Московская Сретенская  Духовная Академия

Иерей Илья Матвеев 23.05.2018 12747

Стесненное положение Московских духовных школ[1]

В 1954 год Русская Православная Церковь вступила, имея 2 духовные академии и 8 духовных семинарий, в которых обучалось в общей сложности около 1000 человек. И среди многих представителей верующей молодежи было горячее желание учиться в образовательных учреждениях Церкви. До 1958 года наблюдается рост численности студентов и, вероятно, если бы не гонения, эта тенденция сохранялась бы и в дальнейшем.

Но даже такого количества духовных учебных заведений было недостаточно для пополнения состава пастырей Церкви. Все познается в сравнении. В 1912 году в 4-х духовных академиях Русской Церкви обучалось 939 студентов, в 57 семинариях — 21 850 студентов и в 185 духовных училищах — 28 883 воспитанника. В 1912 году из духовных семинарий выпустилось 2030 человек, а в 1957 — 150. 8 семинарий было явно недостаточно для Русской Православной Церкви, священноначалие долго просило власти об открытии еще хотя бы одной — Львовской семинарии для подготовки духовенства в Галицию, где имелось около 3000 приходов (т.е. почти треть от общего количества храмов в Русской Церкви). Но в 1955 г. власти дали окончательный отказ^[2].

Из числа всех духовных школ Русской Православной Церкви Московская духовная академия всегда считалась ведущим духовно-образовательным заведением Русской Церкви. Особенно это стало видно в тяжёлые дни хрущёвских гонений. Представители других православных церквей считали престижным учиться в МДА. В академии преподавали высококлассные специалисты — доктора богословских наук, магистры богословия, поэтому обучение всегда было на высоком уровне, и, соответственно, многие стремились учиться именно здесь. Академия считалась «кузницей» архиерейских кадров, ее выпускники с радостью принимались в любой епархии как высокообразованные пастыри.

С 1951 г. по 1964 г. Московскую академию и семинарию возглавлял выпускник Московской дореволюционной академии протоиерей Константин Ружицкий, теологически подготовленный пастырь и опытный администратор. У него сложились хорошие отношения с преподавателями и студентами, он организовал правильный распорядок семинарской жизни, священноначалие ценило его. Ректор умело находил компромиссы, был дипломатичен и мог защищать интересы духовных школ во взаимоотношениях с властями.

В период «хрущёвской оттепели» за работой духовных школ Церкви, в том числе и Московских, следил специальный орган Совета по делам Русской Православной Церкви под названием Инспекторский отдел. Это было похоже на издевательство: в семинарии существовала инспекция, которая следила за поведением воспитанников, а коммунистическая власть по подобию создала похожий отдел, наблюдающий за послушностью учебного учреждения. До 1960 года этот отдел возглавлял И. И. Иванов. В 1960 г. убирают на пенсию идеологически «устаревшего» для развертывающейся кампании гонений Г. Г. Карпова. А на должность председателя Совета по делам Русской Православной Церкви был назначен партийный функционер, в прошлом идеологический работник, старательный карьерист В. А. Куроедов. Вместе с этим назначением происходит замена всех ответственных должностей в Совете. Инспекторский отдел поручили возглавить тов. М. Овчинникову^[3].

Взаимоотношения инспекторского отдела с Духовными учебными заведениями в период 1954-1958 гг. можно назвать умеренными. Совет требовал от духовных школ, чтобы они своевременно предоставляли информацию о количестве учащихся (в т. ч. общие сведения о них, как то: распределение учащихся по образованию, возрасту, происхождению, их отношение к воинской службе и род занятий до поступления), средствах выделяемых Патриархией на содержание школ, их материальном положении. Также требовалось сообщать обо всем происходящем в академиях и семинариях и высылать так называемые «учетные карточки» на весь педагогический состав. Учебный Комитет обязан был высылать копии протоколов своих заседаний в инспекторский отдел Совета по делам Русской Православной Церкви. Зорко следя за всем происходящем в духовных учебных заведениях, власти, тем не менее, не вмешивались в их внутреннюю жизнь. Духовные школы развивались и росли. Так, например, за четырнадцать учебных лет, т.е. с 1944 по 1958 год в Московскую духовную семинарию было подано 1630 заявлений, а в академию — 370 заявлений. Уполномоченный Трушин отмечает: «Значительно увеличился приток лиц, желающих учиться в духовных учебных заведениях, особенно в молодом возрасте, а подчастую со школьной скамьи»^[4]. Что касается остальных учебных заведений, то общее количество учащихся всех духовных школ увеличилось с 1000 человек в 1954 г. до 1760 человек в 1958 г., достигнув максимального уровня за весь послевоенный период^[5].

