Алексей Иванович Сидоров: «Святые отцы не просто живые, они

23 февраля 2023

Алексей Иванович Сидоров: «Святые отцы не просто живые, они – стержень нашей духовной жизни…»

Сегодня, 23 февраля, исполняется три года со дня кончины патролога, переводчика святоотеческих трудов, преподавателя Сретенской духовной семинарии профессора Алексея Ивановича Сидорова. В архиве Сретенского монастыря сохранилась запись беседы с Алексеем Ивановичем, состоявшейся в 2014 году и не публиковавшейся ранее.

Ее прочтение дает возможность для кого-то вспомнить, а для кого-то узнать этого замечательного человека и исследователя, имя которого неизменно на протяжении многих лет называлось выпускниками Сретенской духовной семинарии, а позднее – академии в числе имен тех преподавателей, которые не только передали знания, но и открыли для них, тогда еще студентов, свое сердце, поделились сокровенными мыслями и жизненным опытом.

– Алексей Иванович, расскажите, пожалуйста, о Ваших годах преподавания в Сретенской духовной семинарии?

– В Сретенской семинарии я уже работаю более десяти лет (на 2014 год. – ред.) и с удовольствием отмечаю, что в ней есть главное условие для подлинно духовного образования – это монастырь. Очень значимая его составляющая – это молебны, богослужения, с которыми соединен, взаимосвязан учебный процесс.

В Сретенской семинарии сложились истинные братские отношения. Здесь присутствует такой особый дух любви, агапе. Очень важно всегда то, что называют на Западе и у нас корпоративностью, а я бы сказал несколько иначе: важна соборность. Вот здесь в Сретенской семинарии между преподавателями и монахами складывается именно эта соборная традиция.

Опыт подсказывает, в том числе и мой собственный опыт преподавания в Свято-Тихоновском университете и в Российском православном университете, что, конечно, мы можем подготовить православных образованных людей, но православных образованных пастырей можно воспитать только на основе глубокой традиции, в первую очередь, духовной, монашеской. Без этого духовное образование будет домом, построенным на песке (ср. Мф. 7:26). Когда, уже давно это было, я только начинал преподавать в Сергиевом Посаде, в Духовной семинарии и академии, меня поражал именно этот особый дух.

И очень радостно, что в Сретенской духовной семинарии продолжается исконная и складывается своя традиция подлинно духовного образования.

– Алексей Иванович, как менялось преподавание патрологии в духовных школах?

– Нужно сказать, что происходящие на наших глазах изменения зачастую касались именно области патрологии. Патрологию традиционно преподавали в духовных школах: семинариях, академиях, но было время, когда шел процесс по увеличению часов преподавания этой дисциплины, на мой взгляд, очень целесообразный. Почему? Потому что святые отцы, Священное Писание, их единство – это одна из основ формирования подлинно христианского, православного, мировоззрения. На чем зиждется Православие? На Священном Писании и Священном Предании. А одной из важнейших составляющих Предания являются творения святых отцов. И поэтому семинаристы, а тем более те, кто оканчивает Духовную академию, должны в этом разбираться.

– В Сретенской духовной семинарии Вы преподаете в магистратуре предмет «Православное аскетическое богословие». Расскажите, пожалуйста, о нем. Какова его цель и значение?

