957
Книга протоиерея Владислава Свешникова «Молитвенные зовы утра и вечера» показывает, как православному христианину правильно молиться и понимать текст утренних и вечерних молитв. В данном отрывке подробно разбирается 3-я молитва, ко Пресвятому Духу.
Господи, Царю Небесный, Утешителю, Душе истинны… — суть слова, традиционно содержащие именование Третьего Лица Пресвятой Троицы — Святого Духа. Почти все слова этой молитвы представляют собой перечисление некоторых грехов, совершенных за минувший день и вспомнившихся к настоящему времени, по возможности — с покаянным их осознанием и переживанием и с желанием освободиться от них ко времени наступающей ночи.
Но еще по ветхозаветной традиции, которая с особенной силой и остротой выражена в текстах псалмопевца и царя Давида, покаяние начинается с обращения к милосердию Божиему (Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей. — Пс. 50:3). Вот и в этой молитве — умилосердися и помилуй мя грешнаго раба Твоего — так естественно обращение к бесконечной милости Божией, ибо, по осознанию себя грешным, также естественно если не испрашивать себе наказания, то, во всяком случае, осознать себя заслуживающим наказания. Ниже в этой молитве содержится такой обширный и разнообразный с точки зрения «вони́ благоухания греховного» букет грехов, что необходимо немалое милосердие Божие, чтобы от этого «букета» быть освобожденным.
Это и отражено в нескольких последующих лаконичных словах молитвы: ...отпусти (это и есть «освободи») ми недостойному (это минимальная характеристика греховности), и прости (а это минимальная характеристика Божественной милости) вся, елика Ти согреших днесь (сегодня) яко человек (что и понятно), паче же и не яко человек, но и горее скота (ну а это преувеличенная художественная самохарактеристика — «горше, чем скотина»), вольныя моя грехи и невольныя, ведомыя и неведомыя... А далее уже совершается переход от грехов «сего дня» ко грехам целой жизни, если иметь в виду их взаимосвязь, так сказать генетическое происхождение, грехов «сего дня»: …яже от юности и от науки злы, и яже суть от нагльства и уныния.
Ведь «юность» может содержать не только временну́ю характеристику давно минувших дней (если речь идет о людях преклонного возраста), но и некий ценностно-устойчивый тип сознания: недаром же в наше время о многих возрастных людях нередко говорят, что их развитие как бы остановилось на подростковом или в лучшем случае на юношеском уровне, и это вполне определяет их нравственный облик. Например, в наши дни встречается немало взрослых мужчин, так и не начавших работать. И вообще безответственность есть вполне устойчивая особенность некоторых современных людей, берущая свое начало «от юности».
«От науки злы». Это не наука как область человеческой деятельности, а наученность присущим веку сему недобрым привычкам, господствующим на разных уровнях и порой доводящим до уголовных преступлений, — такова досадная склонность к опасной переимчивости, которая приводит к тому, что образуются «от науки злы» постоянные отвратительные привычки, которые даже и не осознаются как отвратительные.
Подобным же образом можно описать генетику иных греховных особенностей — «яже суть от нагльства и уныния». «Нагльство» (наглость) есть эгоцентрически-злобный, психопатический тип поведения, при котором в ответ даже на само присутствие другого человека поблизости демонстрируется в лучшем случае раздражение, а то и нечто худшее, что, в частности в семейных отношениях, порой приводит к чрезвычайно тяжелому положению. «Уныние» есть тяжелое психологическое или даже психопатологическое состояние (в аскетической терминологии — страсть), которое может начинаться с невнимания к основополагающим духовным сферам жизни и с концентрации на недостойных серьезного внимания предметах — а завершаться гнетущей, стойкой депрессией. И разумеется, здесь можно упомянуть еще немалое количество психологически обусловленных типов устойчивого греховного поведения, а также некоторых частных, почти случайных греховных переживаний и действий, нередко возникающих наряду с унынием.
