«Явления духовной и культурной жизни узников Соловецкого лагеря». Часть 2. Явления культурной жизни соловецких узников

27 ноября 2016

Образование

«Явления духовной и культурной жизни узников Соловецкого лагеря». Часть 2. Явления культурной жизни соловецких узников

Культурная жизнь в Соловецком лагере была представлена довольно ярко, как бы странно это не звучало. В лагере строгого режима люди увлеченно и активно создавали и возделывали «культурное поле».На первом месте тут был театр, начало которому положил прибывший на остров в 1923 году провинциальный актер Сергей Арманов. Он настолько любил театр, что не мог без него жить. Про него рассказывали, что еще будучи в Бутырской тюрьме, он сумел организовать нечто похожее на театральную труппу в камере, где было негде повернуться.

Начальником воспитательно-просветительской части стал чекист Неверов, известный тем, что был единственным, кто прибыл на Соловки добровольно

Сразу же после прибытия на Соловки утренней проверке он вышел из строя с требованием разрешить ему устроить театр. Уже днем, побывав у начальства разной величины, Сергей Арманов получил необходимое разрешение. Однако никаких улучшений режима для участников не последовало, от работы они не освобождались. Репетиции начинались сразу по окончании трудового дня, то есть поздно ночью. Несмотря на это, желающих участвовать было очень много. Конечно, некоторые довольно быстро отказались от идеи быть актерами, но на их место неутомимым Армановым были найдены другие. Не прошло и пары недель, как на воротах Соловецкого кремля появилась афиша, нацарапанная на ватмане химическим карандашом:

СОЛОВЕЦКИЙ ТЕАТР ДРАМЫ И КОМЕДИИ 

1. МЕДВЕДЬ. Миниатюра А. П. Чехова Участвуют: АРМАНОВ, Овчинников, Рахман

2. СТАКАН НЕФТИ. Злободневный политический гротеск Н. Б.

Участвуют: АРМАНОВ, Климов, Красавцев, Чекмазов

3. Грандиозный разнообразный дивертисмент.

Кавказские танцы. Хор сибирских бродяг. Цыганские романсы. Куплетист Иван Панин в своем репертуаре. Соло на балалайке - виртуоз Лепеша.

Участвует вся труппа

Вход по билетам

Худ. рук. С. АРМАНОВ Режиссер С. АРМАНОВ

Дирекция С. АРМАНОВ

Начало в 7 часов вечера[1].

Первый и последний раз в истории театра армановского театра на афише красовались фамилии актеров, позже указывать их категорически запретили.  А этот вечер стал вечером торжества Сергея Арманова. Все было сделано практически им одним. А афиша, на первый взгляд совсем не подходящая для театра, стала предметом, который воодушевил усталых, возвращающихся после тяжелого трудового дня обитателей лагеря, и помог на время рассеять их мрачные думы. «Театр на каторге – экзамен на право считать себя человеком. Восстановление в этом отнятом праве. Афиша – диплом на это звание и для актера и для зрителей. Вот почему перед нею толпились.

– И мы – люди. Всё-таки как-никак, а люди. Несмотря ни на что – люди!Позже, когда спектакли стали регулярными, и сам театр превратился в профессиональный, яркость этого ощущения утратилась, но тогда, на пожарище, каждый из читавших афишу, не сознавая, чувствовал это, ради этого ощущения перечитывал ее и отойдя, возвращался к ней вновь. Создатель первого соловецкого каторжного театра, третьеразрядный провинциальный актер Сергей Арманов имел полное право начертать аршинными буквами свое имя»[2]!

Но не обошлось и без скандала. Непосредственно перед самым выступлением стало известно, что начальство решило больше половины мест в зале отдать солдатам охранного полка и самим себе. Возникла небольшая забастовка, представление было на грани срыва, но обещание начальства разрешить повтор спектакля несколько успокоило заключенных.

