2554
Статья кандидата философских наук, доцента ФДО Московской духовной академии, руководителя пастырского магистерского профиля Сретенской духовной академии священника Павла Сержантова посвящена размышлениям о месте академического богословия в жизни Русской Православной Церкви. Автор пытается представить целостный взгляд, основанный на Священном Писании и Священном Предании.
Начнем с того, что богословие занимает на страницах Нового Завета не последнее место. Евангелист Иоанн начинает благую весть о Христе с богословия – исповедания Единого Бога в Лице Отца и в Лице Слова (Сына), потом рассказывает о Святом Духе. Учение о троичности Единого Божества и о Воплощении Бога апостол адресует всем христианам, не узкому кругу избранных. Иоанново Евангелие написано самым простым языком. Лексикон богословского Евангелия составляет около двух тысяч слов – это словарный запас ребенка.
Значит, богословие для всех освящено авторитетом Священного Писания. Запомним это и двинемся дальше. У апостола Иоанна был ученик – священномученик Поликарп Смирнский. В его писаниях мы тоже видим учения, принятые от апостолов, и это уже святоотеческое богословие для всех. Двинемся еще на одно поколение: ученик святого Поликарпа – священномученик Ириней Лионский – автор богословских книг против опасных псевдохристианских ересей. И это уже, можно сказать, ученое богословие. Святому Иринею приходилось бороться с изощренными доктринами гностиков. Еретики предлагали людям оккультную смесь на базе язычества. Причем гностики заявляли, что обладают сокровенным, элитным духовным знанием, которое приняли от самых приближенных ко Христу апостолов. Гностики свысока относились к евангельскому богословию для всех. Вот почему святой Ириней разрабатывал ясное понятие о Священном Писании и Предании. Он готовил и оттачивал мощный богословский инструментарий, чтобы противостоять гностицизму.
Во II в. христианское богословие передавалось от учителя к ученикам (Иоанн Богослов, Поликарп Смирнский, Ириней Лионский), возникали небольшие богословские школы. Патрологи отмечают школу святого Иустина Мученика и отколовшуюся от нее школу апологета Татиана, ушедшего в раскол. Это канун возникновения мощного академического богословия, которое заявляет о себе в III в.[1]. Жизнь была сложной, еще гонения на Церковь не кончились, это богословие было голосом исповеднической Церкви, а не просто данью греко-римской культуре. Появившись, академическое богословие сразу стало весьма заметным явлением в жизни Церкви.
Александрийское огласительное училище – это первая Духовная академия в истории Вселенской Церкви. Изучение текста Библии в Александрии было поставлено на очень серьезный уровень (вспомним ветхозаветные Гекзаплы), практически вся Библия была александрийцами истолкована, был написан первый академический учебник догматического богословия («О началах»), активно разрабатывались богословско-аскетические темы (молитва, борьба с греховными страстями)... Это позволило свидетельствовать о Христе и простецам и мудрецам, эффективно бороться с лжеучениями в эпоху семи Вселенских Соборов, не зарывать талант понимания и объяснения духовной жизни, раз уж Господь дает людям таланты и предоставляет возможности. Начало академическому богословию было положено в Древней Церкви, перейдем теперь к отечественной церковной истории.
* * *
В X в. наш народ принял христианство и стал быстро учиться, показывать успехи, раскрывать таланты. Сначала писали иконы по греческим образцам, в XIV в. иконы преподобного Андрея Рублева – это уже «богословие в красках», собственно русская икона. На Руси возникают целые школы иконы[2], и все это вершины церковного искусства. А можно ли говорить о вершинах церковной мысли, богословия? Да. Сначала они были достигнуты в аскетике. Преподобный Антоний Киево-Печерский в XI в. принес на Русь афонскую исихастскую аскезу, а в XV в. преподобный Нил Сорский написал знаменитый «Устав». И он уже не повторял греческих авторов, это русская патристика.
А как у нас воспринимали догматическое богословие? На смену монастырским школам в XVII в. зародились духовные академии. В них не просто были образовательные программы по богословию на уровне университетской науки, но велись богословские исследования. И если в XVIII в. сотрудники академий адаптировали схоластическое богословие к православной церковной традиции, то уже в начале XIX в. русские богословы переросли уровень адаптаций и компиляций. Вспомним хотя бы ученейшего святителя Филарета Московского[3]. Наши богословы XIX в. пытались яснее обозначить связи догматики с патристикой и с самой церковной жизнью.
