1368
Антропологическая неопределенность психологических исследований как ключевая причина кризиса психологической науки
О необходимости методологической рефлексии антропологического контекста психологических исследований говорят многие современные ученые: В. А. Барабанщиков, А. Л. Журавлев, И. А. Мироненко, В. И. Слободчиков, В. Ф. Петренко, Д. В. Ушаков, А. В. Юревич и др. Так, В. А. Барабанщиков утверждает: «Очевидно, что в психо логии то или иное понимание человека – „альфа“ и „омега“ любых конкретных исследований» (Барабанщиков, 2000 с. 44). Развивая эту идею, В. И. Слободчиков отмечает необходимость введения антропологического принципа в психологическую науку; он пишет: «Как будет задано представление о специфике бытия человека… та кую интерпретацию частных понятий о его конкретном бытии мы обретем» (Слободчиков, 2005, с. 81). По мысли И. А. Мироненко, вопрос «Что есть человек?» является «основным» для современной психологии: «…сейчас этот вопрос имеет уже не отвлеченно философское значение, но жизненно важен…» (Мироненко, 2018, с. 415).
Высокую актуальность антропологический вопрос имеет в силу своей связанности с проблемой множественных разрывов психо логического знания. Эта связь была отмечена еще Л. С. Выготским в первой четверти ХХ в., когда впервые был признан и зафиксирован кризис в психологической науке. Первоначальный выбор ориентации на естественные науки вроде бы не требовал от психологии никакой антропологической определенности. Однако идея построить психологию как естественно-научную дисциплину уже в начале ХХ в. показала свою несостоятельность. Анализируя сложившуюся ситуацию и характеризуя ее как «состояние хаоса», Л. С. Выготский в своей работе «Исторический смысл психологического кризиса» писал: «В психологии происходит не борьба воззрений, которые можно привести к соглашению; даже не борьба течений или направлений внутри одной науки, а борьба разных наук» (Выготский, 1982, с. 374). Причиной такой ситуации автор считал идею построения психологии как чисто эмпирической науки – свободной «от какой бы то ни было философии» (там же, с. 377–379) – и указывал на ее полную несостоятельность: «На деле нет ни одной эмпирической системы психологии, все переходят за грань эмпиризма… Всякая психология имела свою метапсихологию. Она могла не осознавать этого, но от этого дело не менялось» (там же, с. 379). Раскрывая установку на эмпиризм как причину «неразрешимого методологического противоречия», Л. С. Выготский подчеркивал необходимость для психологии «выяснять свои конечные посылки» (там же, с. 377–379).
«Конечные посылки» для психологической науки – это решение антропологического вопроса, обозначение исходных установок к пониманию феномена человека. В работе Л. С. Выготского этот вопрос был только намечен; спустя десятилетие он был уже четко по ставлен. С. Л. Рубинштейн в заключении своего фундаментально го труда «Основы общей психологии» написал: «За каждой теорией всегда в конечном счете стоит какая-то идеология; за каждой психологической теорией – какая-то общая концепция человека, которая получает в ней более или менее специализированное преломление» (Рубинштейн, 2000, с. 643).
Важность антропологического вопроса осознавалась и зарубежными учеными. В начале 1960-х годов в американской психологи ческой науке оформилась гуманистическая психология (А. Маслоу, К. Роджерс, В. Франкл, Ш. Бюлер, Р. Мей, Дж. Бугенталь и др.), вы делившая в качестве своей основы систему представлений о человеке (Bugental, 1964). Несколько позднее, обозначив свою антропологическую специфику, из нее выделилась экзистенциальная психология, получившая большое распространение в Европе. Несмотря на некоторые различия в системе антропологических представлений данных направлений, их объединяет взгляд на человека как духовное существо, способное быть выше своей биологической обусловленности и влияний социума.
В эти же годы в нашей стране Б. Г. Ананьев попытался построить антропологическую психологию на материалистических основаниях – новое направление он предложил назвать «синтетическим человекознанием» (Ананьев, 1969). Идеи Б. Г. Ананьева поддерживались многими учеными, и в течение последующих десятилетий в психологии предпринимались попытки интеграции знаний о человеке из разных наук. К сожалению, эти попытки не привели к формированию целостной антропологической концепции; напротив, способствуя возникновению и развитию прикладных отраслей психологического знания (клинической психологии, психогенетики, психофизиологии, эргономики, экономической психологии и т. д.), они привели к углублению его разрывов. К концу ХХ в. противоречия обострились не только внутри академической психологии, но и меж ду различными областями прикладной и практической психологии. Психологический кризис обернулся «психологическим схизисом» (Василюк, 1996). Дезинтеграция психологического знания зашла столь глубоко, что, как справедливо заметил А. В. Юревич, методологические проблемы отходят на задний план, на первый выходят проблемы коммуникационные: ученые, работающие в разных подходах, перестают понимать друг друга, психологические теории оказываются несоизмеримыми (Юревич, 1999).
В современной психологической науке надежды на преодоление дезинтеграции психологического знания связываются с нормами постнеклассической рациональности, имеющими выраженную интегративную направленность. Согласно ведущей методологи ческой установке постнеклассической науки – принципу контр-индукции (Фейерабенд, 1986), сосуществование конкурирующих подходов и теорий рассматривается как нормальное явление, одна ко при этом от научного знания требуется «наведение мостов»: оно должно объяснять не только те факты, которые получены в собственном исследовательском русле, но и соотноситься с теми, которые были получены в альтернативных программах. Заметную интегративную направленность имеет и идея П. Фейерабенда использовать для научных построений такие средства, которые традиционно считались «вненаучными»: религиозные, мифологические и даже житейские представления.
Разделяя представление о возможности преодоления дезинтеграции психологического знания с помощью норм постнеклассической рациональности, мы считаем важным, прежде всего, обратить внимание на такую установку новой методологии, как контроль аксиологического угла научных исследований. О важности разработки аксиологического аспекта современного наукознания свидетельству ют работы многих отечественных и зарубежных авторов (Р. Мертона, Х. Лейси, Э. Агацци, Х. Дугласа, В. С. Степина, В. Н. Поруса, Л. П. Ки ященко, Л. А. Микешиной, В. В. Котляровой и др.). Так, Х. Дуглас выделяет четыре класса ценностей, влияющих на процесс научного познания (Douglas, 2000). В работе У. Паркера и Э. Винсберг раскрывается роль ценностного аспекта в использовании исследователем доказательных процедур (Parker, Winsberg, 2018). Обобщая результаты работ современных авторов, В. С. Степин считает, что необходимость контроля (учета) ценностного угла исследования является определяющим отличием постнеклассического типа рациональности (Степин, 2008, с. 23).