Перед комиссией давали «Бориса Годунова» – парадный спектакль   в костюмах, сшитых из парчи из монастырской ризницы

Чтобы достать билет, применяли самые разные ухищрения. Их распределяли ротные командиры. Естественно, больше всего шансов стать обладателями билетов было  у так называемых «особо приближенных», –  то есть у «блатных». Спекуляции тоже имели место: за один билет просили десять хлебных пайков, что было равно стоимости новых сапог на черном лагерном рынке. О том, как прошел первый спектакль, нам сообщает очевидец: «Сказать трафаретно "спектакль прошел с шумным успехом" значило бы обокрасть Арманова в день зенита его славы. Хлопали до онемения ладоней, стучали ногами, завывали воплями вызовов... Было забыто всё: каторга, непосильный изнурительный труд, безмерное унижение, голод, поджидавшая многих смерть...

Огни рампы, вспыхнувшие в монашеской трапезной, творили свое чудо преображения. На сцене из поваленных шкафов их свет превращал заурядного актера Арманова только в могущественного миллиардера Детердинга, но на скамьях зрителей он претворял в людей отчаявшихся ими быть»[3].Уже на следующий день был выпущен приказ по УСЛОН с распоряжением об организации воспитательно-просветительской части. Ее начальником назначили чекиста Неверова, известного тем, что он был единственным, кто прибыл на Соловки добровольно.

Для вновь образованной части из Бутырской тюрьмы[4] присылают несколько тысяч книг. Театр уже существует на постоянной основе. Ему выделено помещение бывшей монастырской трапезной, где Арманов устраивает все, что необходимо театру. И одновременно уступает первое место прибывшему на Соловки известному на юге России комику М.С. Борину. Помимо сценического опыта у прибывшего актера было еще и умение добиваться поставленных целей, в чем  главным помощником ему служило умение разбираться в людях и знание того, как, где и к кому нужно подойти.

Он быстро понял, что Неверов, хоть и начальник, но неумен и слабохарактерен, и что вся власть сосредоточена в руках Васькова, тоже глупца, который всего добивался только грубостью. Однако и Васьков действовал не самостоятельно: им управлял хитрый и умный помощник Неверова Д.Я. Коган. Именно на него и решил оказывать давление деятельный и умный комик. «Поэтому для своего соловецкого дебюта Борин выбрал "Лес" и выступил в сотни раз игранной им, испытанной и проверенной роли Аркашки. Несчастливцева играл Арманов.

Наибольшую пользу журнал приносил органам ОГПУ: чекисты черпали из него знания о настроениях в обществе заключенных

Опытным, наметанным глазом старого лицедея Борин нащупал среди энтузиастов-любителей сносных и даже хороших исполнителей других ролей и "показал класс".

Разница между ним и Армановым была ясна, и Борин стал первым, освобожденным от других работ, руководителем соловецкого театра»[5]. Продолжив в том же духе и продвигаясь все выше и выше, он сначала договорился об освобождении от работ нескольких ведущих актеров, а позже и многих других. Также Борин подобрал для театра таких необходимых сотрудников как плотники, портные, парикмахеры и бутафоры. «Через год в новом, изящно отделанном по эскизам ссыльного художника Н. Качалина и прекрасно оборудованном театре на 1500 мест, М.С. Борин давал перед приехавшей на Соловки, во главе с «самим» Боким, заместителем Менжинского, комиссией действительно блестящий парадный спектакль –  «Бориса Годунова» А. С. Пушкина, в собственных, выполненных художниками-каторжанами декорациях и роскошных костюмах, сшитых из не раскраденных, в силу невозможности сбыть, запасов парчи монастырской ризницы»[6].Это были времена расцвета театра. Освобожденные от других работ актеры давали по две премьеры в месяц. Нельзя не сказать о том, что цензура практически не затрагивала то, что показывали здесь. До 1927 года в репертуаре театра полностью отсутствовали агитационные вещи, наоборот: даже  показывали и запрещенные в РСФСР пьесы, такие, как «Псиша», «Старый закал», «Каширская старина», «Сатана» (Гордина)[7]. Когда Борин получал на эти пьесы разрешение у начальника лагеря Эйхманса, тот сказал: «Попов и генералов всё равно не сагитируешь, а гнилую шпану и агитировать не стоит!»