К примеру, в середине XIX в. митрополит Макарий (Булгаков) подготовил к печати монументальную догматику. Она принадлежит к богословскому направлению православной схоластики, но нужно сделать ряд оговорок, – как же она отличается от адаптированного Аквината! Достаточно посмотреть в этой догматике удачную и обширную подборку святоотеческого богословия. Причем цитируются не только переводы, но греческие и латинские оригинальные тексты[4]. Каждый раздел догматики владыка Макарий снабдил темой – нравственное приложение догмата.
Заглянем в раздел триадологии макарьевского богословия: «Различаясь друг от друга по личным свойствам, все Лица Пресвятой Троицы находятся, однако ж, в постоянном взаимном общении между Собою: Отец пребывает в Сыне и Святом Духе… Подобно тому и мы, при всем различии своем по личным свойствам, должны соблюдать, возможное для нас, взаимное общение и нравственное единение между собою, связуясь единством естества»[5].
Проследим за мыслью митрополита Макария: Отец пребывает в Сыне и Святом Духе, дается цитата из догматики преподобного Иоанна Дамаскина. И тут же делается вывод: мы созданы по образу Божию, у нас единое человеческое естество (сущность), а личные свойства разные, что не мешает общению и нравственному единству людей. То есть из триадологии делается вывод о единстве нравственных принципов, линии поведения разных людей. Здесь вместо слова «нравственный» можно поставить «аскетический». В святоотеческой традиции ификой (этикой, нравственной частью) начинается аскетический путь христианина, далее путь идет через фисику (созерцание тварного естества) на вершины богословия (созерцание несозерцаемого Бога).
Митрополит Макарий позаботился о связи догматики с нравственным учением, о котором тогда много толковали. Только его современники искали нравственного учения у моралистов типа Вольтера, а митрополит вместо этого предлагал сокровища библейского Откровения и святоотеческой мысли. И делал это на уровне академического богословия. Наука в ту эпоху высоко ценилась, и богословская наука не ставилась под сомнение. Сейчас наука превратилась в служанку технологии. Научные разработки ценятся, лишь поскольку могут пригодиться в передовых технологиях. И этот подход к науке переносится на академическое богословие: «Если учение о воскресении не помогает нам достичь бессмертия сейчас, то какой в нем смысл? Займемся лучше трансгуманизмом и технологиями омоложения…»
Митрополит Макарий написал работу по академическому богословию для кого? Не только для будущих богословов. Еще для тех, кто не станет богословом, но вынесет из учебного курса внушительный багаж знаний, будет просвещенным в церковных науках человеком. Связь богословия и этики поможет ему сформировать нравственный стержень. Он забудет детали и тонкости богословских споров, но у него останется богословская эрудиция, она тоже выручает.
* * *
Очень важна, «взаимовыгодна» связь догматики и аскетики. Она в Древней Церкви была, потом ослабла. В XX в. эту связь подчеркивал В. Н. Лосский. Он принадлежал к богословскому направлению, которое обычно обозначают как неопатристический синтез[6]. Его «Очерк (l’Essai) мистического богословия Восточной Церкви» – это не какая-то богословская эссеистика, а полноценное академическое богословие; автор изложил «те богословские начала, которые необходимы для понимания духовной жизни, и те догматы, которые являются основой всякой мистики»[7].
К кому обращена книга со скромным названием «Очерк богословия»? К западно-христианским теологам, интеллектуалам, которым в 1940-е годы православный богослов хотел рассказать о вере и жизни Церкви Восточной. Язык Владимира Николаевича Лосского строго академический, формулировки и рассуждения сложные (и в переводе, и в оригинале). Вот почему его «не очень любят читать» даже студенты богословских специальностей, хотя им и приходится читать, ведь «Очерк» получился содержательным, «проблематизирующим», в самый раз подходит для богословов-магистрантов[8]. Русское богословие в XX в. стало настолько мощным, что оказало и продолжает оказывать влияние на богословскую мысль православных христиан по всему миру. Но это академическое богословие, а что остается на долю обычного церковного прихожанина?