1958 год был годом максимального развития московских духовных школ

1958 год был годом максимального развития московских духовных школ. С 1954 по 1959 гг. численность воспитанников Московской духовной семинарии увеличилась на 44 человека, т. е. более чем на 35 %, а Московской духовной академии за тот же период — на 31 студента, или на 41%.

Начиная с того же 1958-го года, государство прикладывает максимум усилий, чтобы не допустить развития духовного образования. В годы новых гонений страницы архивных материалов Совета дышат ненавистью к духовенству, профессорам и учащимся духовных учебных заведений.

Количество учащихся начинает постепенно уменьшаться. После смены руководящего состава Совета по делам Русской Православной Церкви стали прилагаться всевозможные усилия по сокращению приёма учащихся в семинарию. 7 сентября 1958 г. в Совете академии было заслушано сообщение, присланное из Учебного Комитета, об изменении в существующих правилах приема в академию и семинарию: отныне принимаются только лица, отбывшие действительную военную службу в рядах Советской Армии. Прием в академию и семинарию в течение учебного года не разрешается^[6]. Скоро оформилась ранее не виданная репрессивная машина, работающая на недопущение молодежи в духовные школы.

Происходило это следующим образом. Молодой человек делал запрос в семинарию с целью узнать правила приема или сразу подавал документы в приемную комиссию. И в том, и в другом случае семинария была обязана проинформировать местного уполномоченного о поступающих лицах. Уполномоченный в срочном порядке пересылал списки в центр, в Совет по делам Русской Православной Церкви. Инспекторский отдел Совета, курировавший эти вопросы, отправлял так называемую «расписку» о молодом человеке уполномоченному того региона, откуда поступал абитуриент. К 1962 году такие расписки приняли вид печатных штампов, куда следовало вносить лишь имя и адрес желающего учиться. Все остальное в них уже было сказано: «Информируя о выше изложенном, прошу Вас принять, через местные партийные и советские органы, соответствующие меры по предотвращению поступления его в семинарию. Кроме того, сообщите (если располагаете) о наличии компрометирующих материалов, которые могли бы послужить препятствием к зачислению его в это учебное заведение»[7].

Местные комсомольские и партийные организации немедленно начинали травлю такого юноши, советские органы могли не выдать ему паспорт, не снять с воинского учета и т. п. Работники КГБ и военкоматов встречались с юношами, отговаривали их от поступления, угрожали, запугивали. Поступающих часто брали на срочные военные сборы в период сдачи вступительных экзаменов. Вместе с тем оказывалось давление на приходских священников, дававших рекомендации абитуриентам.

Тех же ребят, которых по каким-то причинам «упустили» из виду, которым всё-таки удалось поступить в семинарию, не стоило прежде времени радоваться. Их просто могли забрать во время обучения в армию. Уполномоченный Трушин в одном из докладов «о положении и деятельности Духовных учебных заведений» особенно отмечал тот факт, что к таким юношам, не отслужившим в армии, и о которых почему-то «забыли», относятся с пренебрежением. «Вместо первоочередного призыва их призывали по мере надобности, — говорит Трушин, — т. к. почему-то считают лишним балластом, тогда как, наоборот, призывать их надо в первую очередь, и, направляя в части, задаваться целью перевоспитания и отрыва их от Церкви»[8]. В результате такого внимательного отношения в 1959-1960 гг. из рядов семинаристов было «одним взмахом призвано 25 человек»[9].