Сформировавшаяся театральная труппа состояла из людей совершенно различных профессий и сословий. «Вместе с изящным сенатским чиновником, питомцем лицея и учеником Варламова Кондратьевым выступал полуграмотный казак-бандит Алексей Чекмаза, рядом с древней рыцарской фамилией правоведа барона фон Фицтума стояла блатная кличка Семки Пчелки, вора-рецидивиста, который и сам после многих перемен своей бурной жизни, вероятно, позабыл свое подлинное имя. Актеры - профессионалы: Глубоковский из Камерного, Красовский из 2-го МХАТ и другие не выделялись, но сливались с остальными.

На последних страницах можно было найти сводку с прогнозом погоды – на острове была своя метеостанция

Среди актрис профессиональных совсем не было, но и здесь наблюдалась такая же пестрота: кавалерственная дама, смолянка, вдова командира одного из гвардейских полков Гольдгоер выступала вместе с портовой притонодержательницей Кораблихой, волею судеб попавшей на Соловки вместе с мятежными кронштадтскими матросами. На Соловках в ней обнаружился яркий талант амплуа комических старух»[8].
Как уже упоминалось выше, вход в театр был по билетам. Конечно, сначала существовала какая-то процедура распределения этих билетов на безвозмездной основе, но очень быстро их стали продавать. Купивший два мог послать один в женский корпус своей жене или знакомой. И если вне театра даже простое приветствие между заключенными разных полов каралось заключением в карцер, то тут они могли сидеть вместе и даже разговаривать. Это была возможность увидеться и поделиться горем, поддержать близкого человека.

К 1925 году в театре было поставлено множество пьес, которые исполнялись 112 раз[9]. Но театр не был единственным культурным явлением на Соловках. Уже к 1926 году были сформированы хорошие духовой и симфонический оркестры. Они исполняли только серьезную музыку, весь коллектив был собран из высокообразованных музыкантов, которые, как и подавляющее большинство остальных, попали на Соловки непонятно почему и зачем.

Все церковное имущество, которое не смогли продать большевики, было собрано и помещено в «антирелигиозный музей». Название было всего лишь вывеской, прятавшей реликвии  от поругания

Отдельного рассказа заслуживает типография, которая выпускала цветной журнал тиражом в пятьсот экземпляров каждый месяц и еженедельную газету тиражом в тысячу штук. Все это создавалось на базе старой монастырской типографии, оборудованной по новейшим технологиям предреволюционного времени. Инициатива выпуска печатной продукции на Соловках исходила также от заключенных. Бывший сотрудник ростовской газеты «Приазовский край», некий Н.К. Литвин, обратился к могучему Д.Я. Когану. У него не было ни плана, ни единомышленников, однако, у него было главное – идея. Организатором типографии был еврей по имени Слепян, который был арестован за контрабанду золота. Стоит отметить то, что на воле именно типография служила ему прикрытием в его контрабандных делах.

Очень быстро Слепян наладил дело в лагерной типографии, так как надеялся, что это будет способствовать сокращению срока.