Если мы связываем догматику и аскетику, то догматика становится интересной не только для специалистов. Она может давать нам полезные аскетические уроки. Какие? Учение о триедином Боге дает урок о том, как очень разным людям жить в единстве и любви. Учение о творении мира из ничего дает урок о том, что мне нечем гордиться, потому что я создан из небытия; сам по себе, без Бога, я ничто. Это побуждает к смирению. И вот интересный нюанс: учение о творении человека по образу Божию дает мне почувствовать, в чем мое достоинство. Не в социальном положении, не в экстраординарных способностях, а в том, что Бог почтил меня Своим образом, и это навсегда; образ может быть искажен, но не исчезает в человеке. Никто не может это достоинство отрицать: «Ты никто и звать тебя никак». Учение о спасении убеждает нас, что даже если мы никому не нужны (родителям и детям), то Христу мы нужны, Он взошел на Голгофу ради каждого из нас, ради распоследнего человека. В этом наша надежда.
Богословие, связанное с аскетикой и, значит, связанное с антропологией, остается всегда актуальным. Особенно в нашу эпоху, когда человек запутался, перестает понимать, кто он такой и кем ему надо стать. Как рассказать людям о богословии, аскетике и антропологии? В XIX в. публиковали фолианты о богословии без иллюстраций, тогда технически это было сложно сделать. Зато тогда была культура неспешного чтения толстых книг, где на страницу приходится один-два абзаца и многие предложения сложноподчиненные, по 50 слов в предложении. Сейчас другое время, абзацы приходится ставить почаще, предложения писать покороче, не ожидать, что читатель будет терпеливо по три раза перечитывать богословский текст, чтобы его понять. В наше время не так сложно богословскую книгу или статью снабдить черно-белыми изображениями: икона святителя Григория Богослова, карта Византийской империи, таблицы и схемы, облегчающие восприятие. Подобрать хорошие черно-белые картинки не так сложно, себестоимость книги от этого не вырастет.
XX в. оставил нам богословские разработки прот. Георгия Флоровского, – вот одна из вершин академического богословия для специалистов. В богословии Флоровского присутствует полемическая компонента, – спор с либеральным богословием, с модернизмом, возникшим в протестантской среде и влиятельным далеко за пределами этой среды. Задел, подготовленный Флоровским, в наши дни использует богослов и патролог Ж.-К. Ларше. Его двухтомник по экклезиологии[9], том по сакраментологии и некоторые другие работы, по сути, составляют современную многотомную догматику, прибавим к этому его энциклопедию святоотеческой аскетики[10]. Все это монументальные академические тексты. Как преподаватель богословских дисциплин я их читал и признаю, что круг читателей невелик.
Поэтому на основе академического богословия можно создавать неакадемические публикации, научно-популярного характера, пусть это будут даже газетные статьи. Не будем унывать, будем пробуждать интерес к серьезным книгам и статьям. Когда стали выпускаться газеты и журналы, книги не умерли[11]. Хорошая интернет-публикация всегда за спиной имеет академический тыл. К тому же за последние десятилетия установлен факт: человек лучше воспринимает текст по бумажному изданию, чем с экрана. Подтверждаю это. Если я прочел электронную книгу и понимаю, что ее стоит проштудировать, я покупаю бумажный вариант и продолжаю работу с ним. В моей домашней библиотеке самые нужные бумажные книги живут с карандашными пометками и стикерами, с написанной мной мини-рецензией и составленным под мои интересы предметным указателем…
Хорошо, что в Духовных академиях читаются большие лекционные курсы по богословию, рассчитанные на шесть семестров. Нужны еще богословские мини-лекции, подкасты по 15 минут на определенную тему – для воцерковления всех. Никто ведь не против? Мне доводилось преподавать для педагогов «Ключевые темы догматики» за 16 академических часов. «Ключевые темы» на каком-то этапе были отсняты и составили цикл получасовых телепередач. А еще они были расшифрованы и опубликованы в православной газете как цикл небольших статей. Кто-то скажет, что два раза лекции переформатировали, и это не предел – можно разбить лекции на четырехминутные ролики для тех, кто только «короткометражки» смотрит. Умелый монтаж, качественный звук, уход от искушений «образовательного шоу». Четыре минуты – это лучше, чем ничего.
Богословие для всех можно размещать в мессенджерах. В соцсетях нужны богословски насыщенные ресурсы: текст на 25 строк в телефоне, выразительные иллюстрации, прочитываем в обеденный перерыв. Не помешают и сеяние крохотных «богословских зернышек» – подборки богословских афоризмов и цитат на две строчки из святых отцов. Каждое зерно маленькое, но вместе они составляют Божие сеяние и дадут урожай.
