был следующий. Я был
мирским человеком, поэтому всегда судил о других по внешнему виду. Если видел
человека ухоженного, в отглаженной одежде, чистого, причесанного, конечно, у меня
возникал хороший образ. Видел и старичков неухоженных, немного грязных, небрежных,
в лохмотьях, они не производили на меня хорошего впечатления, не радовали глаз. Даже
когда я видел старца Паисия, мне казалось, что он сумасшедший: «Разве это святой? Где
его святость? Он сумасшедший». Откуда мне было знать, что это я был сумасшедшим, а он
– наоборот. Он был простым. Потом я увидел и понял (наш старец мне в этом очень
помог), что существуют настоящие сокровища среди людей, сокрытые в величайшей
простоте. Видишь сокровища человеческие среди великой простоты, нищеты,
неухоженной одежды и неприглядной внешности. Однако эти люди оказываются гораздо
более ценными и драгоценными перед Богом по сравнению со многими другими, которые
кажутся всем блистательными, сияющими и сверкающими, как с витрины. Но сегодня они
на витрине, а завтра – в яме, в канаве. Такова действительность.
Если мы научимся видеть другого человека правильным образом (а я полагаю, что в этом
причина того, что мы раздражаемся, начинаем нервничать), то это очень нам поможет.
Почему же мы не можем смотреть на другого человека правильно? Во-первых, потому что
в нас очень много эгоизма. Ведь человек, который раздражается, нервничает, теряет
контроль над собой, горячится, выходит из себя, такой человек, хотя и обладает
множеством хороших качеств, имеет в себе один порок – гордость. Когда ты видишь
внутри себя раздражение, ненависть, упрямство, неуступчивость, следование своей воле,
когда ты превращаешься в зверя, видя, что другой человек не согласен с тобой, не
принимает того, что ты ему говоришь, не ищи ничего другого: это скрытый эгоизм. Даже
не скрытый, а весьма очевидный. Не исследуй ничего больше, это явный эгоизм:
«раздражение = эгоизм». Смиренный человек не раздражается. Почему он не
раздражается? Потому что он готов принять мнение другого, готов, что другие люди не
прислушаются к нему. Хорошо, он высказал свое мнение. Если послушали – послушали,
не послушали – ни холодно, ни горячо от этого. Он не выходит из себя и не настаивает,
чтобы его услышали. Тогда человек держит себя правильно перед другими людьми.
Принимает их, понимает, сколько может понять и принять другой человек.
Смиренный человек не раздражается, потому что он готов принять мнение другого, готов, что другие люди не прислушаются к немуНаш старец говорил об этом, когда приходили молодые ребята и жаловались ему:
«Геронда, меня не понимают мои родители (или жена, или теща, или начальник)». Старец
им на это отвечал: «Если они тебя не понимают, пойми ты их. Это же так просто». Это
просто и очень мудро. Конечно, ты хочешь, чтобы тебя понимал ближний. Вполне
естественно этого желать. Но если он тебя не понимает, то пойми ты, что этот человек не
может тебя понять. Не может. Его возможности ограничены. «Но это же так просто,
почему он не понимает?» Не понимает. То, что для тебя столь просто и естественно, для
другого – непостижимо и немыслимо. Ты ставишь стакан с водой на край стола. Кто-то
задевает его, и он падает и разбивается. Ты начинаешь нервничать: «Почему он не видел
его?» Не видел.
Однажды, давно, я пришел в начальную школу. Я священник, теперь уже митрополит, и,
конечно, есть такие места, где нам не очень рады. Дело не в личном отношении ко мне –
люди не знают меня, и я не знаю их, но мое присутствие неприятно: «Пришли эти
батюшки, верующие…». Я понял, что одного из учителей в этой школе мое появление
смутило. Жалко, конечно, но из-за этого я не могу отказаться приходить в школу и
общаться с детьми. Детки крещеные, христиане, и одна из моих обязанностей – приходить
к ним и говорить им несколько слов. Конечно, с разрешения директора и тому подобное.
Этот учитель был с несколько недовольным выражением лица, подчеркнуто безразличен.
Обычно меня чем-то угощали в учительской. Этот человек был очень высоким, у него
были очень длинные ноги. Он сел, вытянулся, положил ногу на ногу, а мне нужно было
пройти мимо него, чтобы сесть на то место, куда меня пригласили пройти. А как мне было
пройти? Его ноги были в проходе. Я пробрался по краешку. Я, конечно, полный, нелегко
помещаюсь везде. Я был одет в свою черную рясу, которую задел о его ботинки и испачкал
ее. Говорю ему: «Простите, задел Вас!» «Ничего, не проблема», – ответил он. Даже не
смутился.