– Признаюсь честно, что, хотя я и мирянин, но, как говорили всегда, «монахолюб». Аскетическое богословие, на мой взгляд, – это один из центральных стержней не только нашего православного богословия, но и всей нашей православной жизни. Я даже назвал бы его нравственно-аскетическим, потому что нравственное богословие фактически и есть богословие аскетическое. Их практически невозможно разделить. Это как единый организм. Преподавая, своей основной задачей я ставлю то, чтобы мои студенты понимали, как появилось монашество на свет, что писали, какие основные идеи опытного богословия дали нам первые выдающиеся подвижники: египетские, сирийские, потом византийские. Однако образовательный процесс у меня осложняется в некотором смысле тем, что сам я привык и очень люблю заниматься текстами, может быть, это такая личная особенность и недостаток, может быть, школа исторического факультета МГУ. Часто у нас сейчас пишут о православном аскетическом богословии так, что оно предстает в некоем таком размытом виде: даются самые общие сведения о мыслях и духовном опыте подвижников. Мне же хочется основной акцент сделать на генезисе православного аскетического богословия. Только для этого, к сожалению, очень мало времени. Я планировал как? Думал рассмотреть первые пять веков, чтобы затем перейти к классикам, к VII веку, где авва Дорофей, преподобные Иоанн Лествичник, Максим Исповедник. Но начал и понял, что успеть очень трудно, потому как для того, чтобы основательно прописать первоначальную стадию становления монашеской письменности и аскетического богословия, мне потребовалось три тома специального научного труда. Они уже вышли, сейчас четвертый том этих трудов подготовлен к печати (в 2014 году IV том «Древнее монашество и возникновение монашеской письменности» семитомного сборника работ А.И. Сидорова «Святоотеческое наследие и церковные древности»[1] был издан. – ред.). И теперь у меня есть возможность сказать студентам, чтобы они самостоятельно посмотрели эту работу, а на занятиях идти дальше, чтобы понять развитие этих первых идей. Конечно, все требует большой работы: изучение текстов, анализ их. Мне бы хотелось давать студентам лучшие плоды святоотеческой аскетики. Есть даже в богословии такой нюанс: нравственное положение догмата. Он показывает, что аскетическое богословие не было и не является какой-то абстрактной наукой, напротив, аскетическое богословие – это по-своему сама жизнь православного человека. То есть то, что составляет жизнь православного человека, его опыт, аскетическое богословие призвано понятийно оформить и изложить. По мере своих сил я стараюсь согласно этому плану действовать.

– Изучению каких аскетических творений Отцов Вы уделяете наибольшее внимание и почему?

– Святоотеческие писания, конечно, невозможно разделить на важные и неважные. Имея достаточное количество времени, хотелось бы постараться уделить внимание, пожалуй, всем. Но, как мы уже говорили, обстоятельства заставляют меня двигаться поэтапно. Первый этап более или менее я для себя определил, а что же дальше? Конечно, в помощь нам здесь могут быть достаточно многочисленные западные работы. Но и это не уменьшает трудностей, с которыми можно столкнуться при изучении той или иной темы, связанных, прежде всего, с их многогранностью и объемом. Положим, речь идет об аскетике каппадокийских отцов – это очень большая тема, так же и аскетика Иоанна Златоуста. И это только «золотой век» святоотеческой письменности. В нем столько таких мощных пластов, что приходится ограничиваться только лишь обзором, и даже при таком подходе мы едва можем успеть дойти в своем изучении лишь до VIII века. И в таком случае остается не охваченным нами, наследие, например, выдающегося Симеона Нового Богослова, поздневизантийских исихастов. То есть материал чрезвычайно объемен, поэтому приходится иногда из этого материала вынимать только кусочки. Посмотрим, опыт, конечно, подскажет, как лучше это давать. Самым правильным, как кажется, было бы взять для рассмотрения малознакомых отцов Церкви. Как это происходит у нас при рассмотрении первоначального этапа. Для нас очень важен, например, такой выдающийся подвижник, как преподобный Исидор Пелусиот, потому что о нем никто практически не знает и не пишет, а ведь это интереснейший автор. То же можно сказать о преподобном Иоанне Кассиане Римлянине[2]. Одним словом, каждый автор требует, по крайней мере, хотя бы одной-двух лекций, но времени, к сожалению, очень мало.

Главное при преподавании на обеих ступенях (бакалавриата и магистратуры) заключается в том, чтобы не давать материал в каком-то «засушенном», сугубо академическом виде. Ведь мы изучаем святых отцов, они не просто должны быть для нас живыми, их писания должны служить стержнем нашей духовной жизни. Соответственно, это нужно не просто преподавать, это нужно переживать.