Власти строго следили, чтобы в священники не могли попасть люди со светским высшим образованием

Такими методами властям удавалось не допустить, даже до экзаменов, около 40% от всех желающих учиться ежегодно. Более того, в октябре 1962 года Совет рапортовал в ЦК КПСС, что из 560 юношей, подавших в 1961-1962 гг. заявления о приеме в духовные семинарии, 490, в результате «индивидуальной работы», их забрали[10].

Если в 1955 г. в МДС обучалось 7 человек с высшим образованием, а в МДА — 4 человека, то в 1960 г. только один юноша, заочно окончивший институт, смог поступить в Московскую духовную семинарию. Власти строго следили, чтобы в священники не могли попасть люди со светским высшим образованием. Это была кадровая политика государства, направленная на внутреннее разложение Церкви.

Мало кто из верующих молодых людей мог ознакомиться с правилами приема в духовные школы, публикуемыми в Журнале Московской Патриархии, в связи с низким тиражом официального журнала РПЦ (около 3000 экз.). Поэтому юноши, которые из-за дальнего расстояния не могли сами приехать в Троице-Сергиеву Лавру, писали в семинарию письма с просьбой выслать правила приема. О таких людях канцелярия Московской духовной семинарии тоже должна была в обязательном порядке сообщать уполномоченному, а он, естественно, принимал необходимые меры, чтобы никто из приславших такие письма не смог подать заявление о приеме.

26 февраля 1960 года постановлением Священного Синода было определено следующее: поскольку Московская Духовная академия и семинария находятся в ограде Троице-Сергиевой Лавры и там созданы наиболее благоприятные условия для учащихся иноческого звания, сосредоточить всех монашествующих учащихся из различных духовных учебных заведений в МДАиС и впредь направлять всех желающих поступить в семинарии или академии из числа монашествующих только в МДАиС. В 1961 г. из 33-х человек, поступивших в 1-й класс МДС было 4 монашествующих. Столько же монашествующих поступило и в МДА. Всего же первый курс насчитывал 43 студента^[11].

В 1961 г. в прессе была развернута кампания против воспитанника Московской духовной семинарии Мелетия Романенко. Дело в том, что он решил бороться за свои гражданские права, которые были попраны после его поступления в МДС (которое, кстати, тоже нелегко далось будущему протоиерею). Рассказ о событиях тех лет приводится по воспоминаниям дочери отца Мелетия и архивным материалам[12].

5 мая 1961 г. в Совет по делам Русской Православной Церкви на имя его председателя В. А. Куроедова от учащегося 1-го класса МДС М. Романенко поступила жалоба следующего содержания: «Уважаемый Владимир Александрович. Как вам известно, в духовную семинарию имеется пока свободный доступ со стороны советских граждан, и, по-видимому, она является свободным учебным заведением, равным со светскими учебными заведениями, а поэтому учащиеся должны пользоваться такими же правами, как и в других учебных заведениях. Я, Мелетий Романенко, из с. Кирилловка Климовского р-на Брянской обл. Данных о себе, я думаю, описывать незачем, т. к. у Вас, по-видимому, известно о каждом учащемся семинарии и академии. Человек я семейный. Имею на своем иждивении двух малолетних детей 5 и 7 лет. После моего поступления в МДС дети остались на попечение жены, которая работает в колхозе “Красный Октябрь”. За то, что я поступил учиться в духовную семинарию, местные органы власти обрушили удар на мою семью. В течение года моего отсутствия председатель колхоза жену мою лишал всех прав как члена колхоза, несмотря на то, что она трудилась не хуже других колхозников. Председатель колхоза отобрал приусадебный участок, поносил ее грязными словами, угрожал изгнать из села. Какое преступление с моей стороны, что я учусь в духовной семинарии? Почему женщина должна нести ответственность за своего мужа? Почему у детей отбирается кусок хлеба? Где же права и свободы?»[13]

