548
«Как нам читать Новый Завет сегодня. Между библейским критицизмом и древней апологетикой»: лекция-встреча протоиерея Дарко Джого со студентами первого курса бакалавриата Сретенской духовной академии.
Иеромонах Ириней (Пиковский): Наша встреча посвящена теме «Как нам читать Новый Завет сегодня. Между библейским критицизмом и древней апологетикой». Вначале хотелось бы предоставить отцу Дарко возможность изложить нам материал в качестве пищи для размышлений, а затем, уверен, последуют вопросы, будет дискуссия, в ходе которой мы обсудим темы, связанные с Новым Заветом или касающиеся его в той или иной степени. Отец Дарко, пожалуйста, Вам слово.
Протоиерей Дарко Джого: Спасибо, спасибо огромное. Дорогие братия, когда мне сказали, что есть такая возможность встретиться сегодня с вами, я захотел просто поговорить о том, что у меня лежит на сердце, о чем я сам с собой всегда понемножку размышляю, в чем сомневаюсь и на что порой не могу найти ответы. На самом деле существует немало вопросов, которые возникают у нас, православных. Мы рассуждаем о многом: как сегодня толковать, как преподавать Священное Писание Нового Завета, как говорить об этом священникам, а не только преподавателям в каком-либо духовном учебном заведении, то есть как священнослужителю толковать Евангелие, Апостол, каким образом делать это, чтобы они были более близкими, чтобы заложенные в них смыслы становились более понятными людям, нашим прихожанам, а также тем, с кем мы даже встречаемся на улице. Чтобы, с одной стороны, мы не отказались полностью от тех интересных фактов, интересных теорий и в целом глубоких знаний Нового Завета, которые в основном нам помогает приобрести такое направление изучения Священного Писания, которое называется «библейской критикой». Но в то же время важно помнить, что в «библейской критике» существуют такие подходы, такие взгляды, которые полностью не совпадают с верой Церкви, которые иногда даже полностью пытаются уничтожать, например, самые основы догматического богословия в Православной Церкви. Так что, нам, конечно, нужно найти некий средний путь.
Во-первых, хотел бы немного поделиться с вами некоторыми своими размышлениями о том, насколько мы как православные вообще занимаемся Новым Заветом, насколько Священное Писание Нового Завета является для нас важным. Если помните, у Ф.М. Достоевского в романе «Братья Карамазовы» приводится завещание старца Зосимы. И, нужно сказать, оно обозначает проблему, что батюшки приходские в Российской империи, на взгляд старца Зосимы (и, наверное, на взгляд Федора Михайловича), не занимаются в достаточной степени чтением и толкованием Священного Писания.
И Федор Михайлович как христианин, который понял душой из своего жизненного опыта, что такое христианство, просто желал возобновления интереса православных христиан и православного духовенства к Священному Писанию. Помните, старец Зосима в основном обращается к библейскому повествованию о праведном Иове, но и в целом все-таки говорит, что нам надо и Евангелие, и Апостол читать больше и толковать больше. В этом смысле и встреча Алеши Карамазова со старцем Зосимой после его смерти, первая их встреча во сне, в котором Алеша и старец Зосима встречаются на браке в Кане Галилейской, – это не просто литературный сюжет. Федор Михайлович нам четко показал, что без Нового Завета все остальное будет лишь какой-то теорией.
Ф.М. Достоевский даже обозначает причины, почему русское духовенство и сербское духовенство, в целом православное духовенство, не занималось в XIX веке Священным Писанием и не толковало его. И вот эти причины, которые назвал Федор Михайлович в этом завещании старца Зосимы, иногда даже до сегодняшнего дня повторяются. Если вспомните, старец Зосима правильно сказал, что если спросить какого-то батюшку императорской России, почему он не читает Священное Писание, он ответит, что состояния («содержания») его не хватает на жизнь, что он должен заниматься слишком много жизненным делом («угнетен все время работой и требами»). Но тогда мы полностью потеряем самое главное – это осознание, что является целью нашей жизни, нашего служения, а что – средством нашей жизни, нашего служения. Тогда мы просто становимся какими-то, как говорят верующие, «священнослужителями выходного дня». Но мы ведь не поступали в богословское училище, в духовную школу, чтобы только в свободное время, в выходные, заниматься нашим делом. Потому что, если это оставить только на свободное время, тогда практически это никогда не осуществиться. Так что, такая определенная проблема существует.