Что-то в этом направлении, конечно, появляется в Сети. И уже теперь ощутимо, что требуется поддержка академических богословов. Они могут помочь в составлении «богословских симфоний» для интернет-формата, модерировать обмен мнениями в комментариях, задать верное направление дискуссии в чате, вывести обсуждаемые в сети вопросы на должный уровень, уйти от лишних эмоций и демонстративного поведения в русло «духовных рассуждений». Только нужно избегать «игры по правилам мира сего». Мы должны жить в мире, но быть не от мира.
* * *
Говорить о церковной жизни с людьми доступным языком умели митрополит Сурожский Антоний, архимандрит Иоанн (Крестьянкин). На самые разные темы, в том числе богословские. Большое дело – говорить просто о сложном. Владыка Антоний не отказывался проповедовать Христа в среде хиппи, но он делал это не на языке субкультуры с ее далекими от христианства представлениями о жизни. Синодальный миссионерский отдел высказался по свежему спору о субкультуре: «Проект “Евангелие в манге” входит в серьезное противоречие с принципами православного миссионерства»[12]. Да, именно так. Тюремные священники ведут духовные беседы с заключенными, но не переводят Евангелие на уголовный жаргон, не становятся сами частью криминального сообщества. Люди, с которыми общаются тюремные священники, прекрасно понимают русский разговорный язык. Вот на него тюремные священники и переводят обсуждение богословских тем, когда требуется.
Не только манга, но и все многообразные формы массовой культуры занимают все большее и большее место в жизни современных людей. Массовая культура вытесняет, старается «заменить» классическую культуру, науку, богословие, фольклор. Такая неравноценная «замена» получается! Даже высшие достижения массовой культуры, даже самые доброкачественные ее продукты не заменят богословия и науки. Вместо «замены» получается подмена, суррогат. Этому процессу «замены» надо сопротивляться, знакомить людей с богословием для всех, с популярными изложениями научных трудов, с занимательными рассказами о классической музыке, которые вызывают желание слушать симфонии в хорошем исполнении. Сопротивление невозможно без свежих работ по академическому богословию, без научных исследований… Нужно много переводить с языка академического богословия на язык богословия для всех, люди будут благодарны за такую просветительскую деятельность.
Еще раз задумаемся о языке богословия, о языковом многообразии. Одна из богословско-миссионерских задач нашего времени состоит в переводе Библии, церковных служб и книг на русский жестовый язык (РЖЯ). На РЖЯ говорят глухие, для большинства глухих родной язык – только жестовый. При этом РЖЯ отличается от русского разговорного языка не меньше, чем французский язык отличается от русского[13]. Этот языковой барьер я чувствую регулярно, когда читаю исповедальные записки глухих. Мне доводилось переводить для глухих кондак святителю Спиридону, весьма богословский гимн. Вот непростая задача, которую сама жизнь поставила. В кондаке звучит ряд фундаментальных тем: духовное делание и созерцание как этапы христианского пути; феномен «деятельного видения»; смысловая близость в греческих и славянских понятиях «ум» и «дух»; любовь Христова как цель и критерий подлинной аскезы[14].
Несмотря на все литургическое богословие этого кондака, он звучит в храме для всех прихожан, не только для богословов. И святитель Спиридон, согласно кондаку, «просит всем Божественного сияния», а не только узкому кругу аскетов. Я отвечал за перевод кондака на русский разговорный язык, дальше должны были подключиться те, кто переводит на РЖЯ. Мы столкнулись с ожидаемыми трудностями: не все, что хочется, можно донести. Есть то, что переводимо уже сейчас, есть то, что пока никак не получается перевести. И получится ли в будущем, неясно. Стоит ли пытаться? Убежден, что стоит. С глухими и слышащими людьми надо общаться на разные темы, на богословские тоже, подключать все необходимые ресурсы, академические тоже. Говорить с людьми «языком любви, который все понимают». Так советовал архимандрит Иоанн (Крестьянкин), а он знал, что советовал. Любовь научит, подскажет нужные слова и формы общения.
[1] Если быть скрупулезным, то надо упомянуть, что на страницах Нового Завета богословие апостола Павла в своих формах не такое простое, как у апостола Иоанна Богослова. Его стиль и характер аргументации носит черты того, что впоследствии назовут академическим богословием. За строками апостола Павла чувствуется не только боговдохновенность, его личный высокий духовный опыт и глубокое осмысление этого опыта. Еще ощутимо влияние богословско-экзегетической школы Гамалиила, которую Павел прошел в юные годы. Отметим, что почтенный раввин Гамалиил уверовал во Христа, он почитается в Православной Церкви как святой. Память его совершается 2 августа по ст. ст.