Мне тогда пришел помысел: «Это учитель – образованный человек. Как он может не
понимать таких вещей? Понятно, ему неприятно мое присутствие. Но можно ведь было
убрать ноги, чтобы я прошел. Плохо это или хорошо, но я оказался здесь. Я же не могу
исчезнуть, стать духом, привидением. Успокойся, подвинь ноги. Много разных людей
встречаем перед собой. Пусть и неискренне, но можно ведь проявить вежливость и
сказать: "Добро пожаловать, проходите". А если тебе так неприятно, можешь выйти за
дверь".
Однако я осознал, что он только до определенного момента мог понять. И я не могу его
осуждать, не имею права осуждать этого человека. Бедная директриса покраснела, поняла,
что случилось. Если мы поймем другого человека, то погасим огонь раздражения. А если
не поймем, начнем возмущаться: «Невежливость, наглость, дерзость, как он сидит, не дает
пройти!» И ничего не выйдет.
Любовь не раздражается. Ты не можешь дойти до раздражения, если с самого начала
отсечешь раздражение, то есть научишься правильно расположить себя по отношению к
другому человеку. Так как он неправильно расположился по отношению к тебе (хотя это
«правильно» обычно очень относительно), ты можешь своей волей расположить себя
правильно: «Этот человек так мыслит, такова его логика».
Меня очень впечатлило выступление одного серьезного кандидата наук, американца,
которого пригласили к нам, чтобы поговорить с нами о логике и мышлении. Он проводил
серьезные исследования, это был очень приятный человек, я порадовался той беседе,
потому что об этом говорили и святые отцы. Он сказал, что существуют люди с иным
образом мышления, иной логикой. Это не значит, что у кого-то – больше, а у кого-то –
меньше логики, но просто один мыслит таким образом, а другой – по-иному. Вопрос:
каким образом мыслит каждый? И даже тот, кто обладает неразвитой логикой, согласно
мировым стандартам, просто обладает своим образом мышления. Когда ты так смотришь
на вещи, тогда ты сможешь быть снисходительным и терпимым по отношению к любому
человеку. Каждый человек имеет право, поскольку он свободный и самостоятельный,
мыслить по-своему. С того момента, как я предоставлю ему право мыслить так, как ему
свойственно, тогда и я смогу услышать его. А выслушать – это не значит согласиться с
ним. Я могу мыслить противоположным образом, не иметь никакого согласия с его
образом мыслей, с тем, что он говорит, но это не значит, что я буду нервничать,
раздражаться: «Почему он так думает? Почему он так говорит?» Он так мыслит, он так
считает, так говорит. Чего ты от него хочешь? Он понимает только до этого предела. Ты
понимаешь больше, а он не может: только до этого предела.
Мы должны перестать требовать от других людей делать вещи или понимать вещи так,
словно эти люди обладают нашими способностями. Так не получится. Сколько может,
столько и делает. Если мы это поймем, тогда не сможем раздражаться из-за поведения
другого человека. Мы будем всегда смотреть на него с добротой, со снисходительностью и
терпимостью. Потому Христос говорит: «Будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд»
(Лк. 6: 36). Он сказал нам быть милосердными людьми, как и Бог.
Мы должны перестать требовать от других людей делать вещи или понимать вещи так, словно эти люди обладают нашими способностямиИногда вижу людей, церковных людей, которые обладают ужасной жестокостью.
Поскольку они по отношению к себе очень строги, нравственно безукоризненны (и это
очень хорошо), они хотят, чтобы и остальные были такими же. Но не все люди одинаковы.
Хорошо, ты познал Бога, ты человек с таким-то характером, имеешь благодать внутри
себя, духовно подвизаешься, достиг высокого духовного состояния. А я не достиг этого, я
не знаю того, что ты знаешь, у меня нет той силы, которой ты обладаешь, поэтому я не
могу вести себя так же, как и ты, и мыслить так же я не могу, поступать таким же образом
не могу. Потому Христос не позволил нам судить другого человека. Он сказал нам не
судить никакого человека. Почему не судить? Потому что мы не можем знать о
возможностях каждого человека.