– Алексей Иванович, хотелось бы узнать о Ваших научных трудах. Что является предметом Вашего изучения в патрологии? Какие новые переводы святоотеческих творений Вы делаете?

– Вы знаете, живое общение с источниками, работа с переводами – это для ученого, конечно, самый интересный аспект. Но начинал я как сугубо ученый человек. Мне всегда очень нравилось думать, размышлять над различными аспектами творчества святых отцов, сравнивать их, описывать… Часть этих моих штудий опубликована в третьем томе сборника «Святоотеческое наследие и церковные древности» (третий том «Александрия и Антиохия в истории церковной письменности и богословия» был издан в 2013 году, в него вошли работы 1996–2012 гг. – ред.). Но в последнее время, лет, наверное, пять, а может быть, даже и десять, я заметил очень серьезное изменение в себе. Мне стали больше нравиться переводы, их я любил всегда, но в последнее время, честно сказать, не хочется писать научные труды, хотя порой и возникают какие-то задумки, но больше хочется переводить.

Сейчас у меня готов полный перевод «Вопросоответов к Фалассию» преподобного Максима Исповедника. Я уже отдал его в издательство, но вдруг в издании «Христианские источники» неожиданно вышли два тома под редакцией Жан-Клода Ларше. Причем в издание был включен не просто текст «Вопросоответов к Фалассию», но и собственные очень ценные комментарии Жан-Клода Ларше. А нужно сказать, что Жан-Клод Ларше – это православный патролог, очень серьезный, вдумчивый исследователь. И когда я ознакомился с этими комментариями, стало понятно, что без учета их издавать свой собственный перевод мне не хочется. С учетом комментариев французского исследователя я свой перевод переработал, но пока только по двум его томам, а третий том он планирует издать приблизительно летом. Если летом это удастся сделать, то я в свою очередь постараюсь как можно быстрее подготовить еще один том, который, практически готов, нужно лишь некоторые детали доработать[3].

Также у меня сейчас уже завершается работа над переводом святителя Феолипта Филадельфийского – учителя Григория Паламы, одного из выдающихся исихастов, творения которого стали известны только в конце ХХ века (книга Святитель Феолипт Филадельфийский. Аскетические творения. Послания (вступительная статья, перевод и комментарии А.И. Сидорова) увидела свет в 2018 г. – ред.). Значительная часть их переведена и уже публиковалась в различных изданиях, в наших сборниках («Сретенский сборник. Научные труды преподавателей СДС». – ред.). Сейчас в печать отдан также перевод очень интересного труда преподобного Анастасия Синаита, который называется «Вопросы и ответы» (Преподобный Анастасий Синаит. Вопросы и ответы (перевод и комментарии А.И. Сидорова). – М., 2015 г. – ред.). Осталось лишь написать вступительную статью, но она будет небольшой.

Хотелось бы сказать, что, работая над трудом Анастасия Синаита, я вдруг обнаружил одно удивительное сочинение, подлинное монашеское чтение – повествование о синайских отцах, которое полностью никогда не издавалось. У этого сочинения есть вторая часть под названием «Душеполезные поучения» – ранее не изданные патерики, которые совсем недавно издал итальянский исследователь, живущий во Франции. И вот мне захотелось попробовать эти поучения переводить. Оказалось, что это удивительный шедевр истинной православной духовности, как «Лавсаик», как «Луг духовный» блж. Иоанна Мосха. Нужно сказать, что это настолько красивые тексты, что иногда просто хочется сесть и начать переводить. Но по языку это сочинение очень трудное, а кроме того, возникают проблемы, связанные с собственно содержанием текста, не всегда хватает знаний о специфических реалиях того времени. Но, надеюсь, что все-таки Бог даст мне время закончить эти переводы[4]. Вот то, чем сейчас занимаюсь и какие у меня ближайшие планы, а там, как Господь управит.

– Алексей Иванович, а почему переводы? Почему Вы решили заниматься именно ими?