В ответ на жалобу «искателя свободы» 19 мая 1961 г. в центральной газете «Известия» было опубликовано «письмо жены» семинариста Мелетия, Ольги Романенко, под заглавием «Я отрекаюсь от него» (на самом же деле Ольга Михайловна писала письмо иного содержания и никогда не отговаривала мужа от принятого решения). Женщина будто бы винила во всем Церковь, которая у нее «отняла мужа, у детей отца». Также упрекала председателя колхоза, который выдал ему нужные документы для поступления. Письмо заканчивалось словами: «Я отрекаюсь от такого мужа, который променял на поповские бредни своих детей». Журналисты из редакции добавляли от себя: «Как же так могло получиться, товарищи партийные и советские руководители Климовского района? Ведь упустили человека, не сумели отстоять его, вырвать из цепких рук церковников. Плохо, значит, боролись за него»[14].

Среди учащихся Московских духовных школ встречались люди, которые уходили, не доучившись до конца

Из Совета по делам Русской Православной Церкви копию жалобы М. П. Романенко о «якобы притеснениях его семьи местными руководителями за то, что он учится в МДС» направили в Брянский Облисполком с просьбой проверить факты. В Совет отвечал уполномоченный Совета по Брянской области С. Мелеша. «Естественно», обнаружилось, что «факты, изложенные Романенко... не соответствуют действительности». Более того, выяснилось, что жена М. Романенко (в этом документе она записана под инициалами С. М., а не Ольга: на лицо явное противоречие) самовольно засеяла земельный участок площадью 0,27 га. Также не подтвердились факты о ее оскорблениях и угрозах изгнания из колхоза со стороны председателя.

Мелетия дважды вызывали в Совет «для беседы по существу поданной им жалобы». Несмотря на все попытки убедить Романенко в Совете, что права его семьи «в связи с тем, что он поступил учиться в МДС, никто не ущемлял и не ограничивал», «выяснилось, что он не удовлетворен ответами на его вопросы, не согласен с ними и поэтому оставляет за собой право аппелировать в вышестоящие органы». Действительно, в надежде найти справедливость, он пишет самому Н. С. Хрущеву — т. е. инициатору антицерковного курса в руководстве страны. Такую дерзость ему простить уже не могли.

М. Овчинников — старший инспектор Совета — пишет ректору МДАиС протоиерею К. Ружицкому: «Совет считал бы целесообразным рекомендовать ректору МДС о его (М. Романенко) отчислении из Духовного учебного заведения»[16].

17 августа 1961 г. протоиерей К. Ружицкий обещал исключить из семинарии Романенко. Первым октября 1961 г. датируется последняя запись из архива Совета по делам Русской Православной Церкви по делу М. П. Романенко 1928 г. р.: «Романенко из семинарии отчислен. М. Овчинников»^[17]. Дело в том, что протоиерей К. Ружицкий был умным политиком, он знал, что следует выждать, пока утихнут все эти события, а потому попросил Мелетия написать прошение об отчислении и устроил его работником в Лаврскую трапезную. Таким образом, днем Мелетий работал на кухне, а ночами занимался по семинарской программе, не теряя надежды на восстановление. И спустя 1,5 года после того злополучного письма он смог продолжить обучение.

Необходимо также отметить, что среди учащихся Московских духовных школ встречались люди, которые уходили, не доучившись до конца. По словам уполномоченного, «большинство (таких студентов), увольняется по собственному желанию потому, что не смогли смириться с режимом духовных учебных заведений и приспособить себя к жизненному укладу, который их ожидал после окончания учёбы». За 1959-1960 гг. таких студентов насчитывалось 9 человек. В 1961 г. в МДС во все 4 класса было подано 101 заявление, но «в результате проведенной партийными и советскими организациями работы, удалось предотвратить поступление в МДС 41 юноши»^[18].