Об этом и свидетельствует продолжение молитвы, состоящее из произвольного перечисления дневных грехов, на каждом из которых хорошо было бы хоть на полсекунды остановиться для покаянной самопроверки — чтобы повиниться в них. Аще именем Твоим кляхся, или похулих е в помышлении моем… Само по себе довольно худое дело — клясться, но особенно худо и безобразно — клясться именем Божиим, а уж совсем гнусно и отвратительно — похулить имя Божие! Но хочется надеться, что ничего подобного никогда с тобой не случается или по крайней мере бывает очень редко, и тогда непременно надо поскорее в этом покаяться.
Далее мы переходим к грехам, совершенным против ближних. …Или кого укорих, или оклеветах кого гневом моим, или опечалих... И укорять — дело не очень хорошее, потому что от укоров может болезненно огорчаться брат твой, а сам ты — превозноситься; но куда хуже — клевета, да еще с гневом, потому что клевета есть злобная ложь на брата, которая может разрушать всякие добрые отношения, да и вообще всякие отношения. К тому же результату приводит и любое слово или действие, которое вызывает болезненную печаль у брата, как это бывает всегда, когда такие действия производятся не из любви.
Далее молитва переходит к перечислению внутренних состояний и переживаний, имеющих очевидно греховный характер: …или о чем прогневахся, или солгах, или безгодно (несвоевременно) спах… «О чем» (а не «о ком») можно прогневаться, только когда душа почти всегда готова пребывать в негативном, раздраженно-агрессивном состоянии, и тогда достаточно самого ничтожного повода, чтобы взорваться. И хорошо еще, если ты сам с отвращением осознаёшь свое такое жалкое состояние… Но вот наступает вечер, время для покаяния, когда хоть немного должно становиться за себя стыдно.
«Солгах» — что же, здесь понятно. Святой Давид говорит: всяк человек ложь (Пс. 115:2). Но в отношении себя самого не всякий человек и не всегда осознаёт это, особенно когда речь идет о таком самом частом и тонком виде лжи, которым является самообман. Да, кроме того, очень многие считают себя весьма правдивыми людьми. Беда.
Еще более часто люди не видят за собой греха, когда дело касается излишне долгого сна («безгодно спах»), как и любой другой физиологической чрезмерности; многие вообще не склонны полагать, что подобные вещи характеризуются как греховные. И вообще не знают, что любая невоздержанность имеет нравственный посыл, что как раз очень хорошо понимали древние греки.
Затем текст молитвы снова переключает наше внимание на грехи против ближних: …или нищ прииде ко мне, и презрех его; или брата моего опечалих, или свадих, или кого осудих… «Нищ прииде и презрех» — подразумевает как самый прямой, так и косвенный, символический смысл, когда «нищ» может подразумевать любого человека, нуждающегося в понимании и в каком-либо знаке внимания, а слово «презрех» — не обязательно презрение в прямом, самом негативном смысле слова, но может означать любое выражение невнимательности. Но очевидно, что в любом из таких случаев необходимо покаяние.
«Брата опечалих». И даже не важно — сознательно или нечаянно. Желал или не желал опечалить; скорее всего, неким тонким, смутным образом желание привести брата в состояние печали потаенно жило в душе. И вот наконец дождался случая, как бывает довольно часто, опечалить брата — и так оно и получилось. Что ж, дождался — радуйся?! Но на самом деле должно быть стыдно.
Бывают люди, у которых постоянная готовность к скандалу бытует в их сердцах и при первой же возможности тут же прорывается наружу, и обязательно затевается ссора. Это означает, что я вношу в общественную жизнь (любого масштаба — от семьи до государства) дух раздора и разделения, что и означает в подобном случае — «аз свадих». Если же от меня исходит неприязнь (по идеологическим или психологическим причинам) по отношению к некоему лицу, сие означает — «или кого осудих». Здесь можно заметить между прочим, что в Евангелии Христос ни на что другое не обращает столь постоянного, глубокого и пристального внимания, как на грех осуждения, особенно когда оно демонстрируется публично, потому что в таком случае действие греха расширяется пропорционально количеству присутствующих при этом людей.