Разрешение на создание еженедельной газеты было получено, и начальством был утвержден список тех, кто за нее отвечал, хотя формально газеты не было ни главного редактора, ни цензора. Неофициально цензором был назначен комиссар Соловецкого особого полка Сухов. Тот, в силу очень плохого образования, не мог в полной мере нести это бремя. Редактором утвердили П.А. Петряева, старого офицера, переметнувшегося на сторону Красной армии. Он был знаком с Троцким, что вполне могло послужить причиной отправки его на Соловки. Сухов чувствовал, что Петряев выше его чином, и потому их отношения складывались соответственно. Цензор обычно подписывал то, что подсовывал ему редактор, глубоко не вдаваясь в подробности.Секретарем газеты стал старый коммунист, чекист Тверье. Это был самый злобный член руководства газеты. Рассказывали, что он, «будучи посланным для агитации в Германию, был там разоблачен, жестоко избит студентами и брошен в сток нечистот. Такие провалы в ГПУ не прощаются: последовали Соловки, но и здесь за какой-то, очевидно, серьезный промах он ухитрился попасть на сутки в знаменитую «Аввакумову щель» – каменный мешок в кремлевской стене, где нельзя было ни стоять, ни лежать. Придирчивый, подозрительный Тверье его настоящая фамилия Тверос) был темным пятном редакции. К счастью, он оставался в ней недолго, так как был переведен в команду охраны в Кемь»[10].

После его перевода на должность секретаря взяли еврея Шенберга, который явился антиподом Тверосу. Газета начала выходить. Любой заключенный мог прислать что-то свое для выпуска. Это могла быть заметка, стихи или даже научная статья. Образцов такого самостоятельного творчества присылали много. Однако чаще всего все это отправлялось в мусорный бак. Потому что то, что писали, в своем большинстве, содержало подхалимство и показную ложь. «Повествовали о своем перерождении, перевоспитании и даже восхваляли прелести каторжного режима – «вкусный рыбный суп» и «веселую, здоровую работу»...»[11].

 Газета была популярна. Ее стоимость составляла 5 копеек. Однако только 150 экземпляров оставалось на острове, все остальное 850 отправлялось на материк, где на нее подписывались родственники заключенных в надежде узнать что-нибудь о своих близких.

Газета была популярна. Ее стоимость составляла 5 копеек. Однако только 150 экземпляров оставалось на острове, все остальное 850 отправлялось на материк, где на нее подписывались родственники заключенных в надежде узнать что-нибудь о своих близких.

На первых страницах печатали новости из жизни СССР и речи вождей, далее шел краткий обзор мировых новостей и новые постановления ОГПУ и управления лагерей. Изредка появлялись «театральные рецензии, и добродушные, мягкие фельетоны Литвина на местные темы»[12].Совсем по-другому дело обстояло с выпуском ежемесячного журнала «Соловецкие острова». Его пересылка на материк была запрещена, и если это всё-таки нужно было сделать, требовалось получить особое разрешение ОГПУ. Зато в журнале заключенные могли печатать свои творения, а любители чтения находили большое утешение. Но самую большую пользу приносил он органам ОГПУ, которые, разрешив авторам некоторую свободу творчества, недопустимую по тем временам в Советском Союзе, черпали из него знания о настроениях в обществе заключенных, особенно  интеллигенции. Также в пользу ОГПУ был и сам факт выпуска журнала, говоривший о «гуманности» соловецкого режима.В журнале, который выпускали на хорошей бумаге, в твердой серой обложке с заголовком, созданным художником Н. Качалиным, было всегда не меньше 250 страниц. По своему содержанию он делился на две части. Первая содержала художественную литературу, вторая – научно - краеведческие труды. Открывался журнал общественно-политическим разделом, а где-нибудь в середине печатали заметки об основных событиях лагерной жизни. На последних страницах можно было найти сводку с прогнозом погоды - на острове была своя метеостанция.

Название музея было всего лишь вывеской, за которой реликвии были спрятаны от поругания

Имелся в лагере и музей. Все церковное имущество, которое не удалось продать большевикам, было собрано и стараниями узников, понимавших необходимость сохранения этих вещей хотя бы как просто исторических ценностей, помещено в «антирелигиозный музей».