Старец говорил следующее. Какова логика Бога? Бог раздает людям дарования. Одному
дает один талант, другому дает четыре, третьему – шесть. Говорит им умножить эти
таланты, эти дарования. Тот, кто получил 10 талантов, превратил их в 20. Бог приходит,
спрашивает его: «У тебя было десять? Ты их умножил до 20? Замечательно. Получаешь
"отлично".
Тот, кому было дано 5, превратил их в 10. Удвоил их. Прекрасно, и он получил «отлично».
Тот, кому был дан один талант, сделал из них два. Прекрасно, получает «отлично». А был
и тот, кто получил 20, умножил их не до 40, а до 39. Приходит Бог и говорит ему: «Нет, это
не "отлично". Ты должен был умножить до 40, а принес только 39. Твое "отлично" под вопросом».
Если смотреть по нашим человеческим меркам, то один богат – у него 39, а второй беден
со своими двумя талантами. А перед Богом один богат (который беден для тебя), а другой
– беден. В глазах Божиих беден тот, у которого 39, поскольку он не удвоил талант, а второй
обладает только двумя, но ему был дан изначально всего один талант. Суд Божий очень
отличается от суда человеческого. Поэтому Христос говорит не судить только по
внешности и наружности.
Старец говорил: «Если я должен совершать 20 чудес в день, а совершаю 19, я ничто,
"ноль". А другой, который мог избить 50 человек, а побил только 20, сдержал себя, не побил 30, выше того, кто совершил 19 чудес. В глазах людей иначе: один совершал чудеса, а второй дрался. Иной суд, иная логика Божия. Потому нам не позволительно судить.
Осуждение – это отсутствие любви, но это еще показывает и то, что ты неверно
расположил себя по отношению к ближнему. А поскольку ты неправильно настроился на
человека, то ты и раздражился. Когда изначально ты настроен ошибочно, тогда ты
думаешь: «Этот человек расшатал все мои нервы, он очень своенравный». Когда он только
приближается к тебе, ты уже не выдерживаешь: «Довольно, хватит, уходи!»
Однажды со мной приключился такой случай в монастыре Махерас. К нам туда приходила
одна женщина и постоянно нас беспокоила: своенравная, все время что-то говорила. Не
оставляла нас. У нас на кухне был телефон. Она звонила по этому телефону и досаждала
отцам: «Почему вы делаете так, делаете этак?» Один раз я взял трубку, и она еще не
успела начать говорить, я ей высказал все, что думал о ней. А это оказалась не она, а
архиепископ! Не нынешний, а блаженной памяти. Говорит мне: «Отче, приди в себя! Что с
тобой случилось? Что ты такое говоришь?» «А кто это?» «Архиепископ». Что мне было
ответить? Когда мы изначально имеем неправильный настрой, это мешает нам.
У нас на Святой Горе был один пожилой монах, который жил в келии. Он пошел
попросить в пекарне хлеб. Решил попросить шесть хлебов на неделю. Он был хорошим,
но немного странным. Обычно все брали по четыре хлеба на неделю. Думал: «Попрошу
шесть! Но он ведь не даст мне шесть, а я раздражусь, обижусь и два дня не буду
разговаривать». То есть он заранее уже продумал сценарий: сколько дней он не будет
разговаривать, что сам скажет, что ему ответят… Приходит и говорит: «Дай мне шесть
хлебов». «Да возьми десять! У нас много». Закончилось недопонимание. Потому нам
нужно научиться, чтобы наши страсти нас не обманывали и не выставляли посмешищем.
Не будем настраивать себя по отношению к другим людям, а будем стараться смотреть на
них с добрым помыслом, с добротой, с любовью, чтобы не накапливать материал для
недоразумений и обид, не будем настраивать себя так, чтобы возникали недомолвки.
Мы страдаем от этого в семейной жизни, в отношениях между мужем и женой. Приходит
муж домой. Жена ему начинает жаловаться на дочку, что она плохо себя вела, он начинает
переживать. Приходит дочь, и тут же отец выливает на нее весь гнев. Мама немного
преувеличила, он еще что-то домыслил, и разгорелся огонь. Большое дело, когда мы
стараемся быть немного бесстрастными, безучастными по отношению к страстям людей.
Не вводить себя в искушение, приходя в раздражение, которое показывает в конечном
счете недостаток любви, поскольку любовь не раздражается, даже когда человек
совершает ошибку, обнимает его с теплотой. Другому можно гораздо больше помочь
любовью, чем раздражением. На этом завершим.
Митрополит Афанасий Лимасольский
Перевела с греческого Мария Орехова
Источник: www.omilies.net