Но были и такие случаи, когда учащиеся духовной школы не только покидали стены almamater, но и «порывали связь с религией». Первый такой случай произошёл 5 октября 1959 года. Учащийся 3-го курса академии священник Швец подал заявление, в котором уведомлял администрацию академии, что снимает с себя сан служителя культа и порывает связь с религией. Впоследствии к нему присоединилось ещё двое учащихся семинарии. Вдобавок ко всему он стал открыто выступать против Церкви. В этом деле ему оказывалось всяческое содействие со стороны партийных инстанций. Так, например, в газете «Ленинское знамя» от 10.02.1960 г. он выступил со статьёй «От веры к знанию», где рассказал, почему ушёл из духовной академии. Позднее Швец стал выступать с антирелигиозными лекциями и консультациями в «Мосфильме» при съёмке атеистических фильмов. Подобное предательство со стороны семинаристов, случалось, конечно, редко, но зато оказывало очень негативное влияние на жизнь духовных учебных заведений[19].

Финансовая политика в духовных школах

Работники Совета в этот период вмешиваются во внутренние дела Учебного комитета и Московской духовной академии, пытаются влиять на кадровую и финансовую политику духовных школ, контролируют каждый шаг представителей Церкви. На отправляемых в Совет журналах заседаний Учебного комитета появляются соответствующие пометки. Например, на журнале № 1 за 1961 г.: «Подсказать Ружицкому о нецелесообразности принятия экзаменов заочно», «заочный сектор ликвидировать»[20]. На заседании комитета 25 января 1961 г. обсуждался вопрос о выдаче дополнительных пособий на лечение больным преподавателям МДАиС. В Совете помечают на журнале этого заседания: «Выяснить, что за пособия на лечение»[21].

Но не только Совет по делам Русской Православной Церкви пытался бороться в этот период с богословским образованием в нашей стране с помощью всевозможных угнетений. На профессорско-преподавательскую корпорацию Московских духовных школ пытались оказывать и финансовое давление, отбирая средства к существованию.

На профессорско-преподавательскую корпорацию Московских духовных школ пытались оказывать финансовое давление, отбирая средства к существованию

Через некоторое время почти такому же жестокому налогообложению подверглись преподаватели в светском звании. Причем не только в Московских, но и в Ленинградских духовных школах. С них стали взимать налог по 18-й статье: преподавателей прировняли к частнопрактикующим педагогам, например, врачам, музыкантам, вообще к лицам, имеющим частный доход. Лишь незначительной группе преподавателей — сотрудникам ОВЦС — была оставлена прежняя ставка налогов по 5-й статье.

Новые налоги забирали половину всего, и так небольшого, заработка преподавателей, причем налоговый сбор распределен был так, что учителя духовных школ полностью лишались жалованья в весенне-осенние месяцы.

Просьбы и письма Святейшего Патриарха и Совета по делам Русской Православной Церкви не дали никакого результата. Учебный комитет направил жалобы о неверном налогообложении преподавателей МДА даже в Генеральную Прокуратуру СССР, но в ответ была прислана отписка, что налог начислен правильно[23].

Распределение учащихся духовных школ

Кроме всего прочего Совет пожелал влиять не только на поступление, но и на распределение выпускников духовных школ. В 312-м деле находим интересный документ: «Предложение Инспекторского отдела Совета по Делам Русской Православной Церкви о порядке распределения выпускников Духовных учебных Заведений по епархиям»[24].

В тот период распределяли в те епархии, откуда поступал студент. Но в Совете появляются новые идеи: «Опыт показывает, что такой установленный порядок вполне себя оправдывает, т. к. дает возможность не только не насыщать молодыми кадрами духовенства те области, в которых проводится большая работа по предотвращению поступления молодежи в духовные учебные заведения, но одновременно является характерным стимулом для тех партийных и советских органов областей, краев и республик, которые, видимо, еще мало уделяют внимания делу организации такой работы. Но в некоторых областях остаются невостребованными выпускники (на местах уполномоченные могли отказать в регистрации молодому священнику) и их надо отправлять в епархии, где есть вакансии». Этот документ — характерный образчик грубейшего администрирования и притеснений Церкви в СССР[25].