На мой взгляд, в ХХ веке эта проблема не стала менее острой, потому что, к сожалению, популярностью среди богословских наук наиболее пользовались патрология и литургика, так что в основном на протяжении многих лет, на протяжении многих богословских поколений православные ученые не стремились открыть что-то новое в Новом Завете. Почему это было трагическим?
Иногда я провожу с моими студентами, со старшеклассниками 4 класса, один эксперимент. Спрашиваю их: «Вы сейчас полемизируете на протяжении трех занятий, какое значение одного слова у святого Максима Исповедника, например. А почему вы полемизируете? В основном, потому что история догматов была такая, что именно святой Максим Исповедник истолковал то или иное выражение, например, выражение ή vπόστασι. А почему он его истолковал, как это произошло?» Тогда начинается процесс, под конец которого мы подойдем к какому-то результату. Знаете, на мой взгляд, не существует ни одной святоотеческой полемики, которая началась только из области догматики. Каждая из них началась с толкования Священного Писания, в основном, Нового Завета. То же арианство началось с толкования, в этом случае, Священного Писания Ветхого Завета и притч Соломоновых. То же самое монофизитство, если вы будете читать полемику между святителем Григорием Паламой и Варлаамом, вы увидите, что в первом письме, которым они обменялись, они согласны на 90 % в основных богословских вопросах. Варлаам, например, написал одно полемическое сочинение против латинского учения об исхождении Духа Святаго (о Filioque). И тогда они начинают полемику о том, как толковать несколько мест, которые толковал Варлаам особым способом (какие методом, какие принципы герменевтики). И в этой полемике открывается уже больше проблем.
И возвращаясь к этому примеру, я тогда спрашиваю своих студентов: «А из чего вы сделали вывод, что святой Максим Исповедник – самый значительный святой отец этого периода?» Они говорят: «Только он, никто другой из святых отцов, догматически полностью истолковал проблему двух воль во Христе в Гефсиманской молитве». Спрашиваю своих студентов: «А где находится Гефсиманская молитва, в каком Евангелии, в какой главе какого из Евангелий?» Студенты как студенты, теперь они уже знают эту мою «уловку» и отвечают. Но в первый раз, когда я у них об этом спрашивал, практически никто из них не знал того, в каком Евангелии повествуется о Гефсиманском молении. Потому что они прослушали лекции по Священному Писанию Нового Завета, понемножку выучили что-то наизусть, занимались, знают, на каких языках и когда какой перевод Священного Писания появился, какие особенности текстологии, какая проблематика есть, например, в Евангелии от Марка. То есть, конечно, основные вопросы курса Священного Писания Нового Завета они изучили. Но после этого, к сожалению, они зачастую забывали то, а что же именно они прочитали. И все свое внимание обращали только на такие большие проблемы, как, например, насколько высоко надо поднять руки во время Литургии, когда надо закрыть врата, когда открыть.
Конечно, я не хочу сказать: «Ребята, знаете, догматика и литургика не важны». Но чтобы знать, знать глубоко, проникнуть в таинство богословия догматического, литургического мы должны знать основы. Основой же всего является Священное Писание. И, как Вы уже знаете, святые отцы нам просто установили за правило, что Ветхий Завет нужно понимать через Новый Завет, а для Нового Завета надо найти мессианское место в Ветхом Завете, что также обозначает и подчеркивает, что Новый Завет является ключом любого православного христианского богословия.
