Жития святых —интересный, но непростой жанр древнерусской письменности. И потому понимание его специфики может помочь иначе осмыслить прочитанное. Житие преподобного Сергия, автором которого является преподобный Епифаний Премудрый, — не исключение. О том, каковы условия его написания и художественные особенности, и пойдет речь в настоящей статье.
Игумен земли РусскойЖития святых были одним из излюбленных чтений в Древней Руси. Ими зачитывались и старые и малые, и бедные и богатые, и простолюдины и великие князья.
М. В. Ветрова, современный исследователь литературы русского зарубежья и, в частности, творчества Б. К. Зайцева и И. С. Шмелева, считает необходимым оговорить следующее: «Первые оригинальные древнерусские жития предназначались для богослужебного употребления, но не в качестве церковной проповеди, а в виде про́ложной (от книги «Пролог», которая является сводом сокращенных житий святых, а также поучительных слов, расположенных по дням года. — Прим. ред.) записки или "памяти" о святом, которая читалась во время службы. Цель, с которой были созданы эти произведения, предопределила их форму: они изложены сжатым языком, благодаря чему на первый план выступает фактическое содержание жития»[1].
Житие, будучи религиозно-художественным жанром, по своему основному назначению и роли в социуме являлось инструментом нравственно-религиозного дидактизма.
Надо сказать, что сочинения Епифания Премудрого, и в первую очередь жития святителя Стефана Пермского и преподобного Сергия Радонежского, — одни из самых известных древнерусских памятников, созданных в XV в.
Житие преподобного Сергия сохранилось в нескольких литературных версиях, и списки его кратких редакций, действительно, датируются XV столетием. А самый ранний список пространной редакции относится лишь к середине 20-х годов XVI в. Наиболее же знаменитый ее список, богато и щедро иллюстрированный миниатюрами, был создан в лишь в последнем пятнадцатилетии XVI столетия.
Судя по заглавию, именно пространная агиографическая версия написана преподобным Епифанием Премудрым около 1418-1419 гг. Однако, к сожалению, авторский оригинал в своем целостном виде не сохранился. В. М. Кириллин отмечает: «Тем не менее, по убеждению многих ученых, именно пространная редакция жития преподобного Сергия заключает в себе наибольший объем фрагментов, воспроизводящих непосредственно епифаниевский текст»[2]. Причем это произведение уже в XV в. редактировалось другим известным древнерусским книжником — иеромонахом Пахомием Сербом (Логофетом), создавшим несколько редакций этого жития.
Так или иначе, но произведение создано в период, когда развитие русской агиографии принимает иное направление. В это время, по словам М. В. Ветровой, «основной задачей автора жития становится не сохранение исторической памяти о святом, но извлечение из его жизни духовно-нравственных уроков»[3]. Иными словами, житие, будучи религиозно-художественным жанром, по своему основному назначению и роли в социуме являлось инструментом нравственно-религиозного дидактизма. Таким образом, этот жанр имел двойную цель: «С одной стороны, описание биографии святых, с другой — религиозное воспитание народа в духе Православия, причем вторая интенция трансформировала первую. Именно этим фактом объясняется идеализация святых как персонажей, демонстрирующих своим поведением нравственный идеал человека, предписываемый церковью, что непосредственно отобразилось на языковом воплощении святого»[4].
В связи с этим меняется стиль агиографических произведений: они принимают характер церковной проповеди, насыщенной риторическими приемами. Вместе с тем в житиях рассматриваемого времени точность изложения исторических событий зачастую игнорировалась в пользу стиля, называемого «плетение словес» («извитие словес»). Он, имея свои истоки в античной риторике и поэтике, сочетает в себе повышенную эмоциональность, экспрессию, с абстрагированием, отвлеченностью богословской мысли. Для этого стиля характерно стремление описать частное через общее и вечное. В текстах встречаются многочисленные аналогии из священной истории, повествование изобилует цитатами из Библии. Из литературных произведений по возможности изымаются бытовая лексика, названия конкретных явлений природы, некоторые исторические упоминания. Стиль «плетения словес» отличается повышенным вниманием к слову: к его звуковой стороне, происхождению, тонкостям значения, а также к поиску новых средств лексической выразительности, в частности, присутствие в тексте калек с греческого языка[5].
Мастером стиля «плетения словес», который, собственно, и предложил данный термин, был как раз преподобный Епифаний Премудрый. Он — один из выдающихся, энциклопедически образованных и необыкновенно талантливых людей своего времени. Причем это было отмечено уже древнерусскими книжниками, которые дали ему прозвище Премудрейшего (оно встречается в заглавии некоторых списков жития преподобного Сергия Радонежского).