– Прежде всего, наверное, потому что, не будучи знакомым с самим писанием, оставленным подвижником, очень трудно и, пожалуй, даже неправильно рассуждать о его учении. При этом, конечно, немалое значение имеет собственный опыт. Святые отцы – это не Платон, не Плотин, святых отцов нельзя понять, не обладая опытом. Опытом, который ты приобретаешь в личной жизни, конечно, в нашей православной христианской жизни, через богослужение, через участие в Таинствах. Но этот опыт дается еще и через непосредственное прикосновение к творениям святых отцов. И в этом смысле переводы – уникальная возможность быть причастным этому духовному опыту. Бывают разные переводы: плохие и хорошие. Конечно, каждый переводчик делает ошибки, иногда меньше, иногда больше. Но все равно: одно дело, когда ты переводы читаешь, а другое дело, когда ты соприкасаешься с оригиналом. И вот здесь возникает такая проблема: порой несколько часов сидишь, чтобы перевести всего лишь несколько строк. Все понятно грамматически, ясны все конструкции, но совершенно скрыт и недоступен глубинный духовный смысл. И вот помню, как когда-то переводил одно место у преподобного Максима, очень тяжело давался перевод, а передо мной как раз икона преподобного стояла, я и говорю: «Отче Максиме, помоги мне понять тебя!» То есть это та ситуация, когда обращаешься непосредственно к святому отцу. И вот вы знаете, в последнее время я стал больше любить именно вот таких аскетических писателей, как, например, Феолипт Филадельфийский. Это сугубая аскетика, жизненно важная для меня лично. Когда перевожу, издаются мои книги, думаю: «Кому они нужны? Кто их читает? Особенно какие-нибудь мои комментарии…». Но потом у меня возникла другая мысль: даже если эти книги нужны только мне, для моего спасения, я просто обязан их переводить. И теперь я рассматриваю свой путь патролога не как сугубо профессиональный, хотя и профессиональный тоже нужен, но и как мой путь ко спасению. Если то, чем я занимаюсь, не ведет меня ко спасению, значит, оно мне не нужно, а я уже человек немолодой, два раза уже умирал, и прекрасно понимаю, что когда придет время предстать мне на Суд Христов, то меня не спросят, сколько я написал монографий, трудов, а спросят, как я спасался. И мне кажется, что какой-то гирькой на весах будут мои переводы, которые я стараюсь делать для пользы своей души и для пользы души своих читателей.

– Алексей Иванович, на чем Вы акцентируете свою научную деятельность: на изучении аскетического наследия отцов или их житий и роли в истории? Или для Вас особый интерес представляют их толкования Священного Писания?

– Частично я уже ответил на этот вопрос. Больше всего хочется уделять внимание аскетическим творениям. Но предмет «Патрология» состоит из трех частей: первая – это изложение жизни святого, часть вторая – это его творения, а третья часть – это учение подвижника благочестия. И вот, по опыту работы, мне хорошо известно, что все студенты первую часть слушают с большим удовольствием, вторую тоже с определенным интересом, но достаточно тяжело воспринимают различные изложения догматических взглядов того или иного отца. Поэтому, когда доходишь до третьей части, оказываешься перед весьма сложным вопросом: как подать этот материал. Но и этот вопрос, можно сказать, чисто технический. А для меня более сложным и принципиальным стал вопрос содержания: необходимость затрагивать те темы, которые непосредственно касаются нашего спасения. У отцов это, конечно, догматика: скажем, учение о Святой Троице, различные его аспекты. Это, безусловно, темы очень важные, но они также рассматриваются на догматическом богословии, другая часть тем, которые мы затрагиваем в рамках патрологии, изучается в курсе богословия нравственного. Значит, моя главная задача состоит в том, чтобы акцентировать внимание студентов на жизненном моменте в творчестве каждого отца, которого мы изучаем.

– Скажите, можем ли мы говорить, что сейчас в России существует своя школа патрологии? Есть ли у Вас ученики и в каком направлении они продолжают Вашу деятельность?