Почему это будет для вас важно в вашем церковном служении? Знаете, мы сейчас читали, прослушали мою любимую, кстати, главу из «Лествицы» преподобного Иоанна. И в ней тоже есть один из самых интересных практических советов, который нужно знать каждому православному христианину, особенно священнослужителю. Если вы помните, в своей «Лествице» святой Иоанн объяснил, что не у каждого человека находится одинаковая мотивация, чтобы быть даже христианином. Он там говорит, что есть христианин, который называется «слугой наказания», «слугой благодати» и есть «слуга чистой любви». То есть он говорит о том, что мы – слуги. И существуют христиане, которые просто боятся наказания Божия, и служат они всегда только для того, чтобы избежать этого наказания. Есть такие слуги, у которых нет страха наказания, но которые служат за обещанные блага. А есть такие, самые совершенные из них (от которых мы далеко), у которых нет ни страха наказания, ни ожидания наград, но есть только чистая любовь. О чем это нам говорит? О том, что, когда вы будете служить, не ко всем людям вы должны обращаться одним и тем же образом. Никаких шаблонов просто нет. А почему? Люди, конечно, очень отличаются друг на друга, один совсем не похож на другого. У нас сейчас сложилось так, что в XX–XXI веке мы оказались в такой культуре, в такой среде, когда люди уже не живут так близко друг к другу, как они жили в прежние времена, то есть это более не община с общим взглядом и мировоззрением. И мы просто должны это знать.
На встрече в Сретенском монастыре, в Сретенской духовной академии, мы также говорили о том, что Новый Завет для нас сегодня очень важен. В каждой книге, в каждой песне, даже в каждом новом фильме выявляется какая-то связь с Новым Заветом, отсылка к нему. Месяц назад я был у нас дома и встречался с моим другом – режиссером Эмиром Кустурицей. И Эмир мне прямо сказал: «В России сняли новую экранизацию “Мастера и Маргариты”, такая темная, мне не понравилась». Я спросил его, почему, а он ответил: «Слишком темная. А вот то, что все-таки есть светлого у Булгакова, они просто не захотели нам показать». И тогда у нас состоялся очень интересный разговор об этом. Насколько вообще Иисус (Иешуа), который изображен в романе «Мастер и Маргарита», не свободен он библейского критицизма XIX века. И, конечно, зависимость очевидна. Если вы вспомните, у М.А. Булгакова есть место, где Иешуа перед Понтием Пилатом отказывается от написанного апостолом Матфеем (Левием Матвеем) и говорит, что апостол не понял, что не надо записывать Его слова. И это не просто какая-то выдумка М.А. Булгакова. Это одна из таких библейских установок XIX века, конечно, одна из самых либеральных, о том, что апостолы записали то, чего не нужно было записывать. И тогда вы понимаете, что Булгаков не только по-своему толковал Евангелие, у него, кроме того, очень много заимствовано от, кстати, самого крайнего библейского критицизма XIX века. Мы с этим столкнемся, если будем смотреть новую экранизацию «Мастера и Маргариты». И у вас будут прихожане или, может быть, друзья, которые вас будут спрашивать, вы как батюшки будете первыми, у кого они будут спрашивать: «А это было именно так или не было так, что Церковь думает по этому поводу, насколько М.А. Булгаков или режиссер были в этом правы?» И именно потому мы должны заниматься и библейской критикой, иногда в определенных случаях, чтобы, как говорят, «узнать врага», чтобы быть осведомленными.