Не следует думать, что администрация Московской духовной академии и семинарии во всем была послушна указаниям Совета и никак не сопротивлялась репрессивным мерам. В 1962 г., несмотря на все преграды, поставленные Советом, до экзаменов в семинарию было допущено 53 человека (из 89 человек, подавших заявления), из них 50 поступило. Из этих 50-ти человек на 19 А. Трушин собрал «компрометирующий материал», которого, по мнению уполномоченного, «было достаточно для того, чтобы указанным лицам в приеме было отказано. Тем не менее, ректор, обещая в процессе приема отсеять их, не выполнил мои требования и все эти лица оказались приняты».

На этих студентов Трушин устроил гонения через Загорское отделение милиции, работники которого, отказывая студентам в прописке, пытались выставить их из города. Тем не менее, Ружицкому удалось отстоять всех новых воспитанников МДС перед властями и, в конце концов, добиться их прописки[26].

Также протоиерей К. Ружицкий помогал восстановить прописку возвращающимся из армии семинаристам, которых власти отказывались прописывать. В частности, в 1963 г. ректор помог демобилизовавшемуся учащемуся Посошкову, которому паспортный стол Загорска отказал в прописке, добиться восстановления прав студента[27].

Не следует думать, что администрация Московской духовной академии и семинарии во всем была послушна указаниям Совета и никак не сопротивлялась репрессивным мерам

9 сентября того же года Совет академии принял решение создать при МДА специальную аспирантуру как V курс академии по подготовке кадров священно-церковно-служителей для внешней деятельности Русской Православной Церкви. 31 октября 1963 г. состоялось ее открытие при участии Председателя ОВЦС митрополита Ленинградского и Ладожского Никодима (Ротова)[28].

В 1962 году при Московских духовных школах существовали кружки для студентов: инструментальная музыка, иконопись, регентский, фотокружок. В хозяйстве академии и семинарии имелось 7 автомашин — 3 грузовые и 4 легковые.

В заключение хочется отметить, что благодаря многим преподавателям и учащимся тех лет богословская наука осталась жива. Они, несмотря на гонения, насмешки, лишения жалования, всё же учили и учились. В период с 1948 по 1962 гг. в академии были защищены 12 магистерских и 216 кандидатских диссертаций на различные темы[29].

иерей Илья Матвеев

Ключевые слова: духовные школы, поступление в семинарию, МДАиС, «оттепель», Хрущев, Церковь, налоги.

[1] См. также здесь: Духовное образование в России периода «Хрущевских гонений». // URL: http://otechnik.narod.ru/hruschdo.htm (дата обращения: 20.03.2018 года).

^[2] Цыпин В., прот. История Русской Православной Церкви: Синодальный и новейший периоды (1700-2005). ― М.: Сретенский монастырь, 2006. ― С. 599.

^[3] ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 3. Л. 10.

^[4] ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 1630. Л. 121-122.

^[5] Шкаровский М. В. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущёве: (Государственно-церковные отношения в СССР в 1939-1964 гг.) ― М.: Изд. Крутицкого Патриаршего подворья, 1999. ― С. 398-399.

^[6] Селянин А. История МДА в первое 20-летие ее возрождения (1944-1964). — СПб., 1994. — С. 56-57.

[7] ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 312.

[8] Там же.

[9] Там же.

[10]Шкаровский М. В. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущёве: (Государственно-церковные отношения в СССР в 1939-1964 гг.) ― М.: Изд. Крутицкого Патриаршего подворья, 1999. ― С. 376.

^[11] ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 311.

[12] Сергий Матюшин, диак. Протоиерей Мелетий Романенко: история одного отчисления. Семинарская быль времен «хрущевской оттепели» // // URL: http://www.kozelsk.ru/relig/blago/5.php (дата обращения: 16.03.2018 года).

[13] ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 310. Л. 35.

[14] Там же.

[15] Там же. Л. 37

[16] Там же. Л. 38

^[17] Там же. Л. 39-44.