Одна из уникальных особенностей творчества Епифания Премудрого заключается в том, что он обратился к созданию жития Сергия Радонежского сразу после его кончины.
Епифаний был близко знаком со многими выдающимися современниками: Стефаном Пермским, Сергием Радонежским, иконописцами Феофаном Греком, вероятно, Андреем Рублевым и др. Одна из уникальных особенностей его творчества заключается в том, что он обратился к созданию жития Сергия Радонежского сразу после его кончины, задолго до официальной канонизации, видимо, осознавая как важность и необходимость агиографического труда, так и то, что такая сложная задача для него посильна.
Преподобный Епифаний ПремудрыйВ своих сочинениях Епифаний упоминает многие подробности своей жизни. И это проявление авторского начала, в целом не характерное для древнерусской литературы, говорит о его яркой индивидуальности, что делает фигуру автора еще более интересной.
Что же касается жанра епифаниевских сочинений, несмотря на очевидную специфику, он вполне традиционен. Однако его тексты характеризуются целым рядом и языковых, и художественных особенностей, что отличает их от большинства произведений этого жанра[6].
Обширность жития преподобного Сергия объясняется наличием многочисленных цитат, отступлений и экскурсов, а также разнообразных риторических фигур и приемов, что в значительной степени увеличивает объем произведения, с одной стороны, и является характерным признаком стиля «плетения словес» — с другой.
В этом произведении совершенно очевидна склонность Епифания к историческому и символическому толкованию событий. Однако в нем нет отступлений от основного повествования. Кроме того, текст богат фактическими данными и содержит большое количество имен современников преподобного Сергия, что можно объяснить многолетней жизнью Епифания в Троицком монастыре, близким знакомством с местом описываемых событий и возможностью использовать свидетельства людей, лично знавших святого (о чем уже говорилось)[7].
Круг использованных Епифанием источников до сих пор полностью не определен: прежде всего, это жития преподобного Евфимия Великого, святителей Феодора Едесского, Николая Мирликийского и др.: «С присущей Епифанию тщательностью он писал его [житие] на основании подобранных им в течение 20 лет документальных данных, сделанных им записей (“свитков” “запаса ради”) своих воспоминаний и рассказов очевидцев. Владея святоотеческой литературой, библейскими книгами, византийскими и русскими агиографическими сочинениями, историческими и иными материалами... и органически усвоив традиции южнославянской и русской агиографии, Епифаний мастерски применил в риторически изощренный стиль «плетения словес», с присущими ему цепочками разнообразных эпитетов, сравнений, обилием риторических фигур, сочетая при этом стилистическую изысканность с ясностью и динамичностью сюжетного развития и подчас с необычайно простым языком, близким к бытовому разговорному»[8].
Следование этикету проявлялось, в частности, и в создании образа автора.
С точки зрения текстологии сочинения Епифания изучены пока крайне мало, хотя эта тема чрезвычайно продуктивна. Ведь ни одно из сочинений Епифания не дошло до настоящего времени в оригинале, а самые ранние сохранившиеся списки отстоят от времени создания. При переписывании в них вносились исправления, они, конечно же, содержат немало ошибок, что характерно для рукописной традиции бытования текста.
Видимо, редакция Епифания по каким-то причинам не переписывалась, как уже упоминалось, на протяжении всего XV в. И только в начале XVI в. древнерусскими книжниками была обнаружена первая часть Епифаниевской редакции (предисловие и первые 10 глав), она была дополнена главами из Пахомиевских редакций — и так была создана новая редакция Жития Сергия, получившая в науке название Пространной. Исследователь древнерусских житий А. В. Духанина указывает: «Эта редакция впоследствии была включена в Великие Минеи Четьи, именно ее дополняли чудесами XVI и XVII вв. древнерусские книжники XVII в. Герман Тулупов и Симон Азарьин»[9]. Таким образом, текстологические проблемы, связанные с житием Сергия Радонежского, делают многие выводы исследователей спорными и даже ошибочными.
Уникальный литературный стиль Епифания Премудрого является отражением в тексте практики непрестанной молитвы и связанных с ней особенностей мировоззрения автора.
Кроме того, для анализа жития важно помнить: оно, как и почти все жанры древнерусской литературы, подчинялось законам литературного этикета, который слагался «из представлений о том, как должен был совершаться тот или иной ход событий; из представлений о том, как должно было вести себя действующее лицо сообразно своему положению; из представлений о том, какими словами должен описывать автор совершающееся»[10].