Существуют люди, которые занимаются более конструктивным делом. И мы должны непременно знать и эту сторону библейской критики. И мы должны это знать, кроме всего прочего, еще и потому, что иногда библейская критика нам объясняет богословские проблемы, которые без такого научного взгляда мы просто не сможем понять. Например, это проблема, с которой мы все рано или поздно сталкиваемся. Христианину трудно толковать слова Христа о том, что дня и часа Его Второго пришествия никто не знает (даже Сын), только Отец (См.: Мф. 24:36). Вы знаете, даже в святоотеческом богословии было немало затруднений, как это толковать, много слов было сказано об этом святыми отцами. Но если мы обратимся к подходу, который нам объяснит контекст, в котором были сказаны Господом эти слова, а также то, что у семитов (не только у евреев, но и, конечно, у арабов) обозначает словосочетание «не знает», понимание этих евангельских стихов будет довольно определенным. Потому что для грека «не знать» – это одно, на этом строилась вся антропология и гносеология Христа: по-человечески Он этого не знает или по-Божески не знает. В то же время, если вы даже сейчас спрашиваете у какого-то еврея или араба что-то, о чем он вам не хочет сказать, он скажет: «Я не знаю». То есть делает вид, что он этого не знает, потому что вам не надо этого знать. Когда я только об этом прочитал, я вспомнил, как, когда мне было лет шесть, я спросил своего дедушку: «Как люди рождаются?» Он тоже ответил мне, что не знает, потому что не надо было мне этого знать. Формально, он говорил мне неправду, но ребенку ты не можешь этого объяснить. Это кстати, самое неправильное, что родители говорят, если отвечают: «Ты еще маленький, ты все узнаешь, когда станешь взрослым». Если сказать так ребенку, это значит, что он сразу попытается узнать ответ на этот вопрос, потому что он не может понять, что он слишком маленький для какого-то знания. Мы как люди не можем понять, что мы слишком маленькие, чтобы знать такое. Так и с этими словами Спасителя. При этом, если мы посмотрим на толкования святых отцов на эти слова Евангелия, мы, конечно, найдем много полезного. Есть прекрасные толкования у святителя Василия Великого, который открывает несколько уровней, дает несколько ответов, как толковали в его время, интересное толкование и у святителя Иоанна Златоуста – моего любимого святителя. Но иногда бывает простое толкование, которое дает нам ответы на какие-то вопросы исходя из контекста, исходя из того подхода, при котором мы оказываемся в такой позиции к тексту, что спрашиваем себя не только как это сложилось в догматическом богословии, но как это было понятно современникам Христа.
Вы – будущие священники. На мой взгляд (это всегда было мне близко), батюшка, с одной стороны, как военнослужащий. Такая дисциплина должна быть у нас, чтобы мы просто знали это как находящиеся на поле брани. Кроме того, мы должны лечить людей, и в этом смысле наше служение близко врачебному делу. В нашем городке, где я служу, где читаю лекции, где преподаю на Богословском факультете (даст Бог, кто-то из вас будет у нас в гостях), рядом с нашим факультетом располагается и медицинский факультет. В одном общежитии проживают наши студенты. И на экзаменах по преподаваемым мной дисциплинам, если мои студенты не знают чего-то, у меня есть для них такая ловушка – «контрольный вопрос». Я спрашиваю студентов: «А что важнее, богословие или медицина?» Сразу мне каждый отвечает: «Богословие». – «А почему?» – «Потому что мы лечим души человеческие, а не только тело». – «Отлично. А на сколько вопросов, уважаемый, Вы ответили, если из пяти на четыре? И что думаете, какая оценка будет?» Если из пяти на четыре – это на 80 % вопросов ответили. А у нас сама высокая оценка – это 10 баллов. Студенты мои говорят, что в этом случае на 8 баллов можно оценить ответ. «Представьте себе, молодой человек, если вы подходите к врачу, он сдал анатомию. А с Вами что-то случилось, например, на войне Вас ранили в руку, об анатомии которой этот врач ничего не знает. И теперь Вам приходится погибать, потому что, когда этот будущий врач сдавал анатомию, он знал внутреннее строение всех органов (двух ног, головы, даже правой руки), но только об анатомии именно вот этой левой руки он на тот момент не знал, и ему на экзамене поставили 8 из 10 или 4 из 5». Говорят: «Нет-нет-нет, он должен знать пять из пяти, он должен знать все». Да, так же и мы с вами, должны знать все. Не существует того, что нам бесполезно.