Тех, кто понимал всю значимость сохранившихся реликвий, было немало. Правильнее даже сказать, что именно то большинство людей, которое осознавало духовную ценность уцелевших реликвий, и сохранило их. Ну а название музея было всего лишь вывеской, за которой реликвии были спрятаны от поругания.Да и получить разрешение на открытие музея было очень трудно,  – поэтому, представляя свою идею начальству, ее авторы пошли на маленькую хитрость с названием, уступая в малом для спасения большего.

Так получилось, что начальником музея был назначен антирелигиозный лектор Иванов. Он был «одной из колоритнейших фигур каторги. Я не видел более безобразного по внешности человека: ненормально низкого роста, почти карлик, кривоногий, с безобразно отвисшей нижней губой и огромными, торчащими, как крылья нетопыря, ушами он напоминал одну из страшных химер Нотр Дам. К тому же он обладал неприятнейшим, громким и визгливым фальцетом.

Верный страж и ревностный блюститель

Матушки Владимирской, тебе –

Два ключа: златой – в Ее обитель

Ржавый – к нашей горестной судьбе

На Соловках Иванов выполнял обязанности антирелигиозного лектора, и, слушая его безграмотные выкрики, шпана резюмировала:

– За то Васька Бога обидеть старается, что Бог-то его крепко обидел...»[13]. Попав на Соловки на три года, он старался своими выступлениями уменьшить этот срок. Получив задание организовывать музей, он взялся за дело так ревностно, что удивил очень многих. «Он ругался, визжал, плевался, бегал жаловаться начальству в борьбе за каждый обломок разрушенного и поруганного величия, за каждый клочок древнего великолепия... Он, как Плюшкин, тащил к себе всё без разбора, и музейным специалистам, отыскавшимся в бесконечном разнообразии соловецких профессий, работы хватало»[14].

Открытие музея стала настоящим праздником для огромного числа заключенных: ведь там были  собраны великие святыни, туда можно прийти и поклониться им и ощутить благодать, исходящую от них.Большая часть заключенной интеллигенции сплотилась вокруг музея, а многие обрели возможность трудиться по своей профессии.  Одним из таких людей стал реставратор А.И. Анисимов, известный своей работой над восстановлением Владимирской иконой Божией Матери. Он был арестован за открытое возмущение продажей за границу произведений искусства. Он говорил: «Если страна не ценит своих сокровищ, пусть они уходят из этой страны, но они должны быть проданы в крупные музеи или известным коллекционерам и уж ни в коем случае не “депаспортизированны”![15] Поэт Максимилиан Волошин посвятил ему свое стихотворение “Владимирская Богоматерь”:

Верный страж и ревностный блюститель

Матушки Владимирской, тебе –

Два ключа: златой – в Ее обитель

Ржавый – к нашей горестной судьбе»[16]

Александр Анисимов занимался в музее расчисткой икон. Он пользовался уважением у многих заключенных. Его позиция по отношению к искусству и отношению власти к нему была непримирима. Он не боялся открыто высказывать эту возмущенность действиями власти. Осенью 1937 года он был расстрелян.

Иерей Давид Шуплецов

---

[1] Ширяев Б. Неугасимая Лампада. – М.: издательство Сретенского монастыря, 2001. – С. 53.

[2] Там же. – С. 54.

[3] Ширяев Б. Неугасимая Лампада. - М.: Издательство Сретенского монастыря, 2001. - С. 55..

[4] Книжный фонд в Бутырской тюрьме сформировался еще в царское время. Существовала традиция, что каждый уходящий из нее оставлял присланные ему книги. Помимо этого, на закупку книг для Бутырки выделяла казна. Естественно ГПУ много изъяло, но книжный фонд существует там до сих пор.

[5] Ширяев Б. Неугасимая Лампада. - М.: Издательство Сретенского монастыря, 2001. - С. 57.

Автор:  Иерей Давид Шуплецов

Картинка для анонса: Array

Количество показов: 7199