И снова молитва возвращает читателя к его внутренним греховным переживаниям, речь идет главным образом о греховных страстях и отчасти — о пристрастиях: …или развеличахся, или разгордехся, или разгневахся; или стоящу ми на молитве, ум мой о лукавствии мира сего подвижеся, или развращение помыслих; или объядохся, или опихся, или без ума смеяхся; или лукавое помыслих, или доброту чуждую видев, и тою уязвлен бых сердцем...
Гордость есть страсть фундаментальная, по отношению к которой многие другие проявляются как частные — к общей, порою очевидным образом, порою менее очевидным. Вообще говоря, это слишком обширная тема, чтобы ее можно было коснуться лишь слегка. Христианская этика, для которой эгоцентризм — лишь крайняя форма гордости («разгордехся»), описывает еще более трех десятков основных проявлений гордости, среди которых указано и самопревозношение перед другими людьми («развеличахся»). То же касается и «разгневахся» — не всегда гнев претворяется в физическую расправу или жестокие слова, довольно ведь и того, что внутреннее действие гнева разрушает твою собственную душу.
В то же время «развлечение» ума множеством различных предметов лукавого мира сего и в силу этого «отвлечение» ума от молитвы и других духовных предметов, скорее, можно отнести к страсти уныния, чего многие как раз не знают и не замечают; только эта молитва и может привести их к осознанию наличия прямой зависимости между плохой молитвой и страстью уныния.
Но также в этой части молитвы отчетливо отображается дурной контакт между следующими двумя страстями: тем же унынием иблудом — «развращение помыслих»; когда блуд совершается не на деле, а как бы почти невинно, в помышлении. Но в любом случае грехи всегда вначале совершаются во внутреннем помышлении, а до самого дела не всегда доходит. Но и «помыслих» лежит все в той же области греха, посредством которой умаляется подлинное значение высоты жизни.
Последние несколько наименований также дают возможность припомнить некоторые всем известные страстные действия: «объядохся, опихся...» Понятно, что речь идет о страсти чревообъедения. Едва ли о них стоит говорить более подробно: слишком все очевидно.
Далее между прочим упоминается о таком странном греховном явлении, как смехотворство («без ума смеяхся» — действие, по-видимому, до вольно безумное), которое иными отцами-аскетами справедливо (но не всем понятно почему) было отнесено к одному из проявлений страсти уныния и которое стало почему-то желанным и ожидаемым в наши дни — дни отчаянного безвременья. Не только во время молитвы, но и при любом другом внутреннем или внешнем делании случается вдруг прийти уму в какое-либо мирское помышление, которое всегда (хотя и не всегда очевидно) имеет лукавый характер и вводит человека в состояние уныния; хорошо, когда за собой это примечается, еще лучше, когда примечается с покаянием.
«…Или лукавое помыслих». Выше уже было сказано нечто подобное: «…ум мой о лукавствии мира сего подвижеся, или развращение помыслих…» Едва ли здесь вновь говорится о том же, о чем и прежде. Скорее всего, прежде имелось в виду именно греховное содержание помышлений; здесь же, вероятно, речь идет о греховной структуре падшего ума, при которой, о чем бы ни думалось — о Евангелии, о Божественной литургии и т.п. — все равно это будет исключительно рационалистический или любой иной греховный способ мышления и в результате все равно будет сделано ошибочное умозаключение.
В следующих словах — «или доброту чуждую видев, и тою уязвлен бых сердцем» — речь идет о пошлой, тривиальной зависти, которая бывает связана и с тщеславием, и с эгоцентризмом, и с неприязнью к ближнему и неготовностью видеть и признавать добрые качества его души, особенно если сам таковыми не обладаешь.