[2] Достаточно перечислить средневековые школы иконы: Новгородскую, Московскую, Тверскую, Псковскую.
[3] Конечно, святитель Филарет известен церковным людям прежде всего по своему катехизису, то есть по общедоступному введению в догматическое богословие и аскетику. Но были в его жизни и упорные академические труды по переводу Библии, по библейской экзегезе, большая работа по организации образовательного процесса в духовных школах…
[4] Не по этой ли патристической причине, упоминая митрополита Макария, патролог Ж.-К. Ларше называет его святителем Макарием? Для митрополита Макария святые отцы не просто благочестивое украшение богословского текста, декоративный элемент, без которого можно бы и обойтись. Слишком много у владыки Макария поминаются святые отцы, такое внимание к ним неспроста.
[5] Макарий, архиеп. Харьковский. Православно-догматическое богословие. Т. 1. СПб., 1868. С. 348.
[6] Обычно это направление связывается с именем протоиерея Георгия Флоровского, что справедливо; но были и другие имена, не будем забывать их.
[7] Лосский В. Н. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. Догматическое богословие. М, 1991. С. 12.
[8] Выходили и другие книги о связи богословия и духовного опыта, назовем труд греческого догматиста прот. Иоанна Романидиса. Его лекции издал митрополит Иерофей (Влахос) со своими комментариями. См.: Metr. Hierotheos of Nafpaktos. Empirical Dogmatics of the Orthodox Catholic Church according to the Spoken Teaching of Fr. John Romanides. V. 1-2. Birth of the Theotokos Monastery, <1998>.
[9] Не переведен на русский двухтомник по экклезиологии (Larchet J.-C. L'Église, Corps du Christ. V. I. Nature et structure. Paris, 2012. Larchet J.-C. L'Église, Corps du Christ. V. II. Les relations entre les Églises. Paris, 2012.). См. О двухтомнике мои рецензии: Вестник ПСТГУ. Серия I. “Богословие. Философия». № 6 (50), 2013. С. 120-123. Вестник ПСТГУ. Серия I. “Богословие. Философия». 2014. № 1 (51). С. 139-142.
[10] Том по сакраментологии не переведен на русский (Larchet J.-C. La vie sacramentelle. Paris, 2014), см. о нем мою рецензию: Вестник ПСТГУ. Серия I. “Богословие. Философия». 2015. № 4 (60). С. 143-146. Также стоит упомянуть о книгах Ларше, посвященных богословской терминологии («ипостась», «сущность» и «энергия»), богословской методологии. Эсхатология изложена в кн.: Ларше Ж.-К. Жизнь после смерти согласно Православной Традиции. М., 2017. Об аскетике см.: Ларше Ж.-К. Исцеление духовных болезней. Введение в аскетическую традицию Православной Церкви. Сергиев Посад, 2018.
[11] Когда появилась фотография, портретная живопись не умерла; потом придумали кино, другие жанры потеснились, но не исчезли. Кинокадр до сих пор во многом строится по принципу композиции в живописи.
[12] https://sinmis.ru/zaklyuchenie-kollegii-sinodalnogo-missionerskogo-otdela-o-proekte-evangelie-v-mange/
[13] Такое ощущение, что РЖЯ похож на ожившие китайские письмена. В нашем храме на Литургии община глухих «поет руками» херувимскую песнь, очень красиво в воздухе рисуются изящные иероглифы, глаз нельзя оторвать. Знаю, что есть принципиальные противники сравнения РЖЯ с иероглифами, я не спорю с ними, просто описываю свое восприятие.
[14] Приведу кондак святителю Спиридону: «Любовию Христовою уязвився, священнейший (Ἱερώτατε),/ ум вперив зарею духа (τὸν νοῦν πτερωθείς, τῇ αἴγλῃ τοῦ Πνεύματος),/ детельным видением (πρακτικῇ θεωρίᾳ) твоим деяние обрел еси, Богоприятне (τὴν πρᾶξιν εὗρες θεόληπτε),/ жертвенник Боже́ственный быв,// прося всем Божественнаго сияния (αἰτούμενος πᾶσι θείαν ἔλλαμψιν)».
Источник: Богослов.Ru