Следование этикету проявлялось, в частности, и в создании образа автора. В агиографической литературе он находится в тесной зависимости от особенностей жанра. В искусстве русского средневековья, по замечанию Д. С. Лихачева, «автор в гораздо меньшей степени, чем в новое время, озабочен внесением своей индивидуальности в произведение»[11]. Агиограф пишет о своем желании «поведать о жизни праведного старца», ибо «если будет написано житие, то, услышав о нем, кто-нибудь последует примеру жизни Сергия и от этого пользу получит». Автор, ставящий пред собой подобную цель, выступает «не как наблюдатель, в тишине келии изучивший и обдумавший описываемые явления, а как вития с церковной кафедры перед многочисленными слушателями»[12]. Вместе с тем Епифаний указывает на то, что он взялся за написание жития не ради собственной славы, но из любви к святому. Говоря о себе, автор использует целый ряд принижающих эпитетов; называет себя «немощным», «грубым», «недостойным», «окаянным», «неразумным», «дерзким». Создание жития Епифаний не ставит себе в заслугу, но подчеркивает, что без помощи Божией он не смог бы описать «множество трудов старца и великих дел его».
В завершение стоит сказать: уникальный литературный стиль Епифания Премудрого является отражением в тексте практики непрестанной молитвы и связанных с ней особенностей исихастского (здесь — аскетического. — Прим. ред.) мировоззрения автора[13]. Русский агиограф перенимает идеи и литературные приемы древних авторов-исихастов и приспосабливает их к своему стилю. Наконец, надо повторить еще раз: произведение Епифания органично вписывается в стиль своей эпохи, который связан с этикой и эстетикой исихазма (разработанной системы аскетической и монашеской практики, направленной на богопознание и обо́жение[14]).
См. также: Ключевский В. О. Древнерусские жития святых как исторический источник. — М.,1871. — С. 312
[4]Завальников В.П. Языковой образ святого в древнерусской агиографии (проблематика взаимной обусловленности лингвистического и экстралингвистического содержания языкового образа человека в определенной социокультурной ситуации): Автореф. дис. канд. филол. наук. — Омск, 2003. — С. 11.
[5] См. подробнее, например: Жуковская Л. П. К вопросу о южнославянском влиянии на русскую письменность: (Житие Анисьи по спискам 1282-1632 гг.) // История русского языка: Исследования и тексты. — М.: Наука, 1982. — С. 277-287; Жуковская Л. П. О южнославянском влиянии XIV-XV вв. (На материале проложного Жития Евгении) // Язык и письменность среднеболгарского периода. — М.: Наука, 1982. — С. 26-59.
[6] Памятники литературы Древней Руси. XIV — середина XV века. — М.: Художественная литература, 1981. — С. 52.
[7]Дробленкова Н. Ф., Прохоров Г. М. Епифаний Премудрый. Житие Сергия Радонежского // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2 (вторая половина XIV — XVI в.). Ч. 1: А-К. — Л.: Наука, 1988. — С. 28.
См. также: Кириллин В. М.О состоянии русского общества и государственности времени преподобного Сергия Радонежского и о значении его духовного подвига// Сретенский сборник. Вып. 5. — М.: Издательство Сретенского монастыря, 2014. — С. 176-200.
[8] Житие Епифания. Ч. I. Житие Епифания. Ч. II// Пустозерский сборник: Автографы сочинений Аввакума и Епифания. — Л.: Наука, 1975. — С. 199, 202.
См. также: Клосс Б. М. Жития Сергия и Никона Радонежских в русской письменности XV-XVII вв.// Методические рекомендации по описанию славяно-русских рукописных книг. Вып. 3. — М., 1990. — С. 278.
[10] См. там же. С. 293; Ицкович Т. В. Жанровая систематизация религиозного стиля на коммуникативно-прагматическом и категориально-текстовом основаниях: Автореф. дис. ... докт. филол. наук. — Екатеринбург, 2016. — С. 11.
[11]Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы// Лихачев Д.С. Избранные работы. В 3 томах. Т. 1. — Л.: Художественная литература,1987. — С. 333.
[12]Ключевский В. О. Древнерусские жития святых как исторический источник. — М.: Типография Грачева и комп., 1871. — С. 403.
[13] См. подробнее, например: Авласович С. М.Литературный стиль Епифания Премудрого: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. — Омск, 2007.
[14]Торчинов Е. А. Религии мира: Опыт запредельного. Догматические религии откровения. — СПб.: Центp «Петербургское Востоковедение», 1998. — С. 478.
«Я смирюсь, но пусть меня прославят»: о видах гордости
Страсть гордости сложна. Ее видов — множество, она, порой, маскируется под самые безобидные мысли и желания, но съедает человека изнутри. Чтобы распознать гордость в себе, необходимо знать, под какими личинами она может скрываться, а для этого — обратиться к опыту тех, кто размышлял над видами и проявлениями страстей: к трудам святых отцов и подвижников благочестия.