Двумя словами — или неподобная глаголах — очерчена довольно обширная греховная область, связанная с деятельностью языка (в основном это ложь, злословие и пустословие), о чем так красочно пишет апостол Иаков: язык — небольшой член, но много делает. Язык — огонь, прикраса неправды; язык в таком положении находится между членами нашими, что оскверняет все тело и воспаляет круг жизни, будучи сам воспаляем от геенны (Иак. 3:5, 6). К этим грехам добавляется еще один — или греху брата моего посмеяхся. Но хорошо, что далее следует покаянное продолжение — моя же суть безчисленная согрешения. Сам-то полон грехами, а над чужими грехами готов гадко и дерзко хохотать. Без такого умозаключения этот обширный унылый перечень грехов немногого стоит.
Слава Богу, в конце этого длительного перечисления добавляется всего один грех — или о молитве не радих, но это добавление весьма ценное. Во-первых, это единственный грех, относящийся к чисто духовной области. Во-вторых, молящийся кается не только в том, что он делал неположенного, но и в том, что он не сделал как следует нечто из того, что ему следовало бы сделать, — увы, не молился как следует. Ну хотя бы в конце долгого перечисления душа наконец вспомнила то, с чего ей следовало бы начать. Тем более что уже много раз душа имела замечательный опыт усердия, радения в молитве и помнит, сколь большую духовную радость она тогда ощущала. Но увы, в настоящий день, который завершается, у нее случилось ничтожно мало духовных достижений. Потому что ничтожно мало было духовного радения. Но вот теперь день кончается, подошло время вечерней молитвы, и она, слава Богу, вспомнила... С печалью, стыдом, но и с радостью — вспомнила.
А надо было вспомнить гораздо больше; но увы, плохо помню: …или ино что содеях лукавое, не помню, та бо вся и больша сих содеях. Помню только одно: то, что было перечислено, — это лишь малая часть совершенных мною за день грехов. Хотя и хватает у меня разума, чтобы осознать (каждым вечером!), что проходящий день (каждый день!) стал днем греха, но не все мои грехи я сумел осознать в полной мере, знаю только, что их много. Очень много. И потому каждый раз к концу своего грешного дня, а тем более — вспоминая молитвенное начало минувшего дня, утверждаюсь в понимании, что теперь, уходя в область примрачного полусознания, пока еще не провалился окончательно в ночной мрак, — я должен молиться.
Помилуй мя, Творче мой Владыко, унылаго и недостойнаго раба Твоего, и остави ми, и отпусти, и прости мя, яко Благ и Человеколюбец… Прежде всего нужно молиться своему Творцу и Владыке (Создателю и Промыслителю) о помиловании, потому что все обширное содержание этой молитвы (где находятся почти одни только грехи, и в большом количестве) утверждает в сознании, что ты — бестолочь и беззаконник, потому что грех есть бестолковое беззаконие; а раз беззаконник, значит, заслуживаешь наказания, но милость Божия может умалить наказание. Но даже и в этой ситуации я от своего беззакония пребываю в унынии, но одновременно и в довольно ясном сознании, что на самом деле достоин любого наказания, вплоть до самого серьезного и сурового. Но Ты, Господи, поскольку Ты благ и человеколюбив, можешь и, очевидно, желаешь освободить меня от всякого наказания (оставить, отпустить и простить).
...Да с миром лягу, усну и почию, блудный, грешный и окаянный аз, и поклонюся, и воспою, и прославлю пречестное имя Твое, со Отцем и Единородным Его Сыном, ныне и присно и во веки. Аминь. Я, переполненный грехами до полного окаянства (низости, нечестия), дерзаю молить Тебя о Твоем высоком мире, с которым и в котором я смогу не только в спокойствии и с надеждой почивать, но и заранее, накануне грядущего сна, кланяться, воспевать и прославлять величественное и Божественное имя Отца и Сына и Святого Духа, чтó есть по существу светло, и истинно, и плодотворно.
Книгу протоиерея Владислава Свешникова – «Молитвенные зовы утра и вечера» можно найти в магазине «Сретение» по адресу: г. Москва, ул. Лубянка, 17, стр. 1.