– В этом направлении я работаю уже около тридцати лет. Из своих учеников могу назвать, пожалуй, только Павла Кирилловича Доброцветова, который в свое время пришел ко мне еще студентом, теперь же стал самостоятельным исследователем. У него свои особенности, он окончил философский факультет, его интересуют, может быть, немножечко другие аспекты, но самое главное, по-моему, то, что он очень активно в этом отношении работает и, надеюсь, от этих трудов будет великий толк. А вообще в отношении учеников можно сказать следующее: основной момент здесь заключается в том, что ученики, это такое известное правило, должны пойти дальше своего учителя.

Что касается других школ, нужно отметить, что патрологией занимаются многие. Но все это в основном университетские ученые, поэтому говорить собственно о школе патрологии пока не могу. Целая группа исследователей святоотеческого наследия существует в Санкт-Петербурге. Состоит она в основном из филологов-классиков, которые весьма активно переводят труды святых отцов. Но, к сожалению, это либо, будем так говорить, схизматики, либо люди абсолютно светских воззрений. Меня это настораживало и настораживает. В каком смысле? Они исследуют святых отцов как мыслителей, как неких интеллектуалов. После того как я начал заниматься преподобным Максимом, издавать его труды, появилось очень много новых и переводов, и исследований, в которых прослеживается явная западная тенденция рассматривать преподобного Максима Исповедника как некоего интеллектуала. Действительно, он был интеллектуалом, высочайшим интеллектуалом и мыслителем, он – одна из вершин христианского любомудрия. Но на деле и его интеллектуальный аппарат, и его учение – это лишь крыша воображаемого дома, а основанием его является, прежде всего, духовный опыт, подвиг. Преподобный Максим Исповедник – это величайший подвижник. И когда мы будем говорить лишь о видимом, о «крыше», но не будем рассматривать основание, мы не поймем Максима Исповедника.

Так же, как не поймем Григория Паламу, если станем говорить лишь о том, на чем традиционно делается основной акцент: на его полемике с Акиндином, с Варлаамом, на его знаменитых различиях между «сущностью» и «энергией». Все это, безусловно, важная богословская составляющая, но при этом забывают, что святитель Григорий Палама был в первую очередь афонским подвижником. В свое время, кажется, была на русский язык переведена англоязычная работа одного исследователя-грека, которая называлась приблизительно так: «Григорий Палама как афонит» (речь идет о книге митрополита Иерофея (Влахоса) «Святитель Григорий Палама как святогорец». Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2011. – ред.), то есть афонский монах. И вот там как раз неплохо показывается именно этот немаловажный аспект. Одно из лучших произведений Григория Паламы – это его «Гомилии», то, что у нас называется «Беседы». Именно в них наиболее ярко и четко проявляется причастность святителя Григория к афонской традиции. Традиционно же рассматриваемые многими исследователями «Триады» – это сугубо полемический труд, в них, конечно, есть удивительные жемчужины прозрения, но при этом, как сказал В. Маяковский: «Изводишь единого слова ради тысячи тонн словесной руды». То есть приходится с этими полемическими сочинениями необычайно много и усердно работать, чтобы извлечь из этой великой по объему полемической массы «кусочки золота». А в «Гомилиях» они лежат на поверхности, здесь уже, так сказать, открытая добыча, в них повсюду настоящие самородки лежат, только ходи и подбирай. Но, безусловно, нужно изучать все наследие.

– Какие тенденции развития патрологии сейчас наметились в духовных школах и в России, и за рубежом?