То же самое у меня было, честно буду говорить, когда я сам был студентом. Я думал, зачем мне греческий. Уже потом, когда заинтересовался Новым Заветом, стал изучать греческий язык, стал глубоко проникать в древнегреческую семантику, узнавать значения слов, только тогда понял, насколько же мне это полезно. Например, сейчас не скажу сразу на церковнославянском или русском языке, как это звучит, есть притча Христова о пшенице и плевелах. Если посмотреть в древнегреческом подлиннике, там употреблено слово, которое обозначает траву, которая произрастает рядом с пшеницей. И только в момент, когда собираешь урожай, ты понимаешь, пшеница это или плевелы, сорняки. При простом прочтении кажется, что в притче говорится о траве, которую легко отличить от пшеницы, но нет, не отличишь, не поймешь, что же это за трава, пока не будешь собирать урожай. И это соответствует смыслу, значению этой притчи.
То есть важно понимать, что не существует чего-то такого, что будет бесполезным в богословском знании, особенно в библеистике. Конечно, иногда мы как преподаватели сами по себе не достигаем уровня той задачи, которая передана нам от Церкви. Но все-таки вы, будучи студентами, просто трудитесь, чтобы использовать для учения и возрастания этот настоящий момент, когда вам дано время учебы, пока у вас есть такое внимание, которое есть только в юности. Мне сейчас 40 лет, и я уже даже не могу читать так же внимательно, как это было в молодости.
Но сейчас мы должны найти некий средний путь между полным отрицанием всего этого, что в современной библейской науке находится, и тем, что может быть нам на пользу, вне зависимости от принятия всяческих «богословских мод», которые бывают в библейской критике. Ведь существуют такие вопросы, которые появились уже во время святых отцов, и они их уже решили.
Когда я был в Америке, вышла относительно интересная книга, в которой снова поднималась полемика против христианства, основанная на различиях, которые существуют у канонических евангелистов. В том смысле, что есть, конечно, и синоптическая традиция, и Евангелие от Иоанна, но даже у евангелистов-синоптиков повествование о Воскресении Христовом несколько различается. И вот эта книга, сейчас даже не вспомню ее автора, практически повторяла те же самые аргументы, которые были во II веке после Христа, которые уже Кельс (Цельс) поставил: вот если Марк говорил так, Матфей говорил так, Лука – так, значит тогда они (евангелисты) не своими глазами видели происходящее, а только собрали достаточно поздние свидетельства некоего устного предания, некоей устной традиции. И хотя эта книга была, казалось бы, новейшим результатом библейской критики, однако каждый человек, который читал Кельса (Цельса) и отцов, церковных писателей, которые отвечали на его аргументы, сразу же вспомнит, например, святителя Иоанна Златоуста, который в конце IV – начале V века по Р. Х. уже ответил на ряд таких аргументов, сказав, что именно потому, что свидетельства евангелистов не полностью схожи, а немного отличаются друг от друга, мы можем точно знать, что они истинны. И даже привел тогда один пример, которым мы и сейчас пользуемся, что, например, если бы что-то произошло и полицейские спрашивали бы трех людей о происшедшем, самым сомнительным было бы то, если бы они все трое сказали бы точь-в-точь одно и то же. Это означало бы, что они сами ничего не видели, что кто-то указал им, что они должны сказать. А если свидетельства не сходятся полностью, это обозначает, что каждый из этих людей своими глазами видел то, о чем позднее написал. Так что, существуют такие аргументы, на которые мы как православные богословы готовы ответить. Но существуют и такие, которые снова и снова появляются и которые мы должны узнать и отвечать на них. Потому что они будут появляться и впредь. И если не в науке, то в каком-то виде в рамках популярной культуры.
(Продолжение следует.)