Нам видится, что идея контроля (учета) ценностного угла исследования напрямую связана с вопросом о необходимости антропологической рефлексии в психологических работах. Именно в системе имплицитных представлений о человеке скрывается ценностный угол психологических исследований. Импликация антропологического контура оборачивается методологическим произволом. И. А. Мироненко замечает: «Модели человека, имплицитно заложенные в теориях различных школ, существенно различаются. Это заставляет задаться вопросом: как соотносятся данные теоретические модели? Дополняют ли они друг друга или, может быть, взаимно исключают? Без обращения к этому вопросу невозможен диалог теорий в сети глобальной науки» (Мироненко, 2018, с. 415–416). На наш взгляд, не всякий антропологический контур психологического исследования может быть продуктивным с точки зрения интеграции полученных результатов в систему психологического знания. Наибольшим интегративным ресурсом, по нашему мнению, обладают православно-христианские представления о человеке.
Цель настоящей работы раскрывается в двух аспектах:
– рассмотреть перспективы решения антропологического вопроса в формате постнеклассической науки;
– проанализировать возможности православно-христианских представлений о человеке в качестве антропологической основы психологических исследований.
Перейдем к их обсуждению.
Идеалы постнеклассической науки как ресурс обеспечения антропологической определенности психологических исследований и преодоления кризисного состояния психологической науки
Сравнительно небольшая история психологической науки может быть представлена как путь бесконечных попыток преодоления кризиса. На протяжении ХХ в. эти попытки представляли собой поиск и раз работку новых методологических платформ, способных выступить в качестве интегрирующего основания имеющихся психологических течений. Построение методологических платформ было «опробовано» в разных конфигурациях: в одних случаях в качестве базового элемента выступал предмет (например, в бихевиоризме), в других – метод (например, в психоанализе), в третьих – объяснительный принцип (например, в гештальтпсихологии). Однако ни одно из психологических течений не смогло выполнить роль интегратора.
В начале ХХI в. преодоление методологического кризиса, как уже отмечалось, стало обретать новые черты, связываться с попыткой выстроить психологическую науку в соответствии с современным – постнеклассическим – идеалом научного знания. Осмыслению психологии в формате постнеклассической рациональности посвящены работы многих ведущих отечественных исследователей: А. Л. Журавлева, М. С. Гусельцевой, А. В. Юревича, А. Д. Леонтьева, В. Ф. Петренко, Т. В. Корниловой, С. Д. Смирнова, В. В. Знакова, В. В. Карпова, А. В. Барабанщикова, А. В. Шувалова, В. А. Мазилова и др.
Ориентация психологической науки на постнеклассические нормы рациональности сместила фокус поисков путей преодоления дезинтеграции психологического знания: от разработки новых методологических платформ к осмыслению интегрирующих ресурсов отдельных методологических конструктов. В последние десятилетия методологической рефлексии стали подвергаться все ключевые составляющие методологической платформы психологической на уки: и предмет, и методы, и конкретно-научные принципы.
Вопрос о необходимости нового понимания предмета психологи ческой науки поднимается в работах В. А. Мазилова, В. И. Слободчикова, С. Д. Смирнова, А. Н. Ждан, В. В. Козлова, И. А. Мироненко и др. Ученые отмечают много разных недостатков сложившегося понимания предмета психологии, один из самых серьезных – «не возможность осуществления интеграции». Обобщая представления современных ученых о необходимости нового определения предмета психологической науки, В. А. Мазилов выделяет следующие его черты. Во-первых, такое определение должно выполнять роль «операционального стола», который бы позволял реально соотносить результаты исследований, проводимых в рамках разных подходов и научных школ. Во-вторых, оно не должно быть «искусственно» сконструированным, а указывать реальный предмет науки в подлинном смысле слова. В-третьих, ему следует быть внутренне достаточно сложным, чтобы содержать в себе сущностное, позволяющее выявлять собственные законы существования и развития психического. В-четвертых, понимание предмета должно позволять разрабатывать науку по собственной логике, не сводя развертывание психологических исследований к чуждой для них логике естественно-научного или гуманитарного знания (Мазилов, 2006, с. 27).
Тенденции к интегративности проявляются и в обсуждении методического инструментария психологической науки (В. А. Барабанщиков, А. В. Юревич, В. В. Козлов, В. А. Янчук, В. В. Знаков, В. А. Мазилов и др.). Так, В. А. Барабанщиков говорит о необходимости разработки системного метода познания психических явлений (Барабанщиков, 2005а). В. А. Мазилов, утверждая, что психологический метод необходимо рассматривать как уровневое образование, выделяет в нем три уровня: идеологический, предметный, процедурный (Мазилов, 2005). В. А. Янчук, рассматривая эволюцию метода психологического исследования, показывает взаимодополняющий характер интраспективной, экстраспективной и диалогической методологии; на этом основании автор обсуждает возможность объединения их ресурсов в виде методологической триангуляции (Янчук, 2005). Созвучную позицию занимает и В. В. Знаков; ученый отмечает, что пост неклассический идеал научности позволяет снять существующее в психологической науке противопоставление естественно-научных и гуманитарных методов и дает возможность реализовать их в психологическом исследовании в тесном единстве (Знаков, 2007). Эта идея иллюстрируется В. В. Знаковым на примере конкретного исследования – Ю. А. Александрова и Н. Л. Александровой, выполненного в области системной психофизиологии. Авторы показали, что процесс специализации нейронов мозга определяется спецификой куль туры, в которой индивид формирует свой опыт; для демонстрации данного положения потребовалось привлечение не только естественно-научных, но и гуманитарных методов.
В качестве важнейшего ресурса интеграции психологического знания выступает разработка соответствующих методологических принципов психологической науки. В работах современных ученых ведущая роль отводится принципу системного подхода.
Этот принцип не является «новым» для психологической науки. Представления о системной природе психического и о необходимости соответствующих методологических установок к ее исследованию складывались на протяжении всего ХХ в. Большой вклад в развитие данных представлений внесли: Б. Г. Ананьев, П. К. Анохин, В. А. Барабанщиков, Н. А. Бернштейн, В. М. Бехтерев, Л. С. Вы готский, А. Л. Журавлев, А. В. Карпов, А. Н. Леонтьев, Б. Ф. Ломов, А. Р. Лурия, В. А. Мазилов, В. С. Мерлин, В. Н. Носуленко, В. Ф. Петренко, С. Л. Рубинштейн, Б. М. Теплов, А. А. Ухтомский, А. В. Юревич и др. Однако, несмотря на значительные разработки принципа системного подхода, в настоящее время, он не рассматривается как сложившийся. «Системный подход – в его современном виде – не есть нечто «полностью сформировавшееся» и «окончательно раз вившееся»; напротив, значительно более конструктивным является его трактовка как развивающегося принципа», – пишет А. В. Карпов (Карпов, 2007, с. 314). Развитие принципа системности видится в контексте серьезного переосмысления его фундаментальных оснований. Так, В. А. Барабанщиков указывает на необходимость комплексного методологического развития базовых положений системно го подхода (Барабанщиков, 2005б). А. В. Карпов также говорит о том, что «дальнейшее совершенствование системного подхода «будет носить отнюдь не „косметический“ характер, а потребует достаточно существенной его трансформации» (Карпов, 2007, с. 315). Интегративная направленность принципа системного подхода вытекает уже из самого его названия. Развитие этого принципа в настоящее время еще более усиливает эту черту, связывается с понятиями «межсистемности» (Ю. Я. Голиков и А. Н. Костин), «полисистемности» (Д. Н. Завалишина), «метасистемности» (В. А. Карпов).
Большие ожидания в плане интеграции психологического знания связывались также с принципом субъектного подхода, введенным в психологическую науку С. Л. Рубинштейном. Разработке этого принципа были посвящены труды многих отечественных ученых (К. А. Абульхановой-Славской, Л. И. Анцыферовой, Д. Б. Богоявленской, Е. Д. Божович, А. В. Брушлинского, М. И. Воловико вой, В. В. Давыдова, С. Д. Дерябо, А. Л. Журавлева, А. К. Осницкого, Е. А. Сергиенко, В. И. Слободчикова, В. А. Татенко, Г. А. Цукерман, В. Э. Чудновского, Д. Б. Эльконина, И. С. Якиманской и мн. др.). Особый вклад в разработку субъектного подхода внесли ученики С. Л. Рубинштейна – К. А. Абульханова-Славская и А. В. Брушлинский; их усилиями проблема субъекта была выведена на передний план психологических исследований. В 1990-е годы субъектная проблематика стала «основным научным направлением исследовательской работы Института психологии РАН». По замыслу А. В. Брушлинского, категория «субъект» должна была выступить основой интеграции психологической науки (Психологическая наука…, 1997, с. 346). Однако сложилась парадоксальная ситуация: интенсивные разработки в области субъектной проблематики не только не привели к интеграции психологического знания, но и увеличили его разрывы. Противоречивость этой исследовательской области оказалась даже выше, чем всех других. Разрывы отмечаются уже на уровне исходных определений: различения представлений о субъекте, субъектности и субъективности, соотношения понятий «субъект» и «личность»; дискуссионность прослеживается по всем характеристикам субъекта и по всем направлениям исследований в данной области.
На наш взгляд, усиление разрывов теоретико-методологических схем при разработке субъектной проблематики является неслучайным. С. Л. Рубинштейн в своих фундаментальных философских трудах «Бытие и сознание» (1957), «Человек и мир» (1973) дал определение субъекта как способ реализации человеком своей человеческой сущности в мире; вводимый им принцип субъектного подхода он рас сматривал как объяснительный принцип психической жизни человека. Другими словами, разработки в области субъектной проблематики настоятельно требуют четкой определенности в антропологическом вопросе. Именно недостаточное внимание к антропологическому кон тексту принципа субъектного подхода явилось причиной высокой противоречивости данной исследовательской области и препятствием к реализации замысла А. В. Брушлинского – интеграции психологического знания на основе категории «субъект».
Нисколько не умаляя значимости работы по осмыслению интегрирующих ресурсов ключевых конструктов методологической платформы психологической науки – предмета, метода и конкретно-научных принципов – принципиальную роль в преодолении дезинтеграции психологического знания, как уже отмечалось, мы отводим решению антропологического вопроса. Перспективы обеспечения антропологической определенности психологических исследований мы связываем с ключевым требованием постнеклассической науки – контроля ученым ценностных оснований своей работы.
Поясним некоторые моменты, связанные с исследованиями отечественных и зарубежных ученых (Р. Мертона, Х. Лейси, Э. Агацци, Х. Дугласа, В. С. Степина, В. Н. Поруса, Л. П. Киященко, Л. А. Микешиной, В. В. Котляровой и др.) в области аксиологического аспекта современного наукознания.
В конце ХХ в. стали понимать, что результаты научного познания зависят не только от методического инструментария, но и от аксиологического фактора – ценностно-смысловых установок учено го. Представление о «ценностно-нейтральном» исследовании ушло в прошлое. Постнеклассическая наука подняла вопрос о необходимости учета не только средств и процедур получения научных результатов, но и ценностно-смыслового контекста исследования.
Новые нормы методологической рефлексии научно-исследовательской деятельности связаны с работами М. Полани и его последователей. Ученые показали, что любое научное исследование, любая научная теория всегда содержат в себе огромный пласт имплицитного содержания. Это имплицитное содержание М. Полани описал как личностное знание (Полани, 1985), в силу его детерминации личностными особенностями ученого, его мировоззрением, ценностями, интуитивными представлениями об изучаемом предмете и т. п. Личностное знание играет доминирующую роль в процессе научно го познания: соотношение формализованных и имплицитных компонентов находится в пропорции 1 : 10 (De May, 1992).
А. В. Юревич, развивая представления о скрытом содержании научного исследования, показал, во-первых, что «личностное знание не только играет важнейшую роль в процессе построения научных теорий, но и составляет существенную часть самих теорий, а также образует неизбежный фон их восприятия» (Юревич, 2005, с. 190), во-вторых, что скрытая область научных теорий заполнена не только личностным знанием, но и надличностным, групповым, значение которого особенно велико в тех случаях, когда проводятся коллективные исследования, коллективное развитие тех или иных теорий: «В результате формируются некие коллективные тезаурусы понимания теорий, определяющие, в частности, то, что сторонники концепций всегда понимают их не так, как противники, или то, что одна и та же теория понимается и развивается по-разному раз личными школами» (там же, с. 192).
Контроль ученым ценностных оснований своей работы позволит уменьшить область скрытого содержания научного знания. Реализация этого требования в разных научных дисциплинах, по-видимому, может иметь разные решения; в психологической науке таким решением видится методологическая рефлексия представлений о человеке, экспликация антропологического контура психологических исследований.
Важно отметить, что экспликация аксиологического угла исследования из области скрытого содержания в значительной мере позволит снять барьеры, препятствующие реализации принципа контриндукции в современной психологии – «наведению мостов» между соперничающими между собой теориями. Одной из трудностей реализации этого принципа нам видится определение круга конкурирующих теорий. Экспликация аксиологического момента исследования обеспечивает возможности для более четкой дифференциации круга альтернативных теорий и продуктивных попыток реализации ведущего методологического принципа постнеклассической науки – контриндукции. Идея плюрализма – сосуществования разных теорий, ни одна из которых не может иметь статуса более правдоподобной, – на наш взгляд, явилась логическим следствием признания постнеклассической наукой необходимости контроля аксиологического момента.
Ввиду недоопределенности к настоящему времени нормативных процедур экспликации ценностного контекста психологических исследований мы предлагаем раскрывать его в описательном плане – через совокупность антропологических представлений[1]. По своей сути, эта совокупность антропологических представлений видится системным элементом методологического базиса всех конкретных психологических исследований, определяя их принципы, ключевые понятия и рабочие гипотезы. Такая методологическая рефлексия будет не только создавать условия для более продуктивных попыток «наведения мостов» между конкурирующими теориями, но и заметно повышать надежность самих теоретико-эмпирических конструкций за счет большей согласованности. Экспликация антропологического контекста нам кажется вполне оправданной и в тех случаях, когда исследовательская работа выполняется в рамках антропологически определенных направлений (например, гуманистической или экзистенциальной психологии). Как показывает опыт, исследователи, даже указывая на свою приверженность тому или иному направлению, далеко не всегда рефлексируют соответствующие антропологические основания.
Обсуждая вопрос об антропологической определенности психологических исследований в формате постнеклассической рациональности, нельзя не обратить внимание на его социальный аспект.
Импликация ценностных оснований, антропологическая неопределенность психологических исследований не только приводят к методологическому произволу и хаосу внутри психологической науки, но и по рождают серьезные деструктивные тенденции в жизни современного человека. Эти негативные следствия связаны с особенностями психо логической науки, ее огромным влиянием на каждодневную жизнь людей: психологические теории, присваиваясь человеческим сознанием, создают человеческую реальность. На этом основании ряд со временных исследователей рассматривают психологию как социально-конструктивную науку (В. И. Слободчиков, В. Ф. Петренко, Ю. Б. Гиппенрейтер и др.). Дезинтеграция психологического знания оборачивается не только «методологическим кризисом» или «психологическим схизисом», но и социально-антропологической ката строфой (Слободчиков, 2011, с. 4).
Признаки этой угрозы уже становятся заметными. Растет число людей, страдающих психическими заболеваниями. В критическом состоянии находится развитие современных детей. Разнообразные деформации развития (задержки, отклонения, остановки) приобрели массовый характер и отмечаются уже в детстве. Учеными фиксируются новые виды нарушений психического развития. В научный лексикон вошло понятие «психологическое нездоровье» (И. В. Дубровина, В. Э. Пахальян, А. В. Шувалов и др.), обозначающее феномены, с которыми не имели дело ни психологическая, ни медицинская практики ХХ в. Изменение процессов развития современных детей ставит серьезную проблему перед системой образования. Множественные разрывы психологического знания, противоречивые подходы к пониманию процессов развития, лишают твердой опоры задачу построения конструктивных образовательных моделей.
Предельная социальная ответственность психологической науки обуславливается спецификой ее исследовательской логики, остающейся, к сожалению, пока без должной методологической рефлексии. Об этой существенной особенности психологической науки мы уже достаточно подробно писали (Войтенко, 2010, 2011), но, чтобы не разрывать нить рассуждений в настоящей работе, коротко обо значим основные моменты еще раз.
О важнейшем значении исследовательской логики говорил еще Дж. С. Милль в середине XIX в. В науке своего времени автор за фиксировал наличие двух исследовательских логик – «индуктивной» и «силлогической». Первая обозначала логику естественно-научного исследования (хорошо устоявшегося в научном сообществе того времени), вторая – логику нового, только зарождавшегося типа исследования. Различение двух исследовательских логик явилось для Дж. С. Милля основанием для разделения наук; точнее, выделения нового класса наук, которым ученый дал название «науки о духе», противопоставив «наукам о природе» (Милль, 2011). В конце XIX в. «науки о духе» стали называться «науками о культуре», а в ХХ в. – «гуманитарными науками».
Отталкиваясь от идеи Дж. С. Милля, отметим, что логика гуманитарного исследования принципиально отличается от логики исследования естественно-научного. Последнее, имея своим предметом те или иные природные явления, берет их в том виде, как они даны; другими словами, логика естественно-научного исследования описывается формулой: «Как это есть?». Гуманитарное исследование, изучая продукты человеческой культуры, берет их в исторической развертке – опирается на формулу: «Как это стало таким?»[2]
Есть и третья формула, по ней строится принципиально новый тип исследований, неизвестный во времена Милля – «Как это может быть?». Превратившись в производительную силу, современная наука не столько исследует окружающую действительность, сколько стремится переделать ее, подчинив нуждам и желаниям человека. Формула «Как это может быть?» является типичной для технических наук.
В контексте данных рассуждений представляется эвристичной не линейная классификациия наук Б. М. Кедрова. Отличив психологию и от естественных, и от гуманитарных, и от технических дисциплин, Б. М. Кедров поставил ее на «царское» место: посередине-и-над ними (Кедров, 1965). Психология снимает разделенность наук. В ней не только соприсутствуют логики всех научных дисциплин – естественных (имеющих формулу: «Как это есть?»), гуманитарных (строящихся по формуле: «Как это стало таким?»), технических (проектирующих реальность по формуле: «Как это может быть?»), – но имеется и своя уникальная логика, снимающая противопоставленность всех трех видов наук. Ответы на вопросы «Как это есть?», «Как это стало таким?» и «Как это может быть?» для нее – условия задачи, где вопрос стоит: «Как это должно быть?». Психологическая наука имеет «проектно-деонтологическую»[3] логику. В. Ф. Петренко заметил, что психологическая наука в целом имеет «конструктивистскую направленность»: ее функция состоит не только в описании уже «ставшего бытия», но и в порождении конструктов расширяющегося сознания, задающего движение «становящегося бытия» (Петренко, 2007, с. 131).
Логика любого психологического исследования требует сопряжения с формулой «Как это должно быть?», за которой стоит антропологический вопрос. В исследованиях, строящихся по формулам «Что это есть?» или «Как это стало таким?» антропологический вопрос стоит как контекстный, определяя собой весь возможный содержательный результат. В исследованиях, имеющих формирующую стратегию и опирающихся на формулу «Как это должно быть?» антропологический вопрос стоит как исходный и изначально требует экспликации представлений о человеке. Неучет этого момента не может не приводить к неожиданным результатам.
В качестве яркого примера в этом плане можно указать на исследование И. А. Соколянского и А. И. Мещерякова по формированию психики у слепоглухонемых детей (Мещеряков, 1974). Результаты этой фундаментальной работы взволновали и восхитили всю научную общественность, было получено множество откликов. Комментируя эти отклики, Л. Ф. Обухова написала: «Самое удивительное в этом педагогическом процессе отметил А. Н. Леонтьев. Он сказал: «Формировали рефлексы, а получили душу» (Обухова, 1998, с. 210). Но мы хотим обратить внимание на другое: этот, безусловно, выдающийся социально-педагогический результат, в методологическом плане является не чем иным, как артефактом.
К сожалению, неожиданные результаты могут быть и прямо противоположного характера. Так, В. Ф. Петренко, рассматривая теорию З. Фрейда как один из самых ярких примеров влияния теоретических конструктов психологической науки на социальную действительность, замечает: «Фрейд вывел „из подполья“ человека, осознающего и говорящего на языке психоанализа, спроецировав свою личность во множестве других личностей – „своих детей не по крови, а по ментальности“» (Петренко, 2007, с. 129). Итог печальный. Т. А. Флоренская пишет: «Прошли те времена, когда психоаналитику требовалось много времени и усилий для „раскрепощения“ вытесненных из сознания постыдных влечений. Сегодня это „раскрепощение“ достигло невиданных масштабов: из каналов массовой информации хлещут потоки нечистот. Но душевное здоровье человека и общества явно не улучшается… Вытесняется самое главное – святая святых души человека – голос совести» (Флоренская, 2004, с. 18).
Аксиологический момент научного исследования – «бремя свободы» ученого. В психологии как социально-конструктивной науке, имеющей «проектно-деонтологическую» логику, гнет этого бремени сильнее, чем в естественных, гуманитарных или технических науках. Методологический базис психологических исследований, пронизываемый ценностным «стержнем», должен не только обеспечивать не противоречивость выстраиваемой на них теоретико-эмпирических конструкций, но принимать и выдерживать нагрузку порождаемого этими конструкциями человеческого бытия. Для этого совокупность исходных антропологических представлений должна обладать высоким нравственным ресурсом.
Христианские представления о человеке как антропологическая основа психологических исследований
Сближение современной психологии и христианской антропологии ведется уже не одно десятилетие. В этом направлении работают как профессиональные ученые-психологи (Б. С. Братусь, Ф. Е. Васи люк, М. И. Воловикова, А. А. Гостев, Ю. М. Зенько, М. Н. Миронова, В. И. Слободчиков, Л. Ф. Шеховцова, А. В. Шувалов, Т. А. Флоренская и др.), так и богословы, известные представители РПЦ (архим. Георгий (Шестун), архим. Платон (Игумнов), иером. Мефодий (Зинковский), иером. Николай (Зинковский), прот. Вадим Леонов, прот. Андрей Лоргус, прот. Владимир Цветков и др.). Примечательно, что попытки опереться на христианскую антропологию отмечаются у многих практических психологов и психотерапевтов, на деле ощущающих недостаточность психологического знания, лишенного твердой основы.
Проблемы осмысления понятийного и концептуального аппарата психологической науки в контексте христианской антропологии обсуждаются в рамках многих научно-практических конференций, в том числе на ежегодных Международных образовательных чтениях (секция «Христианская антропология и современная психология»). Складываются организационные структуры, поддерживающие данное направление деятельности: организована Московская школа христианской психологии (основатель и руководитель – Б. С. Братусь), в Санкт-Петербурге создан Центр христианской психологии и антропологии (руководитель – Ю. М. Зенько), работает Общество православных психологов и психотерапевтов (руководитель – Л. Ф. Шеховцова). Вопросам христианской психологии было посвящено несколько специальных выпусков журнала «Консультативная психология и психотерапия» (главный редактор – Ф. Е. Василюк).
В рамках деятельности по сопряжению христианского вероучения и современной психологической науки осуществляется восстановление исторической преемственности психологического знания: оно зародилось в недрах христианской антропологии. Сам термин «психология» (буквально – «наука о душе») был введен в XVI в. немецким богословом О. Касманом[4], разделившим антропологию на психологию и соматологию и посвятившим новой области знания один из своих главных трудов «Psychologia anthropologica». Психология открыто опиралась на христианскую антропологию на протяжении нескольких столетий. Даже после оформления психологии (естественно-научной) дисциплиной сохранилась ее теологическая ветвь (В. Штерн, Э. Шпрангер, У. Джемс, Л. М. Лопатин, Н. Я. Грот, В. В. Зеньковский, Н. А. Бердяев, С. Л. Франк, С. Н. и Е. Н. Трубецкие и мн. др.). В нашей стране религиозно-философская традиция в психологических исследованиях была прервана в 1930-е годы, но ее влияние на развитие отечественной психологии, как отмечают исследователи, про должало сохраняться и в это время (Петровский, Ярошевский, 1996).
Ориентация на христианские представления о человеке в качестве антропологической основы психологических исследований является оправданной не только в плане восстановления исторической преемственности психологического знания. Здесь видится еще целый ряд аргументов.
Прежде всего, следует отметить, что в формате христианско-православной антропологии исследователь получает четкий ответ на вопрос «Как это должно быть?». Это труднейший вопрос для психологической науки: несмотря на широкое распространение стратегии формирования и логики конструктивистского исследования, вопрос «о должном», «о норме» в ней не решен (Братусь, 2019).
Христианская антропология по самой своей сути имеет «проектно-деонтологическую» логику – она рассматривает душу чело века в нескольких проекциях и выделяет: естественное состояние души (бывшее у первозданных людей), нижеестественное состояние (возникшее после грехопадения и наличествующее по сей день) и сверхъестественное (подблагодатное). Подблагодатное состояние души является состоянием заданным, должным: «Душе… должно из нынешнего порочного состояния перейти в состояние иное, доброе, и нынешнее уничиженное естество изменить в естество иное, божественное», – говорит преп. Макарий Египетский (Макарий Египетский, 1994, с. 107). Подобные слова можно найти у многих богословов как ранних и Средних веков, так и новейшего времени. В изречениях, настраивающих душу подвижника на стремление к совершенству, красоте и полноте, четко указывается и антропологический идеал: «Образец этой красоты, полнота этой красоты – Богочеловек, Господь наш Иисус Христос», – пишет один из самых влиятельных богословов XIX в., святитель Игнатий (Игнатий (Брянчанинов), 1998, с. 134). «Во Христе-Богочеловеке явлена мера и высший предел человеческой жизни», – поучает выдающийся православный богослов XX в. протоиерей Георгий Флоровский (Георгий Флоровский, 1998, с. 181). Обобщая христианские представления об антропологическом идеале совершенства и адресуя свои размышления ученым, со временный богослов прот. Вадим Леонов заключает: «Иисус Христос явил нам Собой идеал человеческого совершенства, а множество святых угодников показали своей жизнью, как этот идеал достигается. В этом смысле вся православная агиография является неисчерпаемым источником ценнейших антропологических, психологических и педагогических наблюдений. Поэтому православный исследователь изначально находится в несравненно более выгодных условиях, ибо он избавлен от антропологического произвола и имеет ясные ориентиры совершенства…» (Леонов, 2006, с. 91–92).
Во-вторых, христианские представления о человеке содержат в себе высочайший нравственный ресурс. Согласно христианской антропологии, человек является носителем нравственного закона, по которому устроен мир. Состояние человека (как микрокосма) определяет собой состояние всего мироздания (макрокосма). На рушение людьми нравственного закона приводит к трагическим последствиям и в окружающей природе, и в истории стран и народов, и в судьбе каждого конкретного человека. В Библии приводится целый ряд сюжетов, иллюстрирующих драматическую сторону этого закона: всемирный потоп, Вавилонское столпотворение, гибель Содома и Гоморры, судьба израильского народа и др. (см.: Николай Сербский, 2007).
Будучи носителем нравственного закона, человек призван к нравственному преображению своей души. Для этого он располагает тремя ресурсами (Божьими дарами): «даром любви», «даром свободы», «даром творчества». Все ресурсы находятся в теснейшей взаимосвязи. Инструментальная роль в осуществлении призвания отводится дару творчества: человек созидает, творит во внешнем предметном мире, но все его деяния отражаются во внутреннем плане, влияют на состояние души. Ключевую роль играют «корни» деяний, побуждающие мотивы; обладая даром свободы, человек волен выбирать между добром и злом – но за свои выборы он несет ответственность перед Богом: «Достойное по делам нашим приемлем» (Лк. 23: 41). «Корни» деяний должны «питаться» даром любви. На заповедях любви стоит закон, по которому Бог сотворил мир (Мф. 22: 40). Таланты и способности ничего не стоят, если человек не раскрыл в се бе дар любви: «Если я говорю языками человеческими и ангельски ми… знаю все тайны и имею всякое познание… так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто» (1 Кор. 13: 1–3).
В-третьих, обращает на себя внимание теоретико-интегративный потенциал христианских представлений о человеке. С позиции христианской антропологии, «хронический кризис» психологической науки, соперничество множества направлений и школ, по-разному понимающих человека и его душевную жизнь, – вполне ожидаемая ситуация. Все имеющиеся направления имеют дело лишь с отдельными, частными проекциями психической жизни человека. В каких-то из этих проекций не проводится принципиальных различий между психикой человека и психикой животных (например, в бихевиоризме), в других – человек выступает как плененный бес сознательными влечениями (психоанализ), в третьих – как полностью подчинивший свою жизнь разуму (когнитивная психология) или стремлению к самореализации (гуманистическая психология) и т. д. И эти – очень разные – проекции психической жизни человека трудно назвать искаженными; они дают довольно верную картину того, что есть современный человек: в одних случаях он действительно часто нисходит до животного существования, растормаживая в себе инстинкты, в других – бесконечно рационалистичен, в треть их – всеми силами устремлен к утверждению своего Я и т. д. Право славная антропология, показывая образец того, каким должен быть человек, преодолевает рамки частных проекций психического и помогает увидеть человека в его целостности. Она дает возможность ученому «неизмеримо расширить пространство исследований, от крыв ведение о человеческом совершенстве, о его идеальном состоянии» (Леонов, 2006, с. 83).
Следует заметить, что в психологической науке имеется немало фундаментальных теоретических конструктов, которые имплицитно опираются на христианскую антропологию. Это не только концепты зарубежных авторов гуманистического и экзистенциального направлений (Г. Олпорта, Э. Фромма, В. Франкла, Р. Мэя и др.), но и разработки наших соотечественников; среди них немало выполненных в ХХ в., в годы активной пропаганды материалистической идеологии: учение «О доминанте» А. А. Ухтомского, концепция диалога как личностно и духовно развивающего общения Т. А. Флоренской, теория уровневого строения (мотивационно-смысловой вертикали) сознания Б. С. Братуся, модель полного онтогенеза В. И. Слободчикова и др. Рискнем в этот ряд также поставить теорию деятельности С. Л. Рубинштейна…
Имплицитную связь с христианской антропологией, на наш взгляд, имеют не только теоретические конструкты психологической науки, но и целый ряд ее конкретно-научных принципов. В идеале конкретно-научные принципы должны были бы выводиться из тех или иных антропологических представлений, как, например, это было сделано в гуманистической психологии. Однако позитивистская ориентация психологической науки не позволяла сразу задать систему исходных методологических установок к исследованию психической реальности. Построение общеметодологической платформы психологической науки имело инверсивный характер: гносеологические принципы «обрисовывались» как результаты методологической рефлексии эмпирически накапливаемых знаний о психической реальности. На этот факт исследователи обращали внимание; в частности, В. А. Барабанщиков, рассматривая принцип системного подхода, говорит, что «представление о системной природе психических явлений сложилось не сразу… Оно выступило в качестве итога развития знаний о психике» (Барабанщиков, 2007, с. 268; курсив мой. – Т. В.).
«Антропологические контуры» психологической науки склады вались «на ощупь» как результат методологической рефлексии эмпирически накапливаемых знаний о психике – и оказались высококо-герентными христианским представлениям о человеке. Так, принцип развития имеет множество пересечений с христианскими представлениями о человеке как существе интенциональном, призванном к нравственному преображению наличного состояния своей души; принцип уровневого подхода – с представлениями об иерархической организации трех модусов человеческого бытия (тело–душа–дух), находящихся в соподчинении духу и в динамической перспективе, заданной интенцией к достижению совершенства. Принцип деятельностного подхода созвучен христианским представлениям о способности человека «творить самого себя» посредством своих деяний; принцип субъектного подхода – представлениям о человеке как существе, наделенном способностью к самодействию, обладающем свободой выбора между добром и злом и несущем ответственность за свои выборы. Принцип системного (метасистемного) подхода перекликается с представлениями о человеке как «микрокосме».
Выводы
1. Антропологическая неопределенность психологических исследований является, с одной стороны, следствием естественно-научной ориентации психологии в период ее официального оформления научной дисциплиной, с другой стороны, одной из причин глубокой дезинтеграции психологического знания, имеющей место в современной действительности и вызывающей большую тревогу у всего психологического сообщества (как ученых, так и практиков).
2. Преодоление антропологической неопределенности психологических исследований видится возможным в формате пост неклассической рациональности, обозначившей в качестве ведущей методологической установки принцип контриндукции и указывающей на необходимость контроля (учета) аксиологического угла исследования; в психологических исследованиях контроль аксиологического угла обеспечивается экспликацией антропологических представлений, что одновременно создает необходимые условия для реализации принципа контриндукции.
3. Ввиду недоопределенности в настоящее время нормативных процедур контроля ценностного угла психологических исследований, предлагается раскрывать его в описательном плане – через совокупность антропологических представлений; данная совокупность должна выступать системным элементом методологического базиса конкретного психологического исследования (определять его принципы, ключевые понятия и рабочие гипо тезы).
4. Экспликация аксиологического угла психологических исследований, обеспечение их антропологической определенности имеет значение не только в научно-методологическом плане (снижая дезинтеграцию психологического знания), но и в социальном: психология является социально-конструктивной наукой, опирающейся на «проектно-деонтологическую» логику; психологические теории не только отражают человеческую реальность, но и создают; в силу этого принципиальным становится вопрос о содержательной стороне антропологического контура психо логических исследований: он должен обладать высоким нравственным потенциалом.
5. Психология обладала четким антропологическим контуром, имеющим высокий нравственный потенциал на протяжении долгого периода своей «предыстории» – она была выделена из христианской антропологии как ее дочерняя ветвь («Psychologia anthropologica»); ориентация на христианские представления о человеке в качестве антропологического контура современных психологических исследований восстанавливает историческую преемственность психологического знания, способствует снижению его дезинтеграции.
6. Интегративные возможности христианской антропологии обеспечиваются как минимум тремя ресурсами: наличием «проектно-деонтологической» логики, четким представлением об антропологическом совершенстве, сохранением влияния (в том числе имплицитного) на развитие психологической науки даже после ее оформления естественно-научной дисциплиной и в условиях господства материалистической идеологии в нашей стране в ХХ в.
Виктор Петрович Лега
Лега В. П. Рец. на кн.: Ward, Keith. The Christian Idea of God. A Philosophical Foundation for Faith. Cambridge Studies in Religion Philosophy and Society. Cambridge University Press, 2017 – 230 p. // Вестник ПСТГУ. Серия I: Богословие. Философия. Религиоведение. 2020. Вып. 87. С. 158-163. (ВАК, Scopus)
Литература
- Ананьев Б. Г. Человек как предмет познания. Л., 1969.
- Барабанщиков В. А. С. Л. Рубинштейн и Б. Ф. Ломов: преемственность научных традиций // Проблема субъекта в психологической науке. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2000. С. 43–52.
- Барабанщиков В. А. Методы психологического познания: системный взгляд // Труды Ярославского методологического семинара. Т. 3. Метод психологии. Ярославль, 2005а.
- Барабанщиков В. А. Принцип системности в современной психологии: основания, проблемы, тенденции развития // Идея системности в современной психологии / Под ред. В. А. Барабанщикова. М., 2005б.
- Барабанщиков В. А. Принцип системности и современная психология // Теория и методология психологии: Постнеклассическая перспектива / Отв. ред. А. Л. Журавлев, А. В. Юревич. М., 2007.
- Братусь Б. С. Аномалии личности. Психологический подход. Изд. 2-е, перераб. и доп. М.: Никея, 2019.
- Василюк Ф. Е. Методологический смысл психологического схизиса // Вопросы психологии. 1996. № 6. С. 25–40.
- Войтенко Т. П. Постнеклассическая перспектива современной психологии: сопряжение науки и религии // Консультативная психология и психотерапия. 2010. № 3 (66). С. 61–82.
- Войтенко Т. П. Психология как научная дисциплина: специфика исследовательской логики и нормативной методологии // Актуальные проблемы теоретической и прикладной психологии: традиции и перспективы. В 3 ч. Ч. I. Ярославль: ЯрГУ им. П. Г. Демидова, 2011. С. 29–32.
- Выготский Л. С. Исторический смысл психологического кризиса // Л. С. Выготский. Собр. соч. В 6 т. Т. 1. М., 1982. С. 291–436.
- Георгий Флоровский, прот. Догмат и история. М., 1998.
- Знаков В. В. От психологии субъекта – к психологии человеческого бытия // Теория и методология психологии: Постнеклассическая перспектива. М., 2007.
- Игнатий (Брянчанинов), свт. Об образе и подобии Божиих // Аскетические опыты. Т. II. М., 1998. С. 128–136.
- Карпов А. В. Предпосылки и перспективы метасистемного подхода // Теория и методология психологии: Постнеклассическая перспектива / Отв. ред. А. Л. Журавлев, А. В. Юревич. М., 2007.
- Леонов В., свящ. Антропологический идеал совершенства // Вестник ПСТГУ. Сер. IV. «Педагогика. Психология». 2006. Вып. 2. С. 81–92.
- Кедров Б. М. Классификация наук. В 3 кн. Кн. II. М.: Мысль, 1965.
- Мазилов В. А. Научная психология: проблема метода // Труды Яро славского методологического семинара. Т. 3. Метод психологии. Ярославль, 2005.
- Мазилов В. А. Методологические проблемы психологии в начале ХХI века // Психологический журнал. 2006. № 1 (январь). С. 23–34.
- Макарий Египетский, преподобный. Духовные беседы. М., 1994.
- Мещеряков А. И. Слепоглухонемые дети. М., 1974.
- Милль Дж. С. Система логики силлогистической и индуктивной. Из наследия мировой философской мысли. М., 2011.
- Мироненко И. А. Проблема личности и задачи современного этапа раз вития психологической науки // Психологическое знание: Современное состояние и перспективы развития. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2018. С. 409–430.
- Николай Сербский, свт. Слово о законе (номология). М., 2007.
- Обухова Л. Ф. Формирующий эксперимент в детской и педагогической психологии // Методы исследования в психологии: квазиэксперимент. М., 1998.
- Петренко В. Ф. Конструктивистская парадигма в психологической науке // Теория и методология психологии: Постнеклассическая перспектива. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2007.
- Петровский А. В., Ярошевский М. Г. История и теория психологии. Т. 1–2. Ростов-н/Д.: Феникс, 1996.
- Полани М. Личностное знание. М., 1985.
- Психологическая наука в России ХХ столетия: проблемы теории и истории / Под ред. А. В. Брушлинского. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 1997.
- Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание: о месте психического во всеобщей взаимосвязи явлений материального мира. М., 1957.
- Рубинштейн С. Л. Человек и мир // Проблемы общей психологии. М., 1973. С. 255–285.
- Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. СПб., 2000. Слободчиков В. И. Очерки психологии образования. Биробиджан, 2005. Слободчиков В. И. Концептуальные основы антропологии современного образования // Инновационные проекты и программы в образовании. 2011. № 3. С. 3-7.
- Степин В. С. Эволюция этоса науки: от классической к постнеклассической рациональности // Этос науки. М.: Academia, 2008. C. 21–47.
- Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. М., 1986.
- Флоренская Т. А. Мир дома твоего. Человек в решении жизненных проблем. М., 2004.
- Юревич А. В. Системный кризис психологии // Вопросы психологии. 1999. № 2. С. 3–11.
- Юревич А. В. Психология и методология. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2005.
- Янчук В. А. Эволюция метода социально-психологического исследования: от модернистской экстраспекции к постмодернистской диалогической методологии // Труды Ярославского методологического семинара. Т. 3. Метод психологии. Ярославль, 2005.
- Bugental J. The Third Force in Psychology // Journal of Humanistic Psychology. 1964. V. 4 (1). P. 19–26.
- De May M. The Cognitive Paradigm. Chicago, 1992.
- Douglas H. Inductive risk and values in science // Philosophy of Science. 2000. № 67 (4). P. 559–579.
- Greening T. Five basic postulates of humanistic psychology // Journal of Hu manistic Psychology. 2006. V. 46 (3). P. 239–239.
- Parker W., Winsberg E. Values and evidence: how models make a difference // European Journal for Philosophy of Science. 2018. V. 8. № 1. P. 125–142.
[1] 1 Именно таким образом был задан антропологический формат гуманистической психологии; ее перспективы определяются следующими постулатами, зафиксированными еще в 1964 г. и сохранившимися до сегодняшнего дня (Greening, 2006):
1) Человек является целостным существом и не может быть понят в результате изучения частичных функций.
2) Человеческое существование развертывается в контексте человеческих отношений (человек не может быть понят вне межличностного опыта).
3) Человек обладает сознанием и самосознанием, включающим осознание себя в контексте других людей.
4) Человек не является пассивным наблюдателем процесса своего существования: он обладает способностью делать выбор и, следовательно, несет ответственность.
[2] Стоит отметить здесь прямую связь с терминологией Дж. С. Милля: слово «силлогизм» происходит от греческого «sollogismos», что означает «подытоживание».
[3] Термин «деонтология» (от гр. δέον – должное) был введен в научный лексикон для обозначения учения о долге и должном в XVIII веке английским философом И. Бентамом
[4] Введение термина часто ошибочно приписывается немецкому философу Х. Вольфу. Работы Х. Вольфа послужили широкому распространению термина «психология» вследствие проведенной философом пер вой методологической рефлексии психологического знания: Х. Вольф различил эмпирическую психологию и рациональную (умозрительную), рассматривая их как две самостоятельные дисциплины.