– Частично об этом мы уже тоже упомянули. Кроме того, очень важный момент, почему я все-таки настаиваю на термине «патрология», о чем я много писал и говорил. Потому что существует такая, например, область западной науки, которая называется «История христианской литературы». Ее, конечно, можно изучать как некую область, но при этом важно не забывать, что представляет собой западное понимание христианской литературы? А заключается оно в том, что святой Кирилл Александрийский и Несторий при таком подходе рассматриваются как равнозначные писатели, с той лишь разницей, что святитель Кирилл по сохранившимся творениям значительно превышает Нестория. Это тенденция типично протестантская, которая отражена в том числе и в работах Адольфа фон Гарнака. Для нас же название «История христианской литературы» звучит все же весьма размыто. Да даже и на Западе известный монументальный, правда, незаконченный труд начала ХХ века немца-католика О. Барденхевера назывался «История церковной литературы». Это уже совсем другой акцент. «Церковная литература» – это уже достаточно четко определенный объект исследования. В нем, конечно, и собственно патрология изучалась, и еретики, но по большому счету без них мы не можем обойтись. Однако при этом главный акцент все же был сделан на наследие подвижников. В то же время на Западе сейчас появилась и другая тенденция, о которой я тоже писал. Суть ее заключается в том, чтобы убрать само слово «патрология», то есть фактически убрать то, что составляет суть нашего святоотеческого Предания. Эта тенденция воочию предстает в работе одного из известных патрологов, принадлежащих к этому течению, Ш. Канненгиссера. Она так и называется: «Bye, bye Patristics!», то есть «До свидания, патристика!». Таким образом, сама патрология размывается в частично литературных, частично филологических, частично социологических исследованиях, которые именуются таким понятием, как «Christian Studies», то есть «христианские исследования» в рамках иных различных исследований. Это и есть типичный светский подход к изучению святых отцов, о котором мы уже прежде говорили. На Западе же существуют и старокатолические традиции изучения святоотеческого наследия, к примеру, к таковым относится издание Sources Chrétiennes – «Христианские источники». Есть и хорошие протестантские исследования, был, например, такой ученый Фелкер (W. Völker), который очень серьезно занимался вопросами патрологии. Достаточно серьезные школы есть в Англии. Но говорить о том, что у нас сложилась школа патрологии, у меня пока нет оснований. Есть Константин Ефимович Скурат – представитель старшего поколения патрологов, есть мы с Павлом Кирилловичем Доброцветовым, есть в Свято-Тихоновском университете Петр Юрьевич Малков, тоже из моих бывших учеников. В этом же университете занимается патрологией Петр Борисович Михайлов. Но, как уже говорилось, очень важно, чтобы такие патрологические работы не были трудами интеллектуалов, не имеющих духовного опыта. Чтобы патрология, как сейчас порой и все богословие, не превращалась в некое «жонглирование» интеллектуальными понятиями. На мой взгляд, это одна из самых опасных для Православия тенденций.

Что касается изучения патрологии… В последние годы были изданы и вновь увидели свет работы, которые можно считать своего рода учебниками для изучающих патрологию: это пособия Константина Ефимовича Скурата; «Лекции по патрологии» ученого-патролога профессора Николая Ивановича Сагарды и его брата Александра Ивановича Сагарды. Труд «Лекции по патрологии» рассчитан на старую Академию, это монументальный богословский труд. Существуют также известные «Введение в святоотеческое богословие» протопресвитера Иоанна Мейендорфа, «Византийские отцы V–VIII веков» протоиерея Георгия Флоровского, но это не совсем учебники, и они не работают как учебники[5].

– Алексей Иванович, а какова воспитательная роль самого преподавателя? В каком направлении Вы стараетесь воспитывать студентов?

– Роль преподавателя в воспитательном процессе, конечно, огромная, хотя и не следует ее переоценивать. Почему? Здесь духовная семинария. Воспитанников здесь воспитывает все: и жизнь, и быт. Но, безусловно, важна и роль преподавателя. Нужно понимать, что учитель в школе или преподаватель в университете, конечно, не просто дают информацию, но еще и пропускают эту информацию через свой жизненный, духовный опыт. Каждый преподаватель – это личность со своими особенностями. Один приходит с одним видением, другой – с другим. Благодаря этому студентам дается некая гамма, некая такая объемность взглядов. И как один из преподавателей я как камешек в мозаике. Это я прекрасно понимаю, но все же по мере сил придерживаюсь того принципа, что в преподавании воспитание и собственно преподавание как таковое, то есть информационный момент, должны быть слиты нераздельно. Конечно, это не для всех предметов годится, но для патрологии это необходимо. Ведь нельзя преподавать, просто говоря: «Такой-то отец написал такие-то сочинения». Эту информацию студент может узнать, взяв энциклопедическую статью, учебник или даже самостоятельно прочитав эти самые сочинения. Дело не в том, чтобы эту информацию сообщить, а в том, чтобы донести ее особым образом, так, чтобы как-то попытаться «форматировать» в данном случае студентов, как я это называю, в святоотеческом духе. Конечно, не следует преувеличивать свое значение, но простое информационное обеспечение преподавания не имеет глубокого смысла. Как, например, мы будем преподавать историю, не внося в учебный курс определенных духовных размышлений над ней: почему в истории что-то складывалось так или иначе. Безусловно, все зависит от специфики преподаваемых предметов, хотя в каждом предмете момент воспитания обязательно должен присутствовать, а какой он будет, это уже другой вопрос.

– Какие качества семинариста как будущего священнослужителя нужно более всего воспитывать? А что нужно вовремя пресекать?

– Знаете, об этом часто говорят, и я бы высказал согласное с этим мнение. В первую очередь, это, конечно, смирение – внутреннее, подлинное. У отцов есть такое выражение: не только смирение, но и смиренномудрие. Конечно, молодость – это молодость: играет честолюбие, играют страсти. И молодому человеку необходимо через все это пройти. Но, на мой взгляд, смиренномудрие – это еще и некое ощущение, четкое понимание своего места в соборном мистическом теле Церкви. Я всем студентам рассказываю, что, когда мне было лет пятнадцать, я сделал для себя одно из важнейших, как я тогда считал, открытий. Я вдруг задумался над вопросом, чем отличается умный человек от человека глупого. И пришел к такому выводу, что умный человек осознает пределы своего ума, а глупый – их не осознает. Точно так и в духовном смысле: надо прекрасно понимать, что ты преходящее здесь на Земле существо, что ты православный, что ты в Церкви, что ты ее член, ее часть, что ты должен четко выполнить свое назначение и спастись. Недаром в аскетике у всех отцов Церкви главный вопрос звучал так: «Как спастись?» Вот эта мысль обязательно должна присутствовать у православного человека, а у священника тем более. В жизни священника много всяких преходящих вещей, это я увидел на опыте своего зятя, который служит священником более четверти века. Священнику приходится заниматься всем чем угодно: различными стройками, массой всяких дел. Но одно для него должно быть всегда главное: «А как я в этом могу спастись?». Как говорят: «память смертная». Это тот рефрен жизни, без которого священник не может быть. Ему, с одной стороны, очень легко, ведь он предстоит перед алтарем, он приносит Бескровную Жертву, но потом начинается духовная брань. Мы все время забываем об этом, а начинается «человеческое, слишком человеческое». Благодать нам дается, иногда преизобильно дается, но потом тебя опускает, как и со всяким это бывает, особенно в первые годы церковного опыта. Тебя опускают на свои ножки: понесли немножечко, а теперь шествуй сам. И вот здесь тебя начинают со всех сторон одолевать: и бесы бороть, и страсти. И вот священнику при этом не только без смирения и смиренномудрия, но и без духовного окормления, по-моему, невозможно. Ведь он – главный центр всего нашего церковного бытия, и если он не будет окормляться, не будет все время подвизаться в наших известных добродетелях, как ему можно спастись? Падения сплошь и рядом, каждый раз упадешь в грязь, вытрешься и на четвереньках поползешь потихонечку дальше. А священник исповедь принимает, а это такое великое искушение, он же все через себя пропускает, потому он должен быть очень прочным. Хотя, конечно, не ему исповедуются, но через него. И если он сам не исповедуется, не окормляется у людей более духовных, ему очень трудно выполнять свое назначение. Здесь также необычайно важно еще и послушание. Окормление как раз и предполагает послушание. Я постоянно повторяю студентам, что им нужно понимать, что священник – это не профессия, это служение. И служение очень ответственное, к которому нужно быть готовым внутренне. Мы часто говорим, что христиане – это воины Христовы. Но священник – не просто воин Христов, он тот, кто сражается на первой линии, там нельзя ни подремать, ни какую-то себе слабость позволить. Это ведь настоящая война. Мой папа рассказывал, он прошел войну, половину уж точно, как немцы-диверсанты вырезали наших спящих: шомпол в ухо, и все – даже не вскрикнешь. Вот так и бесы, и они тоже могут шомполом в ухо, даже не заметишь, как умрешь, если будешь спать на своем посту.

– Алексей Иванович, являются ли, на Ваш взгляд, несовместимыми понятия «интеллектуальность» и «благочестие». Есть люди действительно благочестивые, но не вполне способные к научной работе. Должны ли они становиться священниками?

– В разрешении этого вопроса, как мне кажется, мы должны обратиться к опыту нашей истории. От священника никогда не требовалось высокое образование как таковое. Обратившись к древним памятникам, например, «Дидахе», можно отметить, что для священника перечисляются в первую очередь нравственные правила. Конечно, мы уже далеко отстоим от первых веков, у нас сложилась особая традиция. Но здесь, мне кажется, принципиально мало что изменилось. Я думаю, что человек благочестивый, при определенном уровне знаний, даже не очень высоких, что называется «троечник», но у которого есть это благочестие, может стать хорошим священником. А может быть и иначе: если у блестящего интеллектуального студента, у которого есть все необходимые знания и даже больше, нет этого смиренномудрия, этого глубинного благочестия, то весь его интеллектуальный багаж, его блестящие способности – это «пыль». Сам он может быть неплохим преподавателем, играть значительную роль в каких-либо дисциплинах, различных отраслях науки, но это – не священник. Священник – это человек, в первую очередь, обладающий духовным опытом, обладающий смиренномудрием и обладающий послушанием, стремлением к послушанию воле Божией. Поэтому интеллектуальная составляющая может колебаться в очень больших диапазонах, но священника не может быть без благочестия. Это нужно четко и ясно понимать, потому что без благочестия священник – это всего лишь требоисполнитель, псевдосвященник.

Беседовали студенты и сотрудники Сретенской духовной семинарии

[1] Сидоров А.И. Святоотеческое наследие и церковные древности. Т. 1–7. М.: Сибирская благозвонница, 2011–2022.

[2] В 2020 г. под общей редакцией проф. А.И. Сидорова увидело свет долгожданное издание нового русского перевода этого святого отца: Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин. Творения догматико-полемическое и аскетические (Серия «Полное собрание творений святых отцов и церковных писателей (сокращенно – ПСТСО). Т. 11). М.: Сибирская благозвонница, 2020.

[3] С тех пор увидело свет два издания данного произведения: Преподобный Максим Исповедник. Вопросоответы к Фалассию. Перевод, комментарии, вст. статья А.И. Сидорова. М.: Сибирская благозвонница – Нижегородская Духовная Семинария, 2019; издание 2-е исправленное и дополненное: Преподобный Максим Исповедник. Вопросоответы к Фалассию. Перевод, комментарии, вст. статья А.И. Сидорова. М.: Сибирская благозвонница, 2021.

[4] Изданы: Преподобный Анастасий Синаит. Вопросы и ответы. Перевод и комментарии А.И. Сидорова. М., 2015. С. 433–481.

[5] В 2019 г. вышел учебник: А.И. Сидоров, П.К. Доброцветов, А.Р. Фокин. Патрология. Том 1. Церковная письменность доникейского периода. Учебник бакалавра теологии. М.: Общецерковная аспирантура и докторантура им. святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, Издательский дом «Познание», 2019, который вместе с двумя томами Антологии святоотеческих текстов, прилагающихся к нему, завоевал первое место на конкурсе «Просвещение через книгу».

Картинка для анонса: Array

Количество показов: 2577

Теги:

